Ей была известна необыкновенная ловкость французской полиции, и теперь ей пришло в голову, по совещании со своим племянником, мистером Феликсом Свитсэром, послать в Париж, чтобы пригласить оттуда себе на помощь кого-нибудь из агентов парижской полиции.
– Феликс знаком с Парижем совершенно так же, как с Лондоном, – заметила она. – Он свободен и, по всей вероятности, избавит нас от всяких хлопот, взяв дело в свои руки. Во всяком случае, он наверняка может указать, к кому будет нужно обратится в нашем теперешнем положении. Что вы за это скажете?
Мистер Трой выразил сомнение, благоразумно ли будет посвящать иностранца в такое дело, которое требует совершенно полного знакомства с английскими нравами и обычаями. Но, кроме этого замечания, он одобрил мысли леди Лидиард касательно совещания с ее племянником.
– Мистер Свитсэр светский человек, – сказал он. – Объяснив ему дело, мы можем быть уверены, что он осветит его нам с новой точки зрения.
Под впечатлением этого разговора леди Лидиард написала письмо своему племяннику.
На другой день после посещения мисс Пинк все трое собрались у леди Лидиард. Феликс, никогда не отличавшийся аккуратностью, явился на свидание, опоздав по обыкновению. Он извинился, потирая рукой лоб, интонация его голоса выражала усталость и беспомощность страдающего человека.
– Отвратительный английский климат, – сказал мистер Свитсэр. – Страшная тяжесть здешней атмосферы, после живительного воздуха Парижа, невыносимая грязь и лондонская скука убийственно действуют на мои нервы. Ваше письмо застало меня еще в постели, милая тетушка. Вы не можете себе представить, до какой степени я был поражен известием о покраже, я упал на подушки, как убитый. Вам следовало быть несколько осторожнее, миледи, при сообщении подобных неприятных сюрпризов человеку, обладающему таким чувствительным организмом. Впрочем, не беда, мой камердинер настоящее сокровище, он тотчас же принес мне успокоительных капель на кусочке сахара. Одень меня Альфред (его зовут Альфредом), – сказал я ему, – он одел меня, мне это напомнило детские годы, когда на меня натягивали панталончики – с той поры я всегда одевался сам. Не забыл ли Альфред чего-нибудь? Надеты ли подтяжки? Не выскочил ли я в одном жилете?! Дорогая тетушка, мистер Трой, что я могу сказать? Что я могу сделать?
Не показав никакого участия к нервным страданиям племянника, леди Лидиард кивком головы предложила юристу объяснить дело.
– Вы расскажете ему, – сказала она.
– Полагаю, что я выражу желания миледи, – начал мистер Трой, – если скажу, что прежде всего мы желаем знать, как вы смотрите на это дело?
– Расскажите мне его снова, – сказал Феликс.
Терпеливый мистер Трой повторил с начала до конца всю историю.
– Что же? – сказал Феликс.
– На кого, – ответил мистер Трой, – по вашему мнению, падает подозрение в краже? Вы можете смотреть на это дело трезвым взглядом.
– Мне кажется, что вы сию минуту упомянули о священнике, которому были посланы эти деньги. Как его имя?
– Преподобный Самуил Бредсток.
– Вам угодно, чтоб я назвал человека, которого я подозреваю?
– Да, – ответил мистер Трой.
– Я подозреваю преподобного Самуила Бредстока, – сказал Феликс.
– Если вы пришли сюда говорить глупые шутки, – прервала его леди Лидиард, – я советую вам отправляться лучше назад в вашу постель, нам нужно слышать серьезное мнение.
– Я его высказываю, – спокойно ответил Феликс, – во всю свою жизнь я никогда не говорил серьезнее. Вы, миледи, незнакомы с приемом, употребляемым в подобных случаях, надо держаться того, что я назову системой исключений. Итак, падает ли подозрение на ваших честных слуг? Нет. На вашу приемную дочь, миледи? Обстоятельства дела говорят против бедной девушки, но вы ее слишком хорошо знаете. Подозреваете ли Муди? Нет. Гардимана, который был в то время в доме? Смешно и подумать! Но и я был тогда тут же. Не меня ли можете вы подозревать? Эта мысль не менее смешна. Теперь пересчитаем: люди, воспитанница, Муди, Гардиман, Свитсэр – все подозрения. Кто же остается? Преподобный Самуил Бредсток.
Это ловкое изложение «системы исключений» не произвело никакого впечатления на леди Лидиард.
– Вы заставляете нас терять время, – заметила миледи с горечью. – Вы хорошо знаете сами, что говорите вздор.
– Нисколько, – ответил Феликс, – по совести разбирая все возможные джентльменские профессии, я не знаю никого, кто был бы так жаден к деньгам и кто бы меньше стеснялся в способах их приобретения, как священники. Кто другой способен так наскучить с этим вечным клянчанием денег, кто другой вам станет совать под нос свой мешок для сбора, кто будет посылать своего клерка обивать пороги, чтобы выпросить несколько шиллингов под видом «пасхальной жертвы»? Все это делает священник. Бредсток священник, я ставлю вопрос на логическую почву, сбейте меня, если можете, с позиции!
Мистеру Трою хотелось попытаться разубедить Феликса, и он уже начал было говорить в этом смысле, но леди Лидиард благоразумно перебила его.
