Изабелла робко взглянула на него.
– В моем положении, сэр, – сказала она, – имею ли я право на это? Что скажут ваши родные и друзья, если я дам утвердительный ответ?
Гардиман в виде укора слегка сжал ее талию.
– Как! Вы опять за то же? Хорош ответ человеку – называть его «сэр» и прятаться за его общественное положение, точно это убежище от него! Я терпеть не могу говорить о себе, но вы меня вынуждаете на это. Вот мое положение в свете – у меня есть старший брат, он женат, сын его наследует титул и имения. Понимаете вы это? Хорошо. Вот уже сколько лет, как я свалил свою долю общественного положения (каково бы оно ни было) на братнины плечи. Он славный малый, и с тех пор нес за меня бремя почестей, ни разу не уронив его. Что же касается того, что скажут, то было уже довольно говорено, начиная с моих родителей и ниже, с того времени как я занялся конским заводом. Если они действительно умные люди, какими я их считаю, то едва ли они возьмут на себя труд говорить все это сызнова. Нет, нет. Судите как угодно, мисс Изабелла, будь я холост или женат, все же я останусь Алфредом Гардиманом, а всякому из моих знакомых известно, что я иду своим путем и ни в чьем одобрении не нуждаюсь. Если я вам не нравлюсь – это будет для меня самым горьким разочарованием во всю мою жизнь, но, тем не менее, скажите это прямо и честно.
Какая женщина в положении Изабеллы была бы способна ни мало не уступить в своем сопротивлении при подобном обращении к ней?
– Надо быть бессердечным существом, чтобы не ценить той чести, которую вы мне сделали, – горячо возразила она, – и я глубоко признательна вам.
– Значит, вы согласны выйти за меня замуж? – напрямик спросил Гардиман.
Она была прижата к стене, но (как женщина) попыталась в последнюю минуту выскользнуть у него из самых рук.
– Простите ли вы мне, – сказала она, – если я попрошу вас еще немного повременить? Я так растерялась, не зная, что мне сказать и как поступить, чтоб это было к лучшему. Вы понимаете, мистер Гардиман, что было бы невыносимо стать причиной вашего разрыва с родней. Я обязана подумать об этом. Вам было бы очень горько (о себе уж я не говорю), если бы ваши друзья заперли передо мной двери своего дома. Они могут сказать, что я интриганка, воспользовавшаяся вашею благосклонностью, чтобы приобрести более высокое положение в свете. Леди Лидиард всегда предостерегала меня от личного честолюбия и советовала не забывать своего места, хотя и обращалась со мной как с приемною дочерью. По истине… право, я не могу выразить до какой степени чувствую вашу доброту и внимание, которое вы мне оказываете!.. Сердце мое свободно, и, если б я последовала собственному влечению… – она остановилась, чувствуя себя на волосок от излишней откровенности. – Дайте мне несколько дней, – умоляла она, – я попробую спокойно обдумать все это… Я неопытная девушка, и меня просто ослепляет предлагаемая вами будущность…
Гардиман принял эти слова за желанное поощрение своему искательству.
– Действуйте по своему усмотрению в этом, как и во всем! – проговорил он с необычным жаром в речах и манере. – Я так рад слышать, что сердце ваше открыто мне и что влечения ваши на моей стороне…
Изабелла тотчас запротестовала против такого неправильного толкования ее слов.
– О, мистер Гардиман, вы совсем не так меня поняли.
Он отвечал ей почти то же, что говорил и леди Лидиард, когда та пыталась вразумить его касательно его отношений к Изабелле.
– Нет, нет, я понимаю вас. Я согласен с каждым вашим словом. Могу ли ожидать, что вы выйдете за меня замуж, как вы совершенно справедливо заметили, если не дам вам денька два на то, чтоб освоиться с этой мыслью и решиться? С меня довольно и того, что вам нравится этот план. Если леди Лидиард обращалась с вами как с дочерью, почему же вам не быть моей женой? Не подлежит сомнению, что вы совершенно правы, выходя замуж за человека, который может дать вам более высокое положение. Мне нравится, что вы честолюбивы, хотя, видит Бог, многого дать вам я не могу, за исключением любви от всего сердца. Все же меня сильно ободряет, когда я слышу что взгляды миледи сходятся с моими…
– Они не сходятся, мистер Гардиман, – протестовала бедная Изабелла, – вы совершенно переиначиваете…
Гардиман добродушно согласился и с этою точкой зрения.
– Да, да! Я не могу в точности передать выражения леди Лидиард или ваши, мне приходится говорить, как умею. Не расстраивайтесь: все хорошо, я понимаю. Вы сделали меня счастливейшим из людей. Завтра я проедусь верхом к вашей тетушке за вашим ответом. Смотрите же, будьте дома! Теперь не пройдет дня, чтоб я не видал вас. Я люблю вас, Изабелла, истинно люблю.
Он замолчал и поцеловал ее от всего сердца.
– Это награда, – пояснил он, – за то, что даю вам время подумать.
Она отошла от него решительно, но без гнева. Прежде чем она успела сделать новую попытку представить дело в настоящем свете, в коттедже прозвонили к завтраку, и показался слуга, очевидно, посланный искать их.
– Не забудьте завтра, – шепнул Гардиман. – Я заеду пораньше, а потом в Лондон за кольцами.
Глава XVII
События быстро пошли одно за другим после этого памятного Изабелле завтрака у Гардимана.
На другой день (девятого числа) леди Лидиард послала за своим управляющим и потребовала, чтоб он объяснил свое странное поведение, свои частые отлучки из дому безо всякого повода. Она не оспаривала его прав на свободу действия, недопускаемую для обыкновенного служителя. Недовольство ее относилось единственно к таинственности, которою он облекался, и к неизвестности времени его возвращения. На этих основаниях она считала себя вправе требовать объяснения. Обычная сдержанность Муди, усиливаемая в этом случае боязнью попасть в смешное положение, если его усилия в пользу Изабеллы потерпят неудачу, не дозволяла ему довериться леди Лидиард, пока его розыски встречали препятствия. Он почтительно просил миледи отсрочить требуемое объяснение на несколько недель. Горячность леди Лидиард возмутилась этою просьбой. Она прямо высказала Муди, что он совершает проступок против благоприличия, дерзко ставя свои условия нанимателю. Он принял выговор с примерною покорностью, но, тем не менее, настаивал на условиях.
С этой минуты результат свидания уже не подлежал сомнению. Муди было приказано прислать свои счета. Когда счета были проверены и найдены безукоризненно правильными, он отказался от получения следовавшего ему жалованья, которое ему предлагали. На другой день он оставил службу леди Лидиард.
Десятого числа миледи получила письмо от племянника.
Здоровье Феликса не улучшалось. Он решился опять ехать за границу в конце месяца. Между тем он писал своему парижскому другу и имел удовольствие получить ответ. Приложенное Феликсом письмо гласило, что утраченный билет в пятьсот фунтов был предметом самых бдительных розысков в Париже. Никаких следов не найдено. Французская полиция предлагала прислать в Лондон одного из лучших своих людей, хорошо знающего английский язык, если леди Лидиард пожелает воспользоваться его услугами. Он охотно возьмется вести следствие вместе с английским полицейским агентом, если это окажется необходимым.
Мистер Трой, когда к нему прибегли за советом по поводу этого предложения, восстал против требуемого денежного вознаграждения, которое он находил несообразно высоким. Он советовал обождать немножко, прежде чем посылать какой-либо ответ в Париж, а тем временем он войдет в сношения с одним лондонским солиситором, имевшим большую опытность в делах о краже, так что при его помощи можно будет совершенно обойтись без услуг французской полиции.
Став снова свободным человеком, Муди мог теперь следовать своим влечениям касательно инструкций, полученных им от старого Шарона.
Путь, указанный ему этим последним, не согласен был с его самоуважением и чувством деликатности, составлявшим врожденные качества Муди. Он отвращался от мысли войти в дружбу с лакеем Гардимана, он отступал пред необходимостью соблазнить этого человека, чтобы тот выкрал образчик почерка своего господина. Поразмыслив, он решился обратиться к управляющему лондонским домом Гардимана. Будучи старым знакомым Муди, это лицо, конечно, не задумалось бы сообщить ему адрес банкира Гардимана, если адрес был ему известен. Опыт, произведенный при таких благоприятных обстоятельствах, увенчался полным успехом. Муди в тот же день явился на квартиру Шарона с адресом банкира, записанным в памятной книжке. Старый негодяй, которого чрезвычайно забавляла совестливость Муди, ясно видел, что если он напишет это предполагаемое письмо Гардимана в третьем лице, то почерк будет иметь мало значения, так как никакой подписи не потребуется. Письмо было тут же сочинено по плану, уже переданному Муди Шароном, и респектабельный посыльный (по крайней мере, по внешности) понес его в банк. Чрез полчаса пришел ответ. К прежним затруднениям, которые пришлось преодолевать, прибавлялось еще одно. В упомянутые числа суммы в пятьсот фунтов не вносилось на текущий счет Гардимана. Старый Шарон, впрочем, отнюдь не был сконфужен первою неудачей.
– Передайте мой поклон милой молодой особе, – сказал он с обычным нахальством, – и скажите ей, что мы еще на шаг подвинулись к поимке вора.
Муди посмотрел на него, недоумевая, шутит он или говорит серьезно.
– Прикажете вдолбить еще кое-какие сведения в вашу тупую голову? – спросил Шарон. С этими словами он достал еженедельную газету и показал параграф, извещавший, под рубрикой спорта, о недавнем посещении Гардиманом конской ярмарки в одном из городков северной Франции.
– Мы знаем, что он не внес банкового билета на текущий счет, – заметил Шарон, – куда ж он его дел? Взял с собой для уплаты за лошадей, купленных им во Франции! Надеюсь, вы теперь яснее видите наш путь? Очень хорошо. Теперь надо разведать, в чьих руках эти деньги. Кто-нибудь должен переплыть канал на поиски билета. Кому же из нас двоих сидеть на пароходе с белым тазом на коленах? Конечно, старому Шарону! – он замолчал, пересчитывая деньги, остававшиеся от суммы врученной ему Муди на расходы по розыскам.