— Заседание будет при открытых дверях. Вообразите, что я — просительница.
Она села у письменного стола.
— Я приехала вас предупредить, — сказала она, и веселость пропала на её лице. — Мы, в самом деле, друзья детства и, во всяком случае, есть же у нас взаимные обязательства. Я была сегодня у вашей тётки. Там ваше дело совсем проиграно: у неё остановилась ваша прежняя невеста, Наталья Александровна. Они вместе плачут целые дни. Там же постоянно Перепелицын, и там же с утра до ночи чёрненькая девушка, гувернантка Ламбина. Вы знаете её?
Он кивнул утвердительно головой.
— Все они жестоко возбуждены против вас. Дело это надо покончить. За что вы себя без ножа режете?
— Вы мне дадите какой-нибудь совет?
— Что я, глупая баба, могу вам посоветовать? Я могу только предупредить вас. Перепелицын ходит с таким видом, точно хочет подстрелить вас из-за угла.
— Я знаю, — сказал Анатолий.
— Наталья Александровна ничего не говорит. Она чувствует, что вы тяжко её оскорбили. Но эта Ламбина, маленькая девушка, она так восстановлена против вас. Она не может слышать, не может говорить о вас спокойно. Она всюду говорит о том, что вы поступили отвратительно, что всё это было на её глазах.
— Как она попала к тётке? — спросил Анатолий.
— И это я знаю. Когда отец её внезапно умер, к ней прибежал Перепелицын, а потом привёл Ламбину. Они помогли обрядить тело и отправить его в Москву, — оно ещё не пришло сюда. В дороге она всё время ухаживала за Натальей Александровной, которая близка была к безумию. Они привязались друг к другу, как молодые девушки. Да они обе, ведь, хорошие. Но всё-таки, Ламбина — злейший ваш враг, и я пришла к вам предупредить вас об этом.
Анатолий протянул ей руку.
— Спасибо, Саша, — сказал он. — Слушайте, вы можете доказать мне, что вы мой друг? Можно на вас положиться? Вы поможете мне, если действительно мне нужна будет ваша помощь?
Она несколько времени колебалась.
— Я не знаю, что вы от меня потребуете, — нерешительно сказала она.
— Ничего особенного. Небольшой услуги.
— Хорошо, — сказала она и прибавила: — если это не помешает моей практике.
— Нет, не помешает.
— Прощайте, Анатолий Павлович, — сказала она, вставая, и вдруг лицо её стало грустно. — Мне тяжело на вас смотреть…
— Вам тяжело?
— Да.
— Вы — я так верила в вас… в моего друга детства… А теперь… Мне вас жалко…
Она взяла его голову, поцеловала его в лоб, отвернулась и быстро вышла.
«Хорошо, что никто не видел, — подумал он, идя вслед за ней и заглядывая в коридор. — Вот бы одолжила Лена, если бы была здесь. Не люблю этих эксцентричных выходок».
Он воротился на своё место к столу.
— Да, положение серьёзное, это несомненно, — проговорил он, перебирая бумаги. — Откуда эта ненависть Ламбиной ко мне? Недаром она всегда была мне противна.
Он пододвинул ближе электрическую лампу и снова начал перелистывать лежавшие перед ним документы.
XI
Прошёл день. Он ничего нового не принёс в положении дел. Перепелицын замолк, — и от него никто не приходил. Со стороны тётки тоже ничего не было. Но к вечеру произошло одно обстоятельство крупной важности, значительно осложнившееся к следующему утру.
Приехал на вечернем поезде сам Петропопуло. Он был весел, доволен, молодцевато оглядывался, был развязен, целовался с будущим зятем, одобрил все его покупки, похвалил за дешевизну и заметил, указывая на голубую мебель:
— Вот такую, ну точка в точку, я видел у княгини Тер-Собакиной.
— А кто такая Тер-Собакина? — спросил Анатолий.
— Богатая княгиня. То есть была богатая. Сын у неё беспутный.
— А какие ж дела у вас с ними были?
— Сыну деньги я взаймы давал. Я с отцом его ещё дружен был. Хороший был князь. Он на поставке нажился в турецкую войну. В Закавказье поставлял разный товар. Много он тогда — ой-ой как много! — заработал. Приятели мы были тогда, большие приятели.
Анатолию было неприятно, что старик знаком с князем; но он ни словом не обмолвился, что мебель именно взята от него.
Но зато на следующий день утром Петропопуло ворвался к нему как буря. Он был в большом волнении и задыхался.
— Что такое! Что такое! — говорил он, вращая белками, налитыми кровью. — Вы, господин товарищ прокурора, входите в мошенническую сделку с разными мазуриками? Что такое? Я сейчас был у Тер-Собакина. Я с него должен получить по векселям, и иск мой уж предъявлен, и на той неделе разбираться должен. Еду я к нему, чтоб полюбовно кончить, а у него голые стены, сам он лежит на двуспальной постели, под розовым стёганым одеялом, и хохочет. «Что, говорит, с меня взяли! Я, говорит, маменькину всю мебель продал. Теперь она меня проклянёт и платить за меня не будет. И продал-то прокурору». Я его чуть не задушил. Насилу сказал, что это вы… Ведь это мошенничество, милостивый государь?
Анатолий молча вынул пачку счетов.
— Эта мебель принадлежала ему, а не матери, — сказал он.
