В конце концов луддиты отступили. Борьба была окончена, луддиты проиграли.
Сотни людей пришли на похороны одного из луддитов (другого похоронили втайне во избежание народного траура). В этот район были отправлены войска, но долгое время суда над бунтовщиками не было. В течение нескольких месяцев никто не выдал, кто участвовал в нападении на фабрику. В других городах атаки продолжались. Одного владельца фабрики, сказавшего, что он хочет «проехать по седло в крови луддитов», застрелили прямо на улице.
В итоге правительство стало арестовывать людей. Около 60 луддитов бросили в тюрьму замка. Последовало быстрое судебное разбирательство, четырнадцать луддитов приговорили к смерти, включая восемь человек, напавших на фабрику Картрайта. Эшафот соорудили в два раза выше обычного, чтобы больше людей видели, как вешают приговоренных луддитов.
Нед Лудд еще какое-то время возникал то там, то тут. Но, в сущности, то был конец восстания луддитов. В последний раз мы слышим о них в пророческом письме 1817 года, предвещающем близкую грандиозную кульминацию: «Будут брошены последние кости, и командовать будут либо луддиты, либо военные».
Грандиозной кульминации не последовало. Командовать стали военные. Луддиты исчезли. Через несколько десятилетий уже никто не прял, не ткал и не резал ткань вручную. Время, когда суконщики устраивали «святые понедельники» и по пути в паб затыкали за шляпу пятифунтовые купюры, прошло.
Возникает соблазн прокричать луддитам в прошлое: «Поверьте мне. Машины будут справляться с работой лучше. У ваших потомков будет достаточно еды и обувь на ногах, они смогут брать отпуска, и до восемнадцати лет им особо не придется работать. Все станут богаче. У всех будет больше денег».
Но для луддитов ситуация не стала лучше. Не улучшилась она и для их детей. Вплоть до второй половины XIX века, пока Англия строила первую современную промышленную экономику на земле и продуктивность зашкаливала, средняя зарплата рабочих практически не менялась. Владельцы фабрик богатели. Рабочие, умевшие строить фабрики или чинить оборудование, также преуспевали. Но это было тяжелым временем для искусного ремесленника, работу которого могла выполнять машина. Луддиты, которые разрушали машины, не обманывали себя. У них не было права голосовать или формировать союзы, поэтому они преследовали свой личный экономический интерес, уничтожая машины. Один историк назвал это «коллективной сделкой при помощи мятежа».
Мы живем в середине второго века машин. Сегодня это компьютеры и программное обеспечение, а не ткацкие станки. Однако происходят похожие вещи, что частично связано с техническим прогрессом.
Традиционный ответ экономиста: эти проблемы временны. Технологии значат, что в длительной перспективе у каждого может быть больше денег. Но луддиты, среди прочего, научили нас тому, что «длительная перспектива» может быть слишком длительной.
Часть IVСовременные деньги
Мир, в котором набирала обороты продуктивность и в котором обманули луддитов, был также миром, где появился международный золотой стандарт. Это было не случайно.
Родился мир, в котором мы сегодня живем, – мир, где ничем не подкрепленные деньги печатает правительство. Мир, когда золотой стандарт чуть не уничтожил глобальную экономику. И это тоже не было случайностью.
Глава 10Золотой стандарт: история любви
Золото – это металл. Его атом состоит из 79 протонов. По одной из версий, золото образуется при столкновении нейтронных звезд (а согласно гипотезе Солнечная система и образовалась из остатков такого взрыва). Оно существовало миллиарды лет до рождения первого человека и будет существовать миллиарды лет после исчезновения человечества. Золото – это не фикция, оно не субъективно, не выдумано.
Потому-то и появилась мечта о золоте как о денежном эквиваленте: естественные, объективные, вечные деньги, неподвластные человеческой глупости и спекуляциям государства. В XIX веке, когда вера в свободные рынки распространялась по Западу, политики, банкиры и интеллектуалы влюбились в золотой стандарт. Они мечтали о золоте в качестве денег, естественно перетекающих по миру, как вода.
Ничем хорошим это не закончилось.
Начнем с Дэвида Юма, шотландского скептика в отношении всех и вся, атеиста во времена, когда неверие считалось неслыханным, философа и историка, который верно понимал поразительное количество вещей о мире. Его теоретическая модель функционирования денег поразила умы людей, правивших миром и любивших золотой стандарт. Юма называли «великим безбожником» за его религиозные взгляды, но он сформировал господствующие взгляды на деньги, сохранявшиеся многие поколения.
Вот как страны размышляли о деньгах и богатстве, когда Юм появился на сцене: золото (и серебро) – это богатство. Если мы хотим, чтобы наша страна была богата, мы должны собрать как можно больше золота. Это можно сделать с помощью положительного торгового баланса – мы должны продавать больше товаров другим странам, чем они нам. Таким образом в страну поступит золота больше, чем покинет. Наша куча денег будет расти. Мы станем богаче. Для этого мы должны ограничить импорт с помощью квот или высоких налогов (тарифов). Эти доводы звучат знакомо, поскольку некоторые современные политики именно таким образом рассуждают о торговле.
