ном он уже связался с Феззали, сел в самолет и вылетел в Рим для переговоров.
— Что он вам предложил?
— Сначала он напомнил о моей просьбе, о нашей с принцем Азизом просьбе, с которой мы обращались к нему некоторое время назад, когда разместили в его банке депозит в шестьсот миллионов долларов. Просьбе оказать помощь и проконсультировать по вопросу успешных инвестиций. Он сказал мне: «Пришло время. У меня вправду есть для вас хорошее предложение». И он стал уговаривать меня купить его группу за двести шестьдесят миллионов долларов.
— И вы согласились.
— Я отказался и предложил ему двести тридцать. Мы договорились на условии, что наша сторона гарантирует ему последующее управление приобретенной нами группой в течение десяти лет с правом возобновления контракта. Я согласился, добавив, что нам и впрямь трудно будет найти лучшего управляющего. Мы также оговорили условие о недопустимости конкуренции между ЮНИЧЕМОМ и его бывшей группой.
Феззали увлечен порцией мороженого весом в целый килограмм. Я вздыхаю:
— Хорошо, старый продавец верблюдов, продолжайте и дальше томить меня, если это вас так забавляет. Вы хотите, чтобы я задал вопрос? Хорошо, я спрашиваю: а что насчет моего дела?
Хитрец явно не торопится и с усердием поглощает очередной кусок мороженого, достаточный для того, чтобы потопить еще один «Титаник». Наконец он бросает на меня печальный взгляд:
— Господин Ял попросил нас также взять на себя обязательство выкупить остальные акции ЮНИЧЕМА, которые будут выставлены на продажу, помимо тех шестисот семидесяти тысяч, что находятся в распоряжении банков Стерна и Глацмана. Я ответил, что не вижу в этом каких-либо принципиальных трудностей при условии, что мое обязательство будет одобрено эмирами, которым я, разумеется, должен об этом сообщить. Два дня назад я позвонил в Женеву, чтобы подтвердить, что мои доверители согласны подписать такое обязательство.
— Но вы ничего не подписали?
— Насчет последнего обязательства? Ничего. У нас было только устное соглашение. В конце концов за вычетом двухсот тридцати миллионов долларов, заплаченных нами за группу Яла, у нас на депозите у этого господина все еще остается триста семьдесят миллионов долларов. Я также заметил господину Мартину Ялу, что вероятность появления на рынке большого количества мелких акционеров к концу срока действия публичного предложения крайне мала, учитывая рассеивание, а также разрозненность таких акционеров.
Феззали проглатывает еще один кусок мороженого, сохраняя напоследок мараскиновую вишенку, которая ему явно по душе. Он заканчивает:
— Ял согласился со мной.
Покончив с мороженым, Феззали с еще большей грустью созерцает пустую вазочку. Он спрашивает меня:
— А что у вас?
— Стерн и Глацман продали свои ценные бумаги Его Банкирскому Величеству, который стал мажоритарным акционером ЮНИЧЕМА и управляющим конкурирующей группы. Что касается меня, несчастного невинного мальчика, жертвы собственной порывистости, то я с горечью убедился в том, что мой смертельный враг переплюнул по цене мое предложение и перехватил у меня то, о чем я так мечтал. У меня были «слезы на глазах», мой бедный господин.
— А другая операция?
— Уже более месяца команды Ванденберга, Розена и Лупино выполняют колоссальную работу. Все идет довольно-таки хорошо.
Мы обмениваемся взглядами, и я уверен, что он читает на моем лице беспокойство.
— Другое мороженое? — предлагает Феззали.
— Ешьте мое, как обычно.
— Учитывая, что вы платите, — снисходительно отвечает Феззали.
Голос Скарлетта, отраженный стенками стеклянной клетки:
— Помните, молодой Симбалли. Во-первых, вы добились от своих арабских друзей перевода в шестьсот миллионов долларов банку Яла и трехсот пятидесяти миллионов на ваш счет. Во-вторых, это ваш визит к Стерну и ваше предложение о трехстах пятидесяти долларах за акцию. В-третьих, то же предложение, сделанное следом Глацману.
Это ваши первые три шага. На данный момент, если все идет так, как планировалось, где мы находимся? Теоретически Мартин Ял должен ответить, и, насколько я его знаю, очень быстро. Имея тылы, застрахованные наличием в сейфах банка шестисот миллионов нефтедолларов, у него есть только один способ помешать вам выкупить пятьдесят пять процентов акций ЮНИЧЕМА: выкупить их самому путем публичного предложения. Он банкир, заинтересованный прежде всего в законности сделки, и для него публичное предложение о выкупе акций — это единственный способ действий. Чтобы выкупить акции, у него нет необходимого капитала, но у него есть выход: продать свою группу арабам. Я знаю Феззали: Мартин Ял, конечно, не получит от него двухсот пятидесяти миллионов долларов, на которые он надеется. Феззали даст не более двухсот тридцати. Чтобы перебить цену, которую вы предложили Стерну и Глацману, он должен подняться до трехсот семидесяти; но я думаю, что он пойдет выше, чтобы оглушить вас и показать свое могущество. Возможно, до трехсот восьмидесяти долларов и даже чуть больше, и это для него не такая уж плохая сделка: ЮНИЧЕМ — вполне здоровая компания, которая может бояться лишь конкуренции со стороны бывшей группы Яла… над которой Ял вполне способен сохранить контроль — это, во всяком случае, то, что я посоветовал бы ему сделать.
