В прихожей брякнул колокольчик. Человек подал Перепелицыну письмо. Тот сорвал конверт и пробежал записку.
— Это от Ивана Михайловича? — сказала Тотти, узнав по конверту почерк.
— Да, от Ивана Михайловича, — подтвердил Алексей Иванович, складывая письмо и пряча его в стол.
— По этому делу?
— По этому делу.
— Покажите мне записку.
— Нет, не могу.
— Решён вопрос?
— Ничего не скажу.
— Обедать сегодня будете у нас?
— Нет.
— Значит сегодня всё решится?
— Да.
Наташа встала.
— Нам нечего здесь больше делать, — сказала она. — Поедем, Тотти.
Он молча проводил их до прихожей. Вежливый лакей подал им накидки. Перепелицын учтиво и сухо поклонился гостям и сам выпустил их из двери.
XVIII
Между тем Сашенька от Вероники Павловны отправилась прямо к Окоёмову. Она Окоёмова знала с детства. Он ей щипал щеки, когда она была ребенком, в шутку говорил с ней по-французски. Когда она вернулась из Петербурга, — он стал её звать sage-femme и целовал её по-прежнему в обе щеки. Он много способствовал её практике, рекомендуя её по знакомым, которых у него было пол-Москвы. Он любил именно такой тип женщин, как Сашенька: полных, упругих, румяных, весёлых. Особенно он упирал на последнее качество.
— У нас на севере, — говорил он, — солнце так редко, лето так коротко, что улыбка и ямочки на щеках значат для психологии гораздо больше, чем на юге. Я посмотрел в такие весёлые глазки, и мне кажется, что солнце вышло.
И теперь он радостно принял Сашеньку, и сам расцвёл.
— Усами щёк не запачкали? — спросила она, смотрясь в зеркало.
— Ну, вот, — гоготал он, — я ведь самую прочную краску покупаю!.. Садитесь… Хотите шампанского?
— Вот тебе раз! В двенадцать часов?
— У меня сейчас будет ризотто. Повар так у меня готовит: с гребешками и пупками…
— И ризотто не буду есть, и шампанского не хочу… Я к вам по делу. Генерал, вы ведь всё можете?
Он испустил трагический вздох.
— Увы! Я не могу больше нравиться! — сказал он.
— Да это и не нужно: от вас теперь совсем другое требуется. У вас ведь власть большая?
— Власть? Да… Я многое могу, — а что?
— Вы знаете Перепелицына?
— Большеголового? Знаю.
— У него сегодня дуэль.
Генерал вдруг покатился со смеху.
— Как, у него? С кем?
— С Анатолием.
Окоёмов вдруг стал серьёзен.
— A-а… Это хорошо…
— Ничего хорошего. Надо остановить.
— Чёрт с ними, пускай! А?
— Я не хочу.
— Да вам-то что? Анатолия жалко?
— Жалко. Не столько его, как жену его.
— Женился, мерзавец?
— Хорошенькая, молоденькая, третьего дня венчаны. Богатая.
— Завидной вдовой может быть?
— Ну вас, с вашими шутками. Дуэли быть не должно. Потрудитесь её остановить.
— Как же я её остановлю?..
— Не знаю. Но мне всегда кажется, что вы каждое дело можете остановить, — стоит вам только позвонить в телефон.
Генерал опять засмеялся.
— Ну, а если я остановлю это кровопролитие, — шампанского выпьем?
— Завтра. Сегодня некогда.
— Слово?
— Слово.
Он нагнулся к телефону и позвонил. Потом попросил пригласить к аппарату, какого-то Александра Александровича. Александр Александрович тотчас отозвался и был приглашён немедленно приехать по очень важному делу.
Сашенька поцеловала старика, сказала, что завтра приедет на ризотто, — и даже не одна, а с Наташей и Тотти, а что теперь ей надо лететь.
— Так смотрите — все втроём, — напутствовал он её.
— Так смотрите, чтоб всё было устроено, — откликнулась она с лестницы.
— Я его под домашний арест сейчас, — позвякивая шпорами самодовольно ответил старик, и ещё раз крикнул: — К двенадцати жду!
Она понеслась домой. Там Лены не оказалось. Но вместо её сидели Тотти и Наташа. Они поведали Сашеньке неудачу своего визита.
Она улыбнулась всеми своими ямочками.
— А я всё устроила, — сказала она. — Теперь меня беспокоит только одно, — а где Лена?
Лена была, конечно, у своих. Она была встречена восклицаниями, и объятиями, и слезами. Отец крепко и долго её целовал, потом выпустил из объятий и сказал:
— А где камни, что ты с собой увезла?..
— Я Толе отдала, — сквозь слезы ответила она.
— Ах, он взял? Это он и научил тебя? Вот это умно. Нет, у него практическая сметка есть.
— Да что камни, папа! — продолжала Лена. — Не в этом горе, а в том, что он сегодня стреляется и его убьют.
Евстратий Константинович повёл носом.
— Убьют? Этого не надо. Это легко остановить. Пусть он только сюда приедет. Запереть его на два дня в комнату, а потом пойти на переговоры. Это, я думаю, пустяки. Прокуроры никогда не дерутся. А вот я тебя предупредить хочу, что ты теперь должна быть умница. Вытри слезы. Надо серьёзное дело говорить.
Лена вытерла слезы и приготовилась слушать.