Все это неверно, говорил Юм.
Он представил мысленный эксперимент, чтобы изложить свою позицию. Скажем, за ночь из Великобритании исчезает четыре пятых всего золота и серебра. Пуф! Что происходит дальше? Фермеры продолжают выращивать пшеницу. Рабочие все так же ткут ткань и добывают уголь. И теперь, поскольку золота и серебра стало меньше, каждый их кусочек – каждая монета – становится в четыре раза ценнее. Если раньше для покупки бушеля пшеницы или выплаты недельных зарплат требовалось четыре серебряных монеты, теперь нужна только одна.
В Британии на самом деле ничего не изменилось в относительном выражении – за недельную зарплату все еще можно купить бушель пшеницы. Однако в остальном мире вещи из Англии внезапно кажутся очень дешевыми. Испанцы и французы спешат купить британскую пшеницу. Теперь пшеница утекает из Британии, а серебро накапливается. «За какое короткое время, – писал Юм, – это способно вернуть деньги, которые мы потеряли, и поднять нас на уровень соседних стран?»
В XIX веке политики, банкиры и интеллектуалы влюбились в золотой стандарт. Они мечтали о золоте в качестве денег, естественно перетекающих по миру, как вода.
Ничем хорошим это не закончилось.
Верно и обратное. Если бы количество золота и серебра в Британии внезапно увеличилось в четыре раза, цены выросли бы. Британские потребители поспешили бы покупать более дешевые товары из Франции и Испании. Золото и серебро потекли бы обратно из Британии.
Что бы ни случилось, цены и торговля автоматически возвращаются в равновесие, которое Юм назвал «естественным порядком вещей». Пытаться накопить серебро и золото в одной стране, сказал Юм, так же глупо, как пытаться сделать одну сторону океана выше другой. «Вся вода, где бы она ни находилась, всегда остается на одном уровне».
Вместо попыток копить золото, сказал Юм, страны должны создавать условия для того, чтобы люди работали на совесть и создавали ценные вещи. Тарифы и квоты, писал Юм, «не служат никакой цели, кроме как сдерживать промышленность и лишать нас и наших соседей общих благ искусства и природы».
Юм изложил свои аргументы в книге под названием «Политические дискурсы». Она была неимоверно популярной. Помимо всего прочего, Юм, похоже, повлиял, что довольно необычно, на своего лучшего друга Адама Смита, который назвал его работу о деньгах и торговле «гениальной». В 1776 году Смит опубликовал «Исследование о природе и причинах богатства народов»[2]. Это было рождение современной экономики. Кроме того, это была книга в духе Юма. Нация не становится богаче, устанавливая тарифы, чтобы «увеличить… количество золота и серебра», писал Смит. «В каждой стране всегда должен поддерживаться интерес большого числа людей покупать все, что они хотят, у тех, кто продает это дешевле всего».
Аргумент Смита в пользу свободной торговли – это именно то, что хотели услышать торговцы и банкиры, которые разбогатели на торговле. В течение десятилетий после выхода книги Смита они подталкивали Великобританию снижать или отменять многие из установленных тарифов, чтобы остановить политику накапливания золота и серебра.
Примерно в то же время Британия совершила еще одно ключевое изменение, которое помогло взглядам Смита на свободную торговлю захватить большую часть мира и придало идеям Юма о деньгах больший вес, чем когда-либо. Парламент изменил определение денег и, сам того не желая, создал международный золотой стандарт.
Британия, как и многие другие страны, долгое время пыталась создать валюту, привязанную как к золоту, так и к серебру. И, как и многим странам, ей никогда не удавалось правильно установить стоимость золотых и серебряных монет. В Британии официальная стоимость серебряных монет была ниже, чем их стоимость в качестве необработанного металла, поэтому, как и во времена Джона Ло, люди продолжали переплавлять серебряные монеты в куски серебра и продавать их в Европе в качестве металлолома.
В 1816 году Парламент сдался. Парламентарии объявили, что британский фунт стерлингов отныне будет определяться как 123 грана золота, и никак иначе (гран – это древняя единица веса, основанная на зернышке пшеницы; в тройской унции содержится 480 зерен). Никто еще не знал об этом, но так началась эра международного золотого стандарта.
В то время Британия обладала самой успешной в мире экономикой и Лондон был центром финансовой вселенной. Многие страны тогда уже долгое время стремились определить правильное соотношение между золотом и серебром для своих денег. Так, одна за другой, страны отказались от серебра. К концу 1800-х годов все крупные экономики мира фактически перешли на золотой с