– Когда человек настойчиво желает говорить глупости, – заметила она, – тогда молчание самый лучший ответ. Поддерживая разговор, вы только поощряете его.
Обратясь к Феликсу, она продолжала:
– Я желаю вам предложить вопрос, но одно из двух: или вы ответите серьезно, или мы расстанемся.
После этого короткого вступления она потребовала мнения о применимости своего намерения касательно приглашения агента французской полиции. Феликс совершенно разделял взгляд мистера Троя на этот предмет.
– Хотя французская полиция, – сказал он, – превосходит английскую в развитии, но она далеко уступает ей в смелости. Французские агенты в состоянии делать чудеса у себя дома, между своими соотечественниками. Но, дорогая тетушка, на земном шаре не существует двух более различных народов, как англичане и французы. Агенты французской полиции хотя и владеют нашим языком, но они совершенно неспособны понять дух английской жизни, ее нравы и обычаи. Пошлите их в Пекин работать по какому-нибудь секретному делу, и по прошествии некоторого времени они вполне поймут китайцев, но отправьте их по такому же делу в Лондон, и английское общество останется для этих господ постоянно неразгаданною загадкой. По-моему, одно лондонское воскресенье способно заставить каждого француза в отчаянии возвратиться в Париж. Ни балов, ни театров, ни концертов, даже музеи и картинные галереи не открыты в этот день, все лавки заперты, кроме, разве кабаков, на улицах никакого движения, за исключением продавцов мороженого, и в воздухе слышится лишь звон церковных колоколов. Сотни французов навещают меня по приезде в Англию. Каждый из них убегает в Париж в следующую же субботу, не решаясь оставаться в Лондоне двух воскресений кряду. Но попробовать вы все-таки можете. Дайте мне письменное изложение этого дела, и я пошлю его к одному из официальных представителей Иерусалимской улицы, который, чтобы сделать мне одолжение, употребит все возможные усилия. Разумеется, – прибавил Феликс, обращаясь к мистеру Трою, – кто-нибудь из вас имеет номер украденного билета? Если вор спустил билет в Париже, мой тамошний агент может вам быть полезен.
– Трое из нас имеют номер украденного билета, – ответил мистер Трой, – мисс Изабелла Миллер, мистер Муди и я.
– Очень хорошо, – сказал Феликс, – пришлите мне его вместе с письменным изложением дела. Могу я еще что-нибудь сделать для отыскания пропавших денег? – прибавил он, обращаясь к тетушке.
– Во всем этом деле, – продолжал Феликс, – есть, по крайней мере, та хорошая сторона, что деньги пропали у особы достаточно богатой, которой будет не особенно тяжело перенести эту потерю. Боже мой, что, если б эти деньги украли у меня?
– Я теряю вдвойне, – сказала леди Лидиард, – и, во всяком случае, не достаточно богата, чтобы перенести это легко. Деньги были предназначены на одно благотворительное дело, и я считала своею обязанностью уплатить их вторично.
Феликс поднялся со стула и приблизился к креслу миледи нетвердою походкой, как подобало человеку одержимому разными недугами. Он взял руку леди Лидиард и поцеловал ее с восторженным благоговением.
– Удивительное существо! – проговорил он. – Вы, может быть, сами не сознаете этого, но вы меня примиряете с человечеством! Как великодушна! Как благородна! Я думаю, теперь можно отправиться в постель, мистер Трой? Если, впрочем, вам не нужно еще чего-нибудь от меня. Я чувствую, как кружится моя голова, как дрожат мои ноги. Но это ничего, мне станет легче, когда Альфред меня разденет. Да благословит вас Бог, тетушка, я никогда еще так не гордился родством с вами, как сегодня. Прощайте, мистер Трой. Не забудьте же о записке, не беспокойтесь провожать меня до дверей, я надеюсь, что не упаду дорогой, но если б это даже и случилось, в передней есть швейцар, который меня поднимет. О, швейцар, как я тебе завидую, ты жирен, как масло, и ленив, как боров! До свидания! До свидания! – и посылая рукой поцелуи, он расслабленною походкой удалился из комнаты.
– Он действительно болен, как вы думаете? – спросил мистер Трой.
– Моему племяннику за пятьдесят лет, – отвечала леди Лидиард, – а он все еще хочет жить, как будто бы был молод. От времени до времени природа говорит ему: «Феликс, ты уже стар!» Тогда Феликс отправляется в постель, приписывая все нервам.
– Полагаю, можно поверить, что он сдержит слово и напишет в Париж, – продолжал мистер Трой.
– О, да! Он, может быть, отложит, но сделает наверняка. Несмотря на его флегматическую, манеру, на него находят минуты, когда он удивляет своею энергией. Так как мы уже начали говорить о всевозможных сюрпризах, то я вам должна сказать нечто о Муди. За последние два дня я заметила в нем значительную перемену, и перемену к худшему.
– Вы удивляете меня, миледи. В какую же сторону изменился Муди?
– Вы сейчас услышите. Вчера была пятница. Вы взяли его с собой рано утром по делам.
Мистер Трой молча поклонился. Он не считал удобным говорить о свидании, при котором старый Шарон выманил у него гинею.