— Ты ведь очень глупа. Теперь ты должна быть умнее. Я рад, что ты замуж вышла. Женился он на тебе, потому что рассчитывал много за тобой денег взять. Но сбежал с тобой потихоньку — и ошибся в расчёте. Дать ему в руки денег нельзя. Себе оставит, проживёт на себя, да ещё, пожалуй, тебя выгонит. Никак этого нельзя. Тебе же будет лучше, если твои деньги у меня будут. Это крепче будет. Я тебе обязательство выдам — ты богатая женщина будешь, — а ему денег не давай. То есть так немножко, понимаешь, дочка?
— Понимаю, — сказала дочка.
— Тогда он тебя всегда любить будет. Ну, вот камни взяли — это уж трудно назад, — судиться я не буду. А деньгами я ничего ему в руки не дам. Так, когда очень запутается, — тысяч пятьдесят заплачу, чтоб мебель не описывали. А так, обыкновенно, только ежемесячная субсидия, — и живите на здоровье.
— А когда вы умрёте, папа, тогда как? — спросила наивно Лена.
— Тогда всё твоё. Но всё на твоё имя. Так надо сделать, чтоб он не касался. Требовать будет, бить будет, — не давай. Деньги всегда для себя нужны. Деньги — великое дело, особливо для женщины. Будут у тебя деньги, — посмотри как тебя прокурор любить будет.
— Приехал он, приехал! — закричала Фанни, стоявшая на балконе.
Анатолий вошёл в комнату. Тесть раскрыл объятия, но тот от них уклонился.
— Какая дуэль у вас? — спросил Петропопуло.
Анатолий глянул на жену.
— Ты взяла со стола мою записку, — сказал он. — Я знаю, потому что её нашёл. Это нехорошо.
— Жена всегда может брать записки, что муж получает, — отозвалась maman.
— Ну, по закону это не совсем так, — заметил зять.
— Да, да, по закону жена не может, — подтвердил Евстратий Константинович. — Так какая же дуэль?
— Это всё равно, — сказал Анатолий, — вас она не касается. И я приехал сюда совсем за другим. Очень рад, что и Леночка здесь. Что же вы — дадите приданое?
Петропопуло весело покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Того приданого, о котором мы говорили, я вам дать не могу. Обстоятельства переменились.
— Тогда я вас попрошу оставить у себя Леночку, — невозмутимо сказал Анатолий.
Леночка вскрикнула и кинулась к нему на шею.
— Не бросай меня, Толя! — плакала она.
— Я, милочка, не хочу тебя бросать. Но твой отец человек коммерческий и хочет сплутовать…
Евстратий Константинович попросил дочь немножко подождать и не перебивать мужчин.
— Вот что, — сказал он, — документы я Леночке выдам, вы можете быть спокойны. А вот поговорим насчёт брильянтов, что вы взяли.
— Я их отправил в переделку, — смущённо сказал он.
— Совсем этого не надо. Вы назад их привезите и продайте мне.
— Продать? — изумлённо спросил зять.
— Ну, да, — подтвердил тесть. — Ведь они теперь ваши. Деньги вам нужны. Ювелир вам даст половину. Вот мы оценим их у ювелира, — и я ещё тридцать процентов к его цене накину. Брильянты у нас останутся, — ей же, дочке, пойдут, — а выкуплю я их у вас из её же денег. Вы это умно сделали, что взяли их. Ах, как хорошо сделали!
— Так я буду без брильянтов, папа? — плаксиво спросила Лена.
— Зачем без брильянтов? Тебе мать подарит, я подарю, — всё хорошо будет.
— Ну что ж… с шелудивой собаки хоть шерсти клок, — проворчал Анатолий.
— Этот год, так и быть, живите здесь, — отчаянно махнув рукой, сказал Петропопуло. — Жену и Фанню у вас оставлю. Может, она тоже замуж выйдет.
— Кто же платить за квартиру будет? — спросил товарищ прокурора.
— Пополам. Часть — ты, часть — я.
— Я больше шестисот не дам.
— Это мало.
— Папочка, не торгуйся! — не выдержала Леночка и опять повисла у отца на шее.
— Ну, уж так и быть. Я всё даже на себя возьму. Только вы кормите их и дрова покупайте. Вот я какой! Я на всё пойду: мне ведь не жалко денег. Я не скупой, я совсем не скупой человек. А только я терпеть не могу бессмысленных трат. Есть возможность быть экономным — экономь. Надо широко жить — живи широко. Вот я какой. Ну, давай же мириться: ведь ты за алмазы-то тысяч тридцать выручишь.
— Больше! — сказал Анатолий.
— Больше? Ну, там поторгуемся. А теперь поцелуй меня, Ленку — всех перецелуй и пойдём завтракать. Так по-семейному, хорошо. А в дуэль я не верю — дуэли не будет.
И они сели по-семейному завтракать.
XIX
Дуэли не было. Анатолий со своими спутниками приехал в назначенный пункт, близ Филей, и тщетно прождал целый час; потом явился какой-то неизвестный, в наглухо застёгнутом коричневом пальто и в чёрном котелке. Он вежливо поклонился, подойдя прямо к Анатолию, и ещё вежливее сказал:
— Господин Перепелицын находится под домашним арестом, — вы его не дождётесь.
— Кто же это распорядился? — хмуро спросил Анатолий.
— А не всё ли это вам равно-с? Из особенного к вам внимания, оставили вас в стороне. Но ежели ещё повторится такой случай, то весьма возможно, что и вас тем или иным путём задержат.
— С кем имею удовольствие?.. — начал Анатолий.
— Это всё равно-с, — скромно ответил неизвестный. — А только я предупредить хотел: и впредь ничего подобного не будет допущено-с. Имею честь кланяться.