Позвольте мне теперь сказать несколько слов относительно усилий, употребленных мною для того чтобы помочь вам с того грустного дня, когда вы покинули дом леди Лидиард.
Я надеялся (по причинам, о которых бесполезно было бы упоминать здесь) настолько заинтересовать мистера Гардимана в наших розысках, чтоб он сам помог нам в этом деле. Но желания вашей тетушки, выраженные в письме, заставили меня молчать. Я прошу только вашего позволения когда-нибудь в более удобное время изложить вам последние сделанные нами открытия, предоставляя вам самой, когда мастер Гардиман будет вашим мужем, предложить ему те вопросы, которые при иных обстоятельствах я сделал бы ему лично.
Само собой разумеется, что, считая мистера Гардимана способным помочь вам, я, может быть, и ошибаюсь. В этом случае, если вы все еще желаете, чтобы следствие в тайне шло своим чередом, я прошу вашего позволения руководить им, как величайшей милости вашему преданному старому другу.
Не беспокойтесь о расходах, в которые мне может быть придется войти. Я неожиданно наследовал весьма порядочное для меня состояние.
Та же почта, с которою пришло письмо вашей тетушки, доставила мне извещение от одного адвоката, просившего меня повидаться с ним по делам покойного моего отца. Я переждал денька два, пока собрался с духом настолько, чтобы видеться с ним или с кем бы то ни было, потом отправился в его контору. Вы знаете, что контора моего отца приостановила платежи во время биржевой паники. Банкротство его главным образом произошло от недобросовестности одного приятеля, который занял у него крупную сумму и ежегодно платил проценты, не сознаваясь в том, что капитал весь до последнего фартинга погиб в неудачных спекуляциях. Сын этого человека разбогател своими предприятиями и честно пожертвовал частью своего состояния на уплату отцовским кредиторам. Таким образом, половина суммы, должной им моему отцу, ныне уже перешла в мои руки, как ближайшего наследника, остальная половина будет уплачена в последствии. Если бы мои надежды сбылись, как радостно разделил бы я мое богатство с вами! Теперь же у меня гораздо более, чем нужно одинокому человеку, а следовательно, весь излишек к вашим услугам.
Да благословит вас Бог и да пошлет он вам счастье, дорогая моя. Я попрошу вас принять и от меня небольшой подарок в числе прочих, которые получите ко дню вашей свадьбы. P. М.».
Изысканно-внимательный и деликатный тон этого письма подействовал на Изабеллу как раз противоположно тому, на что рассчитывал писавший. Она залилась потоком горячих слез, и в уединении ее комнаты у нее вырвались полные отчаяния слова: «Лучше бы мне умереть, чем встретиться с Алфредом Гардиманом».
По мере того как тянулись дни, всевозможные неудачи и затруднения каким-то роковым образом скоплялись над предполагаемым оглашением брака.
Болезнь мисс Пинк, разыгравшаяся не на шутку вследствие неблагоприятной погоды, ставила доктора в тупик при всем его искусстве и грозила удержать эту злосчастную особу в четырех стенах ее комнаты во время предстоявшего праздника. Приглашения, посланные Гардиманом, частью вовсе не были приняты, частью приняты мужьями с извинением за отсутствие их жен. Старший брат его извинился и за себя, и за жену. Феликс Свитсэр писал: «С удовольствием, любезнейший Алфред, если здоровье позволит мне выехать из дому». Леди Лидиард, приглашенная по особенной просьбе мисс Пинк, ничего не ответила. Ободряющего только и было, что молчание леди Ротерфилд. Пока сын не получал извещения в отрицательном смысле, это значило что лорд Ротерфилд позволял жене скрепить союз сына своим присутствием на свадьбе.
Гардиман написал своему царственному корреспонденту, обещая выехать из Англии в возможно скором времени и прося извинения в том, что не может выразиться определеннее вследствие домашних дел, которые необходимо устроить до поездки на материк. Если он не успеет отправить письмо, то пошлет телеграмму о своем выезде. Долгое время спустя Гардиман не раз вспоминал предчувствия, смущавшие его, пока он писал это письмо. В черновом наброске он приводил в оправдание своего неопределенного положения то, что он на днях женится. При переписке набело смутное опасение чего-то неожиданного в ближайшем будущем до того тяжело угнетало его ум, что он вычеркнул слова относившиеся к его женитьбе и заменил их умышленно неясным выражением «домашние дела».
Глава XX
Наступил день праздника в саду. Дождя не было, но воздух был тяжел и небо покрыто низко спускавшимися облаками.
За несколько часов до времени, назначенного для приезда гостей, Изабелла явилась одна в усадьбу, принеся извинения злополучной мисс Пинк, которую болезнь все еще удерживала в комнате. Среди суматохи приготовлений единственная комната, где Гардиман мог без помехи принять Изабеллу, была курильня. В это прекрасное убежище он повел ее, все еще сдержанную и молчаливую, далекую от прежней веселости.
