Потому что мир таких людей, как Пирс, был миром, где не принято удивляться. Где тысяча долларов — это всего лишь мелочь на барной стойке.
А виски уже открывали. Пробка мягко хрустнула, выпуская в воздух аромат, густой и тягучий, словно медовая карамель, пропитанная дымком костра. Запах был настолько глубоким, что Джеймс на мгновение ощутил, как у него закружилась голова.
Вот она, цена власти, подумал он, глядя на Пирса, который словно скучающе не ожидал чего-то большего, чем просто выпить.
Пирс сделал это нарочно. Деньги для него были не просто бумага — оружие, и сейчас он использовал их, чтобы выбить Джеймса из равновесия.
— Вот, — протянул он, мягко звякнув стопкой купюр. — Со льдом хотите?
Бармен, молодой парнишка с торчащими ушами, заметил, как хмуро сверкнуло в глазах Пирса, и мгновенно притих. Ледяная щипцовка звякнула о край ведёрка, но он поспешил захлопнуть рот, налил виски и скользнул прочь, словно таракан в щель.
— Ну что, есть кто-нибудь приличный? — Пирс перешёл к делу сразу, но Джеймс не спешил. Он улыбнулся краешком губ, как человек, которому некуда торопиться, и медленно поднял тяжёлый стакан с янтарной жидкостью. Виски пахнуло сладким дубом и лёгкой гарью.
— Откуда мне знать? — лениво бросил он. — Я всего лишь инструктор, прошёл каких-то шесть недель обучения.
— Но глаз у тебя совсем не обычный, — Пирс прищурился, словно проверяя на просвет чужую душу.
Он бросил взгляд на часы — блеск полированного металла едва зацепил свет ламп, но это был лишь жест привычки. Время для него текло по своим законам, и он мог позволить себе насладиться моментом ещё немного.
— Ты странный тип, Пирс. Единственный доктор наук, который просит меня оценивать кандидатов.
— Все знают, что я странный, разве нет? — Пирс чуть повёл плечом, будто сбрасывая с себя лишний груз.
— Верно, — усмехнулся Джеймс. — Ты — легенда Уолл-стрит. Король-лич.
Прозвище прилипло к нему не случайно. Стоило Пирсу вцепиться в клиента, и всё — тот был его. Даже когда бедняга умолял отстать, плевался проклятиями, грозил разорвать все связи — это не имело значения. Пирс выслушивал угрозы с мягкой улыбкой, а на следующий день звонил снова — с готовым решением. Уйти от него можно было только двумя способами: подписать контракт… или убить его. А он был жив и здоров — вот почему его называли Королём-личом.
— Он, без сомнения, выдающийся человек, — вполголоса произнёс Джеймс, и в этих словах не было ни капли иронии.
Пирс сделал карьеру, словно прорубил её в камне. Лучшие результаты, несмотря на то, что клиенты его ненавидели. И всё — за счёт мастерства. Таких людей на Уолл-стрит знали по именам.
— Почему ты столько сил тратишь на этих зелёных новичков? — Джеймс покосился на него с любопытством.
Вместо ответа Пирс опустил ладонь на тёплое, чуть липкое дерево барной стойки. Под рукой что-то было спрятано.
— Есть время в октябре?
— Ну… тогда никаких новобранцев не было, — пожал плечами Джеймс.
— Везёт тебе, — хмыкнул Пирс. — У меня будет завал.
Он чуть пошевелил пальцами — и под ладонью блеснули два билета. Толстая бумага, хрустящая, как свежий хлеб. "Нью-Йорк Никс".
— Не хотел тратить их зря, — обронил Пирс, словно между делом. — И искал "друга", который свободен.
Джеймс взял билеты, чувствуя их сухую шероховатость их поверхности. Где-то глубоко кольнуло разочарование. Слова Пирса звучали как намёк: "Продолжишь строить из себя недотрогу — вылетишь из круга моих друзей".
— Что думаешь про того парня, на которого глаз положила Лилиана? — Пирс кивнул в сторону.
Джеймс проследил взгляд. У стойки, чуть в тени, сидел худощавый парень с короткой стрижкой, руки спокойно сложены на коленях. Сергей Платонов.
— Хм… русский, значит, — в голосе Пирса скользнула тень разочарования. Восточных и славянских парней на Уолл-стрит любили за скрупулёзность, но редко за напор.
— Как у него с характером?
— С менталитетом? — уточнил Пирс, крутя в пальцах край билета. — Последний, кого ты рекомендовал, сбежал через три месяца.
— Этот другой, — Джеймс чуть прищурился. — Скорость, точность — потрясающие. И стержень есть….
Платонов всё лето ничем не выделялся. Растворялся в толпе, серый, неприметный. Но сегодняшний день — вот что засело в памяти Джеймса. Среди нервных, вспотевших новобранцев, глотающих сухим горлом воздух перед выпускным экзаменом, он выглядел так, будто сидит на лавочке в парке и слушает шум листвы. Абсолютное спокойствие. Это настораживало.
"Нет, расслаблением это не назовёшь".
Казалось, ему вообще было плевать на экзамен. Лицо — холодное, будто высеченное из мрамора, а в глубине глаз мерцала крохотная искра раздражения. И это не было показным. Его руки двигались легко, уверенно, будто каждая линия, каждая цифра в формуле уже давным-давно жили у него в голове. Ни одной запинки, ни одного лишнего движения — словно отточенный клинок, скользящий по воздуху.