Давайте подведем итоги, Танцор Франц: шестьсот семьдесят тысяч акций, скажем, по триста восемьдесят долларов — это двести пятьдесят четыре миллиона шестьсот тысяч. Грубо говоря, двести пятьдесят миллионов. Он собирается получить двести тридцать от Феззали: не хватает двадцати четырех миллионов шестисот тысяч. У Яла они есть, если он позаимствует их из личных сбережений. Что он и делает. Поэтому он покупает все акции Стерна и Глацмана. И вот где становится весело…
Обратите внимание, что он не сумасшедший: он знает, что где-то в природе существует еще около пятисот пятидесяти тысяч акций ЮНИЧЕМА, на которые также распространяется его публичное предложение о выкупе. И он знает законы, старый добрый Марти: он хорошо знает, что тот, кто направляет публичную оферту о выкупе акций, должен купить ВСЕ акции, выставленные на продажу в ответ на предложение, в течение определенного срока действия этой оферты. Конечно же, эти акции разбросаны, а акционеры разрознены, но зачем подвергать себя риску? Выложив двести пятьдесят миллионов долларов на приобретение пятидесяти пяти процентов акций ЮНИЧЕМА, Ял использовал большую часть своих средств. У него, должно быть, осталось около пятидесяти-шестидесяти миллионов долларов, может быть, немного больше, точно сказать не могу. Плюс, конечно же, его банк, но он скорее десять раз застрелится, чем откажется от него. Равно как и от тех денег, что у него в резерве и не всегда в поле зрения, где-то работающих, ибо тогда он больше не банкир. И если по страшному совпадению эти пятьсот сорок тысяч акций миноритарных акционеров, позвольте мне так их называть, предстанут в массовом порядке в ответ на публичное предложение о выкупе, он, очевидно, не сможет ответить. Мартин Ял не верит в такую возможность и абсолютно в этом прав. Но он осторожен, очень осторожен. И прежде чем начать операцию, он попросит Феззали взять на себя обязательство выкупить оставшиеся акции ЮНИЧЕМА, которые могут быть выставлены на продажу и которые он сам не сможет приобрести…
И это четвертый ход…
Из Рима, несмотря на то что у меня мало времени, я не отправляюсь прямо в Нью-Йорк, а останавливаюсь в Париже на четыре часа — время пересадки между двумя рейсами. Но этого достаточно, чтобы поцеловать Катрин, которая приехала увидеться со мной в аэропорт Руасси.
— Ты выглядишь усталым.
— Я и впрямь устал. Но я не забываю о твоем обещании.
Ее золотые глаза, полные вызывающего лукавства, светятся:
— Не понимаю.
— Ну как же! В первый раз это было на Багамах, и на тебе был совсем маленький, почти никакой черный купальник. Во второй — в Париже, и ты была в синем платье в цветы. И оба раза ты говорила мне: «Я выйду замуж за тебя, мой обожаемый Франц, свет моей жизни, без кого жизнь не жизнь, я выйду за тебя, как только ты закончишь валять дурака и бегать в разные стороны — танцевать свой сумасшедший танец».
— Ты уверен, что я так говорила?
— Это в общем смысле.
Она вдруг перестает улыбаться, а на ее глаза наворачиваются слезы.
— Боже мой! — очень тихо говорит она. — Я уже думала, что ты забыл меня!
У нас нет времени, чтобы отправиться в Париж, и к тому же мы этого не хотим. Вместо этого мы медленно едем по проселочным дорогам, Катрин за рулем, а я сижу рядом, положив голову ей на плечо. Кажется, мы пересекаем Алаттский лес, потом пешком поднимаемся на вершину холма д'Омон, после этого заезжаем в Санлис, который превосходен в этот майский день. Затем она отвозит меня в аэропорт, и все это время мы в основном молчим.
— Катрин, ждать осталось недолго. Развязка близка, все заканчивается.
— Сколько ждать?
— Две недели, быть может, три. Даже меньше. Танец Симбалли заканчивается. Исполняются последние такты.
— И что будет потом?
— То, что обычно бывает после танца, когда замолкают скрипки. Все возвращаются домой. Закрывают за собой входную дверь, повесив табличку «Просьба не беспокоить».
— Пятый ход, молодой Симбалли. Если все пойдет так, как планировалось, стоит вспомнить о тех трехстах пятидесяти миллионах, которые Феззали перевел на ваш счет, депонировав до этого шестьсот миллионов в женевский банк Яла. Эти деньги уже послужили вам для покрытия чеков, которые вы самодовольно демонстрировали Стерну и Глацману без намерения передать их им на самом деле. Вы также использовали их, и на сей раз по-настоящему, для проведения операции, которую я назову «Большая охота». Не забывайте, что вам нужно постоянно руководить этой операцией. Все зависит от ее успеха. Подводите итоги каждый день, каждый час, будьте требовательны, тормошите своих людей, не давайте им ни минуты передышки. Если они ворчат, доплатите им…