ое, если судить по нашим английским меркам. Но зато тут отвергается и что-то другое, тоже нездоровое. И после того первого обмена репликами, когда она вошла в спальню, то, что у нас «всё получилось», больше не обсуждалось. Просто — трое друзей, отличный завтрак. Хотя, судя по тому, как Кейт управлялась у него на кухне, она знала её вдоль и поперёк.
Стив по-прежнему хотел поиграть в теннис, но зарезервированное в клубе время они уже пропустили, а у меня не было соответствующей одежды. Так что он отвёз меня в «Хижину», и я переоделась. Он ждал в машине. Милдред и Эйб отсутствовали, думаю, они куда-то уехали, так что тебе пока ещё не так уж публично наставили рога. Мы отправились к Кейт, она уже позвонила нескольким друзьям, в конце концов нас собралось человек девять-десять. Её родителей опять не было, на этот раз они уехали в Палм-Спрингс. Кто-то из друзей играл в теннис на их домашнем корте, мы поплавали, позагорали. Кейт — лучше всех присутствовавших женщин (это я про теннис), а Стив далеко обгоняет всех мужчин. Думаю, он ещё и хотел показать товар лицом. Это совсем новая для меня черта. Оказалось, в школе, в последнем классе, он так здорово играл, что чуть не пошёл в профессиональный теннис. Очень серьёзен на корте и, точно как Джимми Коннорс в Уимблдоне, после неудачного удара старается себя как-то подстимулировать бормотанием и шлёпаньем ладонями по ляжкам. Вот уж что совершенно не по-английски: никто над этим не смеялся. Мне понравились эти ребята, все — нашего возраста, одна или две семейные пары, одна из женщин даже с ребёнком, самые разные люди. Шуточки, смех, розыгрыши, когда не на корте. Намёки на какие-то давние, мне непонятные, вещи.
Мне было хорошо. Нравилось смотреть на них, болтать с ними, нравилось, что они мне нравятся. Всё время чувствовать рядом Стива, хотя он был предельно сдержан. Видимо, петушиный задор во время игры в теннис заменил ему обычное его хвастовство, во всяком случае, он не распространялся о другой своей победе. Американцы! Так быстро начинаешь их понимать. Прозрачность иногда кажется такой замечательной чертой. Отсутствие этой вечной английской игры в прятки. Я уже вижу, как тебе всё это противно, Дэн: солнце и бассейн, роскошь и бездумное перекидывание мяча через сетку, и абсолютная неспособность заметить, что существует совсем иной мир и иные чувства; то, что ты когда-то назвал «психологией глупенькой проститутки» у женщин; я ведь понимаю, что чувство утраты есть в то же время и чувство реальности, как в настоящем, так и в прошлом, но этот день был для меня самым счастливым «личным» днём за всё время в Америке. Эта его часть. Вдали от тебя.
Ну вот. Всё ещё не закончила.
Постепенно все другие разошлись, Стив с кем-то из мужчин удалился на время — попробовать «порше» более современной, чем у него самого, модели, и Кейт отвела меня в её «апартаменты» — принять душ… фантастика… это и на самом деле совершенно отдельная квартира, спальня, гостиная, ванная, способная вместить целую команду рэгбистов (по размеру), даже небольшая кухонька в придачу. Мы решили немножко выпить — обе ужасно устали, поэтому прилегли