Я мог бы взять кредит на пятьсот тысяч долларов. Нет сомнений в том, что, выслушав мои доводы о рычаге, любой банк Нью-Йорка предоставил бы мне эту сумму, включая банк Адамса. Но это слишком просто: мне не хотелось бы, чтобы моя идея, пройдя через офисы, пошла по рукам. И к тому же у меня есть еще одна причина не делать этого, можно сказать, не допускающая возражений: взять кредит — это засветиться во весь рост перед частными детективами, которых Мартин Ял приставил следить за мной: «Внимание! Я готовлю потрясное дельце, после которого вашему шефу будет труба».
Правда и то, что, даже не зная, как напасть на Яла, мои намерения и моя воля атаковать его остаются непреклонными. Не вызывает сомнения и то, что для этого потребуются деньги, причем очень большие. И чем дольше он будет считать меня слабым и верить, что я живу лишь на доходы от комиссионных, которые мне, как брокеру, выплачивает Генри Клэй Адамс (разумеется, достаточно солидные, но тем не менее не идущие ни в какое сравнение с его собственными средствами), тем сильнее окажется эффект неожиданности, когда я перейду в наступление.
Мне нужны пятьсот тысяч долларов, но я не хочу обращаться за помощью ни в банк, ни к Турку, ни даже к Марку Лаватеру, хотя оба могли бы одолжить мне такую сумму. Нет, мне скорее нужен механизм, который можно было бы использовать столько раз, сколько необходимо, и всякий раз, когда надо будет снять обременение по ипотеке какого-нибудь нового здания.
Среди всех мужчин и женщин, таких как Уте Йенсен, чьи таланты я использовал в бизнесе по продаже гаджетов, один особенно поразил меня своим интеллектом, работоспособностью и почти неукротимостью, когда речь шла о подписании нового контракта, выгодных сделках или комиссионных. Его зовут Летта, он немного француз, немного итальянец, немного тунисец, немного кто угодно и все остальное. Я встречаюсь с ним в Риме после невероятного путешествия, которое позволило мне — я в этом уверен — сбить со следа детективов из «самого крупного частного агентства США». Для начала я вылетел в Калифорнию, там сел на самолет до Монреаля, потом — до Чикаго, вслед за этим вылетел в Женеву, где арендовал автомобиль с водителем, который отвез меня в Лион, и уже там я сел на поезд до Рима. Я говорю Летте:
— Мне срочно нужно десять человек, способных заплатить за квартиру по пятьдесят тысяч долларов наличными.
Он и бровью не повел. У него сутулая спина, чуть вдавленная в плечи голова, а движения рук напоминают мне жесты крупье, сгребающего фишки проигравших; обычно он смотрит на собеседника снизу, будто пытается оценить его стоимость за килограмм. Летта вынимает из кармана липкую записную книжку и предается некоторым размышлениям.
— Итальянцы? Или вы предпочитаете другую национальность?
— Мне все равно.
— Я могу найти вам десять итальянцев. У них есть братья или родственники в Соединенных Штатах, я это знаю и проверял. Словом, родственные связи. Мне нужно двое суток, чтобы их разыскать. Быть может, меньше, но я должен встретиться с каждым из них. О таких вещах не говорят по телефону. Кстати, ко мне приходили, предположительно из налоговых органов, и расспрашивали о наших с вами делах. Но у меня есть кузен, у которого кузен работает в министерстве: тот сказал, что этих людей интересуете вы и что ноги растут из Швейцарии.
Выходит, что Его Банкирское Величество и здесь следит за мной. Зная Рим лучше меня, Летта ведет меня в типичный ресторан, который специализируется на блюдах из рыбы и морепродуктов. Я смотрю, как он разделывает морского ежа: после чистки на нем и под микроскопом ничего не отыщешь. И этот человек обещает найти мне пятьсот тысяч долларов за сорок восемь часов, «может быть, раньше»! Я улыбаюсь ему:
— Как вас зовут?
— Адриано.
Кроме итальянского и французского, он говорит по-арабски и немного по-испански.
— Вы действительно говорите по-арабски?
— Так же как по-французски и по-итальянски.
— Адриано, мне нужен человек, который занимался бы моими делами в Европе… и еще на Ближнем Востоке, так как вы говорите по-арабски. Вы бы согласились?
Он соглашается.
— Но есть условие: официально какое-то время вы будете оставаться одним из моих брокеров, и дела, которые вы будете вести со мной, будут касаться только брокерской деятельности. Другими словами, я хочу, чтобы те люди, которые интересовались мной и приходили к вам с вопросами обо мне, продолжали считать, что, кроме продажи квартир, я больше ничем не занимаюсь. Дело о пятистах тысячах долларов должно оставаться в полном секрете.
Мы договорились с Адриано, что деньги от десяти покупателей, которые он соберет для меня, пройдут не через компанию на Кюрасао, которую, по-видимому, уже вычислили шпионы Яла, а через Лихтенштейн. «А компанию на Кюрасао мы по-прежнему будем использовать для брокерских сделок». Он все понял, и я ему доверяю, поскольку у меня нет другого выхода.
Проходит два дня, и я мог бы воспользоваться ими, чтобы подскочить в Париж и поцеловать Катрин и ее мать, но это поставило бы под угрозу секрет, с которым была связана моя поездка в Рим. Я жду и подолгу гуляю в садах виллы Медичи. Летта сдержал свое слово, спустя сорок часов собрав группу из десяти покупателей. Из этой десятки, вместо того чтобы попросту (как я, кстати, сделаю в других случаях, чтобы сбить со следа Яла) перевести их деньги Адамсу и получить попутно комиссию, я создаю товарищество покупателей и снимаю ограничение на десятимиллионный ипотечный кредит в банке Бостона, который согласился уступить мне его за пять миллионов долларов.
