Он подошел к Изабелле, чтоб избавить ее от кувшина.
– Вот так праздник! – воскликнул он, искусно надевая маску поддельного удовольствия. – Я вижу милую, добрую девушку, которая хочет напоить старика из собственных хорошеньких ручек.
Он замолчал и взглянул на молоко такими глазами, как если бы пред ним была микстура.
– Не хотите ли кто попробовать прежде? – спросил он, предлагая кувшин Изабелле и Муди. – Вот видите, я, в сущности, не привык к настоящему молоку, я пью обыкновенно смесь из мела и воды, я не знаю, какого рода влияние добродетельная корова произведет на мой желудок.
Он попробовал молоко с самыми большими предосторожностями.
– Клянусь душой, это слишком жирно для меня. С вашего позволения я разбавлю молоко несколькими каплями джина. Эй! Погги, сюда!
Он поставил молоко пред собой, и, вытащив из кармана фляжку, опорожнил ее одним духом.
– Это по мне! – примолвил он, облизывая губы с видом бесконечного наслаждения. – Мне, правда, стыдно, мисс, что я так много наделал вам хлопот и все напрасно. Но виноват не я, а мое невежество, я, право, не знал, пока не попробовал, что я недостоин пить настоящее молоко, и знаете ли что, – прибавил он, посматривая на станцию железной дороги, – начинаю думать, что мне не к лицу даже дышать так долго свежим воздухом, и мною начинает овладевать какое-то неодолимое желание снова вдохнуть в себя вонючий воздух Лондона, и я уже начинаю чувствовать тоску по моей милой родной грязи! Здешний воздух слишком для меня прозрачен и небо слишком чисто и потом, сказать по правде, когда привыкнешь к шуму экипажей, омнибусов и карет, тишина этих мест для меня ужасна. Свидетельствую вам мое почтение, мисс, я возвращаюсь в Лондон.
Изабелла обратилась к Муди с выражением отчаяния.
– Это все, что он мог сказать нам? Вы говорили, что он может найти настоящего вора.
Шарон услыхал ее.
– Я действительно могу вам назвать его также легко, как в состоянии назвать вас.
– Так отчего же вы этого не делаете? – спросила его нетерпеливо Изабелла.
– Потому что время еще не пришло для этого, это первая причина. Потому что, если бы я при настоящем положении дела назвал вора, вы, мисс, сочли бы меня за сумасшедшего и сказали бы мистеру Муди, что я напрасно взял с него деньги, это вторая причина. Дело в ходу, имейте терпение подождать еще немножко.
– Если бы вы действительно могли назвать вора, – возразила Изабелла, – вы это сделали бы теперь же.
Она отвернулась, нахмурив свое хорошенькое личико. Старый Шарон последовал за ней. Даже на его притупленные чувства красота и молодость оказали свое влияние.
– Послушайте, мы должны расстаться друзьями, а то у меня разорвется сердце, – сказал он. – У вас есть на ферме молоко, это я знаю, а есть ли там бумага, перо и чернила?
Изабелла отвечала не поворачиваясь:
– Разумеется, есть.
– И сургуч есть также?
– Вероятно.
Старый Шарон положил ей на плечи свои грязные, костлявые руки, так как это быль единственный способ заставить ее повернуться, чтобы освободиться от этих рук.
– Пойдемте, – сказал он, – я успокою вас несколькими строками на бумаге.
– Зачем вам нужно чтоб это было написано? – недоверчиво сказала Изабелла.
– Потому что я хочу поставить несколько условий, прежде, нежели посвящу вас в тайну.
Через десять минут они были уже на ферме. Там никого не было дома, кроме жены фермера, которая при взгляде на Шарона задрожала от страха. Во всю свою безмятежную жизнь она никогда не подозревала, чтобы человеческий образ мог предстать пред ней в подобном виде. «Боже, спаси нас, – прошептала она. – Изабелла, как это могло случиться, что вы в обществе такого господина?»
По просьбе Изабеллы она принесла письменные принадлежности и затем скользнула в дверь.
– Извините меня, мисс Изабелла, – примолвила она, бросая взгляд ужаса на своего страшного гостя, – я не могу оставаться вместе с этим комком грязи, да еще в моей чистой гостиной.
С этими словами она исчезла и более ее уже не видели.
Оставаясь совершенно равнодушным к оказанному ему приему, Шарон стал писать. Написав, вложил бумагу в конверт и запечатал – за неимением чего-нибудь лучшего – мундштуком своей трубки.
– Теперь, мисс, – сказал он, – дайте мне честное слово, – он остановился и с улыбкой посмотрел на Муди, – и вы также дайте мне ваше, что ни один из вас до истечения недели, считая с сегодняшнего дня, не вскроет этого пакета. Вот условия, мисс Изабелла, на которых я вам сообщу желаемые вами сведения. Не спорьте, иначе, вы видите, на столе горит свеча, и я сожгу письмо.
Было бесполезно возражать ему, Изабелла и Муди дали обещание, которое он от них требовал. Он с низким поклоном передал Изабелле пакет и промолвил: «Через неделю вы убедитесь, что старый Шарон гораздо умнее, чем вы его находите теперь. Всего доброго, мисс. Погги! Погги! Прощай, отвратительная чистота деревни и да здравствует милая лондонская грязь и вонь!»