"И на проверке он был таким же".
Инструктор любил задавать каверзные вопросы. Обязательно вытаскивал формулы из каждой коробки, проверял до последней мелочи. Большинство новобранцев в такие моменты начинали ёрзать, руки вспотевшие, взгляд бегает, сердце колотится так, что слышно за столом. Но не Платонов. Нет. Он стоял так спокойно, словно слушал шелест ветра за окном. Даже не моргнул. Спокойствие это было жутковатым — ледяным, как утренний иней на стекле.
"Не похоже, что его можно легко сломать".
"В этом никогда нельзя быть уверенным".
— Прости? — приподнял бровь Джеймс.
"В его возрасте… он вообще когда-нибудь ломался?"
Джеймс только скривил губы — мол, зачем спрашиваешь то, на что сам знаешь ответ? Слишком этот новичок мало прожил.
В этот момент к Платонову подошёл парень — новобранец, розовощекий, с вытаращенными глазами.
— Привет, сержант! О! Я Дойл из Департамента природных ресурсов! — выпалил он, аж слюной брызнул.
Пирс, сидевший чуть поодаль, прищурился.
Интересно.
Диалог их больше напоминал не разговор, а капанье воды в раковине: один тараторил без умолку, другой отвечал коротко, сухо, будто каждое слово вырывали щипцами. Было ясно: новички знали Платонова, но сам он их — ни сном, ни духом.
— Он что, такой известный? — шепнул Джеймс.
— Да нет. Он обычно сам по себе.
Для такого человека…, — Пирс чуть заметно улыбнулся уголком губ.
Всё началось с разговора с Кентом. Тот умел говорить так, что хотелось слушать. На фоне сонного, скучного приёма это было как глоток холодного виски. И именно этот разговор вытянул Платонова из тени — народ стал подходить, знакомиться.
А потом в комнату ввалились ребята постарше — в костюмах, галстуки сбились набок, на лицах усталость и раздражение.
— Господи, я выжат! — первый, кажется, чуть не рухнул прямо на ковёр.
— Зачем мы тут торчим после работы?! — второй метнул взгляд в сторону бара, как будто надеялся найти там спасение.
Это были сотрудники уровнем выше зелёных новичков, но не так, чтобы слишком далеко ушли по лестнице.
Пирс вытащил из бумажника сотню, положил на стол и кивнул бармену.
— Тут музыка орёт, — бросил он.
Бармен, до этого похожий на сонную муху, мигом ожил, сунул купюру в карман и растворился за стойкой. Через минуту фоновая какофония сменилась мягким джазом, едва ощутимым, как дыхание ветра.
Пирс заметил, что Платонов поднялся и двинулся куда-то. Рядом оставалось свободное кресло.
Пирс поднял стакан, чуть кивнул Джеймсу:
— Пошли?
Ресепшн превратился в подобие маленького дворянского собрания. Молодые клерки развалились на диванах, закинув руки за спинку, лениво перебрасывались словами. Каждый старался казаться важным.
Лордом среди этих самоуверенных юнцов был Брент — тот самый, о котором Лилиана рассказывала с придыханием. А я-то его знал: в прошлой жизни он пару месяцев был моим непосредственным начальником.
Проблема была в том, что его "владения" — зона вокруг дивана — оказалась набита до отказа. Толпа жужжала, как пчелиный рой.
— Как у нас с потоком сделок?
— IPO навалилось выше крыши! Думаете, надолго?
— Не пузырь ли это?
Каждый пытался вставить слово, чтобы Брент обратил на него внимание. Ведь сейчас отдел здравоохранения переживал настоящий бум. Больше сделок — больше премий, больше возможностей подняться выше. Тут собрались те, кто хотел урвать кусок. Я был одним из них.
Пробиться к нему оказалось не так-то просто.
Брент тем временем вещал с видом пророка:
— Это не временный пузырь. Спрос и предложение здесь держатся на другом фундаменте. Люди всегда хотели жить дольше. Разве это изменится? И разве они перестанут платить за лечение, только потому что дорого?
— О, в точку! — закивал кто-то из новичков.
— Если природа спроса другая, то и конкуренция другая!
Слушали его жадно, словно он раздавал золотые билеты.
А я?
Я сидел и ждал, когда выпадет шанс. И молчал, не проронив ни слова.
"Необязательно быть автоматом, который кивает на каждое слово", — пронеслось у меня в голове.
Даже когда идёт борьба за место под солнцем, лесть должна быть особенной, отличаться от пустого угодничества.
Потому сидел тихо, словно кот перед прыжком, и ждал подходящего момента.
— Технологии пережили фазу роста только после появления фундамента — интернета, верно? — говорил мужчина с густым голосом, медленно обводя взглядом зал. — Здесь то же самое. Генетическое картирование, генная инженерия — вот основа, и теперь всё стремительно развивается.
Вот он, мой шанс.
— Простите, — слегка подался вперёд, — вы ведь участвовали в IPO Agios в июне?
Он резко повернул голову.
— Что? Откуда ты знаешь?
Легко выдержал его взгляд и едва заметно улыбнулся.
За утренней чашкой крепкого чёрного чая пролистывал отчёты по всем биотех-компаниям, которые Голдман вывел на рынок в этом году. План был прост: проверять по одному имени. И с первой попытки попал в яблочко.