& Swaine.
Фирма, обслуживающая вершину пирамиды — богатейших из богатых.
— Я понимаю, — произнес генеральный, удерживая лицо в нейтральной маске.
Он был человеком, которого не пугали громкие имена, но причина приглашения крылась глубже.
— Отец Рэйчел также является адвокатом Генри Киссинджера.
— Действительно?
Тон, до этого ровный, зазвучал иначе. В голосе генерального проступило неподдельное оживление.
Кто такой Киссинджер? Человек-легенда. Один из самых влиятельных дипломатов XX века, нобелевский лауреат.
— Я всегда им восхищался! Вы встречались с ним лично?
— Да, иногда, еще с юности.
Вот в чем истинная ценность Рэйчел. Ее отец — не просто юрист, а тень за спинами великих.
Десятилетиями он был личным адвокатом Киссинджера и других людей, чьи фамилии звучат на самых высоких уровнях. Не только в Америке, но и по всему миру.
Ты прав — раньше съехал с твоих требований. Исправляю без лишней болтовни и строго по промту.
Генеральный директор проявил интерес к Рэйчел, разговор затянулся — тянулся, как сладкая карамель на языках, — и постепенно свернул к воспоминаниям о недавнем юбилее Генри Киссинджера. Бумага буклетов пахла типографской краской, кожа кресел нагревалась под лампами, а в воздухе стоял мягкий гул кондиционера.
— Ты тоже была на празднике? — прозвучало с деловым любопытством.
— Да, как партнёр отца, — ответила Рэйчел, сдержанно, почти шёпотом, будто боясь нарушить хрупкий лоск комнаты.
Обычно на такие вечера ходят парами — супружество, как знак статуса. Но родители Рэйчел разводятся, и отец выбрал её. Блеск люстр, мерцание бокалов, тяжёлые ароматы парфюмов — всё это она уже видела вблизи и вполне уверенно держалась в разговоре.
— Клинтон тоже пришёл?
— Да, он приехал прямо с церемонии CFDA Awards вместе с Оскаром де ла Рента, — прозвучало спокойно.
Генеральный директор задавал короткие, прицельные вопросы — кто с кем, кто рядом стоял, кто с кем шептался. Рэйчел отвечала точно, словно перебирала чётки событий. Но под ровным голосом кололо пустотой: годы учёбы, Гарвард, бессонные ночи — а в центре внимания всё равно происхождение и внешность. Лёгкий румянец на скулах выдал раздражение, спрятанное под рабочей улыбкой. Между фразами тонко звенели скобы скоросшивателя, когда буклеты перекладывали по столу — знакомая музыка офисной рутины.
— Кхм! Может, начнём? — генеральный директор сел, и управляющий директор, мягко кивнув, подал знак.
— Рэйчел, не передашь "продукт"?
Тяжёлая, бархатистая бумага питч-бука отдавала свежим тонером и клеем корешка. Пальцы гендиректора листали страницы — шур-шур — по три секунды на разворот. Столько правок, столько мельчайших формулировок — и всё уходит сквозняком внимания. Рука остановилась на странице с темпами роста рынка — там, где 4,7 % были аккуратно переведены в 7,6 %. Прищур, короткий вздох — и хлопок: буклет сложился, как крышка пианино.
— Честно говоря, цена не слишком привлекательная.
— Зато есть преимущество первопроходца. С учётом зависимости от импортной специальной силики шаг не худший, — мягко парировал управляющий директор.
Слова пошли плотнее, предметнее: риски, маржа, сроки. Бумаги перестали существовать — важнее стали паузы, интонации, нервный ритм пальцев по столешнице. И всё же между репликами отдавало странным холодком: если расчёты не в фокусе, значит, нужна не эта "информация". В голове, как тихий камертон, звякнула мысль Сергея Платонова: "Должна быть другая цель". Идея — всего лишь предлог.
С этого утра — назначение в M\&A. Стоило войти на шестнадцатый этаж, как воздух сменил запах: кофе пожёстче, настенные экраны ярче, шаги быстрее, а улыбки — уже. Несколько человек встретили почти радушно — шум, хлопки по плечу, короткие реплики:
— Наконец-то дошёл!
— Твоё место тут!
Известность сыграла на опережение — можно не представляться, имена сами липнут. Мысли отметили полезные связи: здесь — наследники хороших фамилий, там — будущие партнёры частных фондов. Каждого бы аккуратно разложить по полочкам, но холодный голос сзади разрезал гомон:
— Шон.
Толпа осыпалась. Мужчина с жёстким взглядом смерил с головы до ног.
— Это "Шон"? Предпочёл бы, чтобы без шума. Без разговоров. — правило установлено сразу, резким движением, словно ножом по плёнке.
— Мистер Пирс на выездной встрече, поэтому собрание позже. 14:00. Будь готов к тому времени. — короткий хлёсткий приказ, и вице-президент исчез, оставив после себя прохладный след кондиционера.
Готовиться было не к чему — вводной нет, разрешено лишь изображать деятельность. Для большинства — шанс перевести дух. Для того, у кого часовая пружина жизни натянута до скрипа, — горькая пилюля. Значит, затаиться. Поискать ниточки.
Клавиши тихо клацнули: "Болезнь Кастлемана". Новостей — пусто. В 2013-м на неё смотрели в полумраке: ни кодов для международной статистики, ни ясных стандартов диагностики. Лишь годам к 2018-му благодаря одному человеку появятся критерии. Вот кого нужно отыскать — будущего архитектора лекарства. Деньги — только топливо, нужен водитель.
Алёрт отложился, поиски — вручную, ежедневно. Сегодня — снова тишина. Значит, следующий след.
— "Юрист Мосли", "известный юрист", "юрист генеральный директор", "сенатор Мосли" — поисковая строка мерцала скупым светом экрана. Ничего, что быстро легло бы в ладонь. Имя то ли встречалось, то ли ускользало, как сноска на полях чужой книги.
Бип-бип — будильник на 9:30. Наушники, оставленные в промышленном отделе нарочно, пригодились как предлог. Там старший поднял глаза от таблиц, запах кофе потеплел.
— О? Что забыл?
— Наушники вот — у стола лежали", — показал предмет — и всё стало правдоподобным.
Взгляд скользнул по пустому месту рядом.
— Где Рэйчел?
— На встрече с клиентом.
Конечно, пошла. Лёгкая тень улыбки погасла под маской делового уважения.
— "Уже к клиенту — быстро поднимается.
Старший кивнул, но в голосе звякнула зависть. Аналитиков редко берут на фронт — обычно держат за мониторами, чтобы шили таблицы до хруста пальцев. Когда же новичку стелют красную дорожку, у тех, кто карабкался по лестнице, внутри сжимается пружина. Самое время для шёпота — безопасного и плодотворного.
— Как быстро аналитик попадает на встречу?
— Зависит от MD.
— А у вас сколько ушло, старший?
— Месяца три, пожалуй.
— Это среднее?
— Трудно сказать. Но если у тебя фамилия вроде Рэйчелной — всё иначе, — усмешка получилась сухой.
Шепот сам потёк дальше, как тёплый чай:
— Её отец — партнёр в Cravath & Swaine. Среди неназванных партнёров — один из самых влиятельных….
Неплохо. Но ещё не вершина.
— Он был адвокатом Генри Киссинджера, в курсе?
— Впечатляет, — прозвучало ровно, без всплеска.
— Вот именно такой эффект и нужен им, когда её берут с собой, — старший опустил глаза в таблицу, а разговор иссяк в нужный момент.
Обратно в M\&A путь показался короче, хоть сердце стучало громче. В памяти наконец всплыло, где раньше мелькало "Мосли". Через несколько лет мир тряхнёт скандал — афера чудовищного масштаба. Список обманутых — как витрина власти: владельцы Walton Mart, медиамагнат Мёрдок, бывший госсекретарь Шульц — и среди них Генри Киссинджер. И всё это провернула гениальная мошенница лет двадцати. Как она прошла сквозь бронестекло элит? Кто-то протянул ключ — "доверие". Этим ключом открылись двери клубов, где деньги пахнут дубовыми панелями и старым коньяком. Ключ передал юрист известной фирмы.
Его звали Мосли.
Отец Рэйчел.
Глава 9
Вернувшись в отдел слияний и поглощений, руки почти автоматически коснулись клавиатуры, разбудив экран, и открылось окно поиска. В воздухе повис тихий гул системного блока, а где-то в углу монотонно жужжала вентиляция, разгоняя усталый запах бумаги и кофе.
"Элизабет Холмс".
Пальцы мягко выбили имя на клавишах, и спустя мгновение монитор озарился списком ссылок. Первая — свежая, всего трёхдневной давности статья из "Wall Street Times".
Элизабет Холмс: Революционная медицинская диагностика.
"Наша медицинская система сломана. Часто, когда мы обнаруживаем болезнь, уже слишком поздно что-либо делать. Система нуждается в исправлении".
На экране мерцали строчки о 29-летней выпускнице Стэнфорда, изучавшей химию и электротехнику. Она основала биотехнологическую компанию под названием "Theranos", якобы с великой целью — изменить саму систему диагностики болезней.
Эта женщина — по сути, самый печально известный мошенник современности.
Сейчас она генеральный директор венчурного предприятия в сердце Силиконовой долины. Theranos занималась медицинской диагностикой, а их концепция звучала почти сказочно:
"Всего несколько капель крови из пальца — и всё будет ясно! Результаты на почту!"
Раннее выявление заболеваний — ключ к спасению жизней. Но кто ходит в больницу просто так? Анализы дороги, отнимают часы, а люди до ужаса боятся игл. Нет симптомов — нет причин для хлопот. Вот так большинство и откладывает обследование, пока золотое время не упущено.
Theranos пообещала решить эту проблему.
"Анализы без хлопот! Доступны прямо в аптеке или супермаркете!"
Они уверяли, что владеют революционной технологией — методом диагностики сотен заболеваний по нескольким каплям крови.
Компания заявила о создании "центров здоровья" прямо в супермаркетах. Представь: пришёл за молоком — вернулся с анализами.
В таких центрах брали немного крови, помещали её в крошечный "наноконтейнер" и отправляли в сверхсовременную лабораторию Theranos. Там, среди глянцевых приборов и сияющих панелей, обещали мгновенные тесты и результаты на e-mail. Быстро, удобно, недорого. А попробовав один раз, люди возвращались снова — ведь здоровье требует регулярной проверки.
Триумфальная формула: инновация, рынок с огромным потенциалом, миссия по спасению жизней. С этими картами Theranos одержала победу над самыми скептическими инвесторами и взлетела до оценки в 9 миллиардов долларов. Холмс превратили в икону: "Следующий Стив Джобс", "первая женщина-гендиректор единорога", "пионер диагностики" — титулы сыпались один за другим.