С этой минуты я продаю уже не только квартиры, принадлежащие банку Генри Клэя Адамса, сбывая их по одной (не забывая и своих итальянцев), но и многоквартирный дом, который принадлежит мне. На сегодняшний день я заплатил за него всего пятьсот тысяч долларов, которые, кстати, были не моими, и остался должен банку четыре с половиной миллиона долларов. Но у меня есть время, чтобы заплатить. Банк тоже счастлив: он смог списать эту кредиторскую задолженность с бухгалтерского учета, свалив столь неприятное дело на меня.
Еще до путешествия по Флориде, во время и после него, вернувшись в Нью-Йорк, я опросил много людей, включая самых опытных брокеров, и они твердили в унисон: «Кризис в сфере недвижимости долго не продлится, это невозможно. Даже в 1929 году такого не было». И банкиры, по дешевке продававшие мне ипотечные кредиты, пользовались точно такими же доводами. Я поверил им и в то время, когда покупаю первый ипотечный кредит, верю им больше, чем когда-либо. Я убежден, что рано или поздно чрезмерная застройка прекратится, что все вернется в прежнее русло и, как только традиционные американские клиенты вернутся к своим привычкам, все эти квартиры, которые сегодня идут с молотка, а некоторые дома готовы пустить на снос — по чисто американской привычке избавляться от всего, чем нельзя воспользоваться сразу, — все эти квартиры быстро найдут покупателей.
Я даже не догадывался, насколько буду прав.
Но в ту пору было важно одно: действовать быстро, учитывая то, что на следующий день или на следующей неделе те самые банки, с которыми я работаю на двух уровнях (с одной стороны, продавая напрямую их квартиры и получая за это комиссионные, а с другой — тайком скупая как можно большее количество ипотечных кредитов), могут понять, что то, что делаю я, разыскивая для них клиентов за пределами Соединенных Штатов, они могут сделать сами, используя свои фантастические возможности и в несравненно больших масштабах. Тем более что уже появляются первые признаки оживления. Леонард Суссман, тот, кто первым рассказал мне о Маразме и подтолкнул меня на этот путь, первым предупредит меня и о восстановлении. Говорят, что в армии, чтобы что-либо получить, лучше иметь знакомого сержанта, а не генерала. Так вот, Леонард Суссман — это тот самый сержант в армии, которой командует Генри Клэй Адамс. В банке Адамса Лео возглавляет отдел, который занимается недвижимостью. Это деятельный человек живого ума, и это самое малое, что о нем можно сказать. Он, похоже, будет одним из первых специалистов в Нью-Йорке, у кого появится твердая уверенность, что подъем начался или вот-вот начнется. И про эту уверенность он сообщит мне по секрету. «Одно условие, Франц, ты привлекаешь меня к делу». Я соглашаюсь.
Следующие три недели были просто сумасшедшими. К моменту разговора с Лео Суссманом я уже снял три ипотеки. За три недели я сниму еще шестнадцать.
Фактические цифры, очевидно, будут менее круглыми и более разнообразными, но можно представить довольно точную картину, если сказать, что таким образом я стал условным владельцем девятнадцати многоквартирных домов стоимостью по десять миллионов долларов каждый, которые банки уступили мне за половину их реальной цены, или за девяносто пять миллионов долларов.
Девяносто пять миллионов долларов, из которых я буду платить по принципу рычага всего десять процентов, или девять с половиной миллионов. И я найду эти девять с половиной миллионов благодаря товариществам покупателей (примерно половину суммы) и кредитам в небольших банках, названия которых мне подскажет Лео Суссман.
Очевидно, что это могло и не сработать или по крайней мере не таким необычайным образом. Факт в том, что это был не успех, а фантастический триумф.
Кризис неожиданно закончился, и, как это бывает в Соединенных Штатах, где рынок реагирует с невероятной быстротой, начался головокружительный подъем. Я бы и так заработал много денег, если бы девятнадцать зданий, которые выкупил за ипотечные кредиты, пошли по своей изначальной цене в десять миллионов долларов каждое. В таком случае за каждое из них я получил бы по пять миллионов за пятьсот тысяч долларов залога, или тысячу процентов, и это было бы не так уж плохо.
Однако выздоровление экономики вызвало резкий скачок цен, и очень быстро стоимость строения на побережье Флориды или Калифорнии, которое полгода назад никто не хотел брать за пять миллионов, не говоря уже о его реальной цене в десять, увеличивается до двадцати, двадцати пяти и даже тридцати миллионов долларов. Я видел, как люди стояли в очереди, почти дрались, чтобы купить квартиры, которые несколько недель назад некий Адриано Летта или кто-то из моих брокеров в Брюсселе, Женеве и даже Хаятт изо всех сил пытались продать какому-нибудь врачу-взяточнику. Перепродать в это сумасшедшее время за тридцать миллионов долларов здание, за которое семь месяцев назад было заплачено пять миллионов, причем реально только десятая часть цены, мне удалось несколько раз. Я действительно получал двадцать пять миллионов долларов при ставке в пятьсот тысяч. Три раза. И хотя другие здания не приносили мне столько же, тем не менее я заработал на них огромные деньги.