Он кивнул Муди, сделал глазки Изабелле и, щелкнув языком, удалился с фермы.
Глава XV
Изабелла, опустив глаза на письмо, молча его разглядывала. Затем, обратившись к Муди, сказала:
– Мне уже и теперь хочется его распечатать.
– Как, после того, что вы обещались этого не делать? – возразил тихо Муди, но Изабелла взглянула на это возражение с логикой женщины:
– Разве обещание что-нибудь значит, когда его дают такому грязному и скверному плуту как старый Шарон? Меня даже удивляет, как вы можете доверяться такой твари.
– Я ему также не доверял как вы, когда я впервые увидел его, будучи вместе с мистером Троем. Но в совете, который он дал нам при этом первом свидании, было нечто такое, что заставило меня переменить о нем мнение. Мне не нравится его наружность и его манеры, как и вам, скажу больше: мне даже стыдно показывать вам такого господина, и все-таки я не могу сказать, что поступил неблагоразумно, прибегнув к его помощи.
Изабелла слушала его рассеянно, ей хотелось еще что-то сказать, и она обдумывала в какой форме выразить это.
– Могу ли я вам задать вопрос, довольно смелый? – начала она.
– Какой вам будет угодно.
– Вы… – запнулась она и, казалось, была в затруднении продолжать, но вдруг, решившись, проговорила: – Вы много заплатили Шарону?
Вместо ответа, Муди заметил, что уже пора возвращаться на дачу мисс Пинк.
– Ваша тетушка, может быть, беспокоится о вас, – сказал он.
Изабелла молча вышла из дома. Муди последовал за ней.
Проходя полем, они все-таки опять заговорили о Шароне и о деньгах.
– Я уверена, что вы не обидитесь, если я вам откровенно признаюсь, что меня очень беспокоит этот расход. Я разрешаю вам располагать вашим кошельком, как моим собственным, но я должна вам сказать, что у меня почти ровно ничего нет.
Муди стал умолять ее не говорить об этом.
– Могу ли я лучше распорядиться деньгами, как тратя их для вашей пользы? – спросил он. – Единственное дело моей жизни состоит в облегчении вам тяжести настоящего положения. Я буду счастливейший человек, если вы хотя бы одною минутой счастья будете обязаны моей о вас заботливости.
Изабелла взяла его руку и взглянула на него со слезами благодарности.
– Как вы добры ко мне, мистер Муди, – сказала она. – Мне хотелось бы чем-нибудь доказать вам, как глубоко чувствую я всю вашу доброту.
– Вы это легко можете сделать, – ответил он с улыбкой, – зовите меня Робертом, а не мистером Муди.
Она схватила его за руку с такою откровенною доверчивостью, которая восхитила его.
– Если бы вы были моим братом, я бы называла вас Робертом, и, разумеется, никакой брат не мог бы быть преданнее вас.
Он трепетно посмотрел ей в лицо и проговорил застенчиво:
– Могу ли я надеяться стать вам когда-нибудь ближе и дороже брата?
Она опустила голову и не отвечала ничего. Муди вспоминался вопрос Шарона касательно «возлюбленного», – она покраснела, когда он спросил ее об этом, но что с нею сталось, когда Муди предложил ей свой вопрос? Ее лицо ответило за нее, она стала бледнее и серьезнее обыкновенного, и, хотя он и не был знатоком женщин, внутреннее чувство подсказало ему, что это дурной признак.
– Я надеюсь, что не оскорбил вас? – сказал он с грустью.
– О, нет.
– Лучше бы я не начинал этого разговора, мне не хотелось бы, чтобы вы могли подумать, что я стараюсь быть вам полезным из эгоистических целей.
– Я не думаю этого, Роберт, я никогда не могла бы ожидать от вас чего-нибудь подобного.
Но он все-таки не был удовлетворен.
– Если бы вы даже вышли замуж за другого, – продолжал он, – это не изменило бы характера моих к вам отношений. Как бы я ни страдал, я бы все-таки старался быть вам полезным.
– Зачем вы говорите так? – вдруг вспыхнула она. – Ни один человек в мире не имеет больше вас права на мое уважение и благодарность. Как можете вы допускать такие мысли? У меня нет тайн и нет друзей, которых бы вы не знали. Удовольствуйтесь этим, Роберт, и оставим этот разговор.
– Чтобы никогда больше не начинать его? – снова спросил он с настойчивостью человека, хватающегося за последнюю надежду.
В другое время и при других обстоятельствах Изабелла ответила бы ему, быть может, не так спокойно.
– Не теперь, – сказала она. – Я сама еще не знаю своего сердца. Дайте мне время обдумать.
Роберт ухватился за эти слова, как утопающий хватается за соломинку. Он взял ее руку и нежно прижал к своим губам. Она не показала неудовольствия, может быть, она жалела в эту минуту этого бедного безумца – не больше. Они продолжали идти молча рука об руку. Пройдя последнее поле, они вышли на дорогу, которая вела к аллее, где жила мисс Пинк. Головы обоих были заняты мыслями, ни один из них не заметил всадника, ехавшего к ним на встречу в сопровождении грума. Всадник приближался тихо, и только подъехав близко, заметил путешественников.
– Мисс Изабелла! – окликнул он.
Она вздрогнула, оглянулась и узнала Алфреда Гардимана.