– Если гости явятся раньше времени, – сказал Гардиман слуге, – говорите им, что я занят в конюшнях. Мне нужно хоть часок спокойно поговорить с вами, – обратился он к Изабелле, – или я буду в слишком дурном расположении духа, чтобы принимать гостей с обычною вежливостью. Не могу выразить, как для меня тяжел и утомителен предстоящий праздник. Я желал бы ограничиться представлением вас моей матери и с удовольствием послал бы к черту остальных гостей.
Полчаса прошли спокойно, и первый гость, неизвестный слугам, появился у дверей коттеджа. Это был человек средних лет, не желавший тревожить мистера Гардимана. «Я буду ждать в саду, – сказал он, – и не обеспокою никого». Человек средних лет, выражавшийся так скромно, был Роберт Муди.
Пять минут спустя у ворот остановилась карета. Из нее вышла полная дама, сопровождаемая толстым белым шотландским терьером, лаявшим на всякого встречного. Было бы излишним говорить, что это была леди Лидиард и ее Томми.
Услышав, что мистер Гардиман находится в конюшнях, леди Лидиард подала слуге карточку.
– Передайте это вашему господину и скажите, что я задержу его не больше как на пять минут.
С этими словами миледи выпрыгнула на землю. Она внимательно осмотрела все вокруг и, заметив раскинутую на траве палатку для гостей, вошла в нее и посмотрела на слуг, занятых сервировкой завтрака. Выйдя из палатки, она заметила, что лужайка пред домом была совсем заброшена. Трава местами выгорела от солнца и на обнаженных местах были впадины и трещины, образовавшиеся от жары. Было очевидно, что лужайка, как и все остальное в усадьбе, была в совершенном пренебрежении, вследствие исключительных забот об удобствах лошадей. Дойдя до кустарника, окаймлявшего лужайку с одной стороны, миледи заметила медленно приближавшегося человека, по-видимому, погруженного в глубокую задумчивость. Человек приблизился. Она подняла лорнет к глазам и узнала Муди.
Оба они не смутились при этой неожиданной встрече. Леди Лидиард несколько времени тому назад приглашала к себе своего бывшего управляющего. Сожалея о своей горячности, она желала загладить резкие выражения, вырвавшиеся у нее при расставании с ним. В дружелюбной беседе, последовавшей за примирением, леди Лидиард не только узнала о полученном Муди наследстве, но, заметив перемену к худшему в его наружности, сумела также побудить его к откровенному признанию о его несчастной страсти к Изабелле. Встреча с ним здесь, после всего, что он открыл ей, прогуливающимся в саду мистера Гардимана, в высшей степени удивила леди Лидиард.
– Праведное небо! – воскликнула она своим громким голосом, – что вы здесь делаете?
– Когда я имел честь быть у вас, миледи, вы сообщили мне о готовившемся празднике у мистера Гардимана, – отвечал Муди. – После, когда я думал об этом, мне казалось, что я не могу найти более удобного случая сделать маленький свадебный подарок мисс Изабелле. Я думал, что с моей стороны не будет слишком смело, если я попрошу мистера Гардимана позволить мне положить мой подарок на ее тарелку, так чтоб она могла видеть его, садясь за завтрак. Если вы не одобряете этого, миледи, я уйду и пошлю мой подарок по почте.
Леди Лидиард посмотрела на него внимательно.
– Вы не презираете девушку, – спросила она, – за то, что она продала себя за деньги и почести? Могу вам сказать, что я ее презираю!
Истомленное бледное лицо Муди слегка вспыхнуло.
– Нет, миледи, – отвечал он, – я не могу слышать, чтобы вы говорили таким образом. Изабелла не согласилась бы выйти за мистера Гардимана, если бы не полюбила его, не полюбила его так, как я надеялся когда-то, что она может полюбить меня. Нелегко признать это, но я признаю, отдавая ей справедливость: Бог да благословит ее!
Великодушие, выраженное в этих простых словах, затронуло нежные струны в доброй натуре леди Лидиард.
– Дайте мне вашу руку, – сказала она, с великодушным порывом, осветившим ее лицо. – У вас великое сердце, Муди. Изабелла Миллер глупо поступила, что не вышла за вас, и настанет день, когда она поймет это!
Прежде чем один из них успел сказать еще слово, с другой стороны кустов послышался голос мистера Гардимана, сердито приказывавший слуге отыскать леди Лидиард.
Муди удалился на дальний конец дорожки, пока леди Лидиард направилась в противоположную сторону, чтобы встретить мистера Гардимана при выходе из-за кустов. Он сухо поклонился и спросил, чему он должен приписать, что леди Лидиард сделала ему честь посетить его.
Не обращая внимания на холодность приема, леди Лидиард отвечала:
– Я была не совсем здорова, мистер Гардиман, иначе вы увидели бы меня еще прежде. Единственная цель моего посещения – лично извиниться, что я писала о вас в выражениях, выказывавших сомнение в вашей чести. Я была несправедлива к вам и прошу вас простить меня.
Гардиман принял это извинение с такою же искренностью, с какою оно было высказано.
– Не говорите больше ничего, леди Лидиард, и позвольте мне надеяться, что, так как вы уже пожаловали сюда, вы не откажетесь почтить мой маленький праздник вашим присутствием.