— Оставьте, пожалуйста! Ничего ему не принадлежит. Брюки, что на нем, и те не его, а матери. Что он счёт на своё имя велел писать в магазинах, — так это ничего не доказывает.
— Во всяком случае, хорошо, что мебель купил я, а не кто другой, — возразил Анатолий, — я же вам сделал экономию.
— Экономию, — заревел грек. — Какая ж это экономия, когда у меня на двадцать тысяч векселей, да вы ещё ему девять тысяч дали? Вы ограбили меня, — вот что…
— Я вам выплачу из своих денег то, что вы не дополучите, — сказал Анатолий.
Тот протянул ему обе руки.
— Давайте, давайте сейчас.
— Сейчас у меня нет, — но вы возьмёте их немедленно из приданого…
— Хе-хе!.. Биржевик вы! Это вроде того, как в рассрочку выигрышные билеты покупают… А я так скажу: коли вы заодно с такими людьми, с моими врагами, — так не нужно мне такого зятя.
— Позвольте, да чем же я виноват! — крикнул в свой черёд Анатолий. — Я не могу знать, на кого у вас есть векселя, на кого нет.
Но грек уже поднялся на свои кривые ноги и ничего не слушал.
— Что мне в таком зяте? Мне помощь от него нужна. А он, прежде чем жениться, уж двадцать девять тысяч мне стоит.
— Хорошо, я вам отдам эти деньги чистыми, прямо вам в руки.
Петропопуло опять протянулся к нему.
— Так давайте, давайте сейчас.
— Сейчас я не могу. Я должен получить после умершей тётки больше ста тысяч. А теперь я вам дам в день свадьбы вексель.
— В день свадьбы?
Петропопуло свистнул.
— Когда этот день свадьбы ещё будет! Я вот его не назначу, пока «аржан контан»[12] у меня на ладони не будут. Я вижу, что вы за птица. А вексель мне ваш, — что мне вексель? Вот вексель на Тер-Собакина в суде лежит. Я отдам его вам, когда вы мне заплатите, посмотрю, как вы с него получите. Ещё он с вас ваши три тысячи судом сдерёт. Вы думаете, не передал он вашего векселя третьему лицу? Вы думаете, ваш контр иск будет иметь какое-нибудь значение? Ах, вы прокурор! Мало вы каши ели!
Он вышел, не прощаясь и хлопнув дверью.
— Действовать! Действовать! Действовать! — проговорил Анатолий. — Терять времени нельзя. Надо действовать тотчас же. Нельзя, чтоб его миллионы проплыли мимо.
Он взял извозчика на резине, который до сих пор в Москве называется «лихачом», и помчался к невесте.
«А вдруг не примут?» — с ужасом думал он.
Но его приняли.
Лена вышла к нему в капотике с опухшими от сна глазами. Она оглянулась, быстро обвила его шею руками и поцеловала.
— Твой отец на меня рассердился, — быстрым шёпотом заговорил Анатолий. — Он не только хочет, отложить нашу свадьбу, но даже совсем против неё.
У девушки задрожала нижняя губка.
— Как… Нет, это невозможно, Анатолий, невозможно…
— Можешь ты одеться, выйти тихонько из дома одна и быть ровно через два часа на ярославском вокзале? — спросил он.
— Могу, но зачем?..
— Постой. У тебя нет паспорта, конечно?..
— Есть. У меня заграничный. Я ехала ведь вперёд с братом, и у меня было такое свидетельство… Тебе нужно?
— Чудесно. Давай. Да постой. У тебя есть деньги?
— Нет.
— Совсем нет?
— Совсем. Зачем мне деньги?
— А… брильянты?
— Да. Много.
— Вынеси их сюда. Если спросят, скажи — я взял для ювелира. А с собой ничего не бери.
Через пять минут в огромную пустую залу опять вбежала Лена. Она подала ему несколько коробок. Он мельком взглянул. Там сверкали крупные алмазы.
Он дрожащими руками рассовал футляры по карманам.
— Так помни: через два часа. Иди прямо и садись в некурящий вагон первого класса. Билет уже будет взят.
— Мы что же, совсем едем?
— Нет, на один день. Иначе нам нет спасенья. Будешь?
— С тобой всегда — везде.
Он ещё раз наскоро её поцеловал и быстро спустился с лестницы, боясь одного: не встретиться со стариком.
Когда серый рысак отнёс его от подъезда, он вздохнул с облегчением.
— Точно вор! — проговорил он. — Гадость какая.
Он велел ехать к знакомому ювелиру. Гладко выбритый розовый немец встретил его с улыбкой и, первым долгом, осведомился о здоровье тётушки.
— Не может прийти в себя после смерти сестры, — сообщил Анатолий. — Никого не хочет видеть, — даже меня.
Он снисходительно улыбнулся.
— Боже мой! — с сокрушением заметил почтенный торговец. — Неужели тут?
Он постучал ногтем указательного пальца себе по лбу.
— Что ж делать, стара! — ответил Анатолий и начал вынимать футляры.
— Видите, monsieur Бах, — я женюсь. И мне хотелось бы из этих старых вещей переделать кое-что на более новый фасон…
— О-о! — сказал ювелир, открыв два футляра. — Да, работа старая и грубая, провинциальная. Но камни недурно подобраны.
— Во сколько вы это цените? — осторожно спросил Анатолий.
— Крупные камни не особенной воды. Вообще сказать, что это очень дорого — нельзя. Точно я вам могу сказать завтра.
— Но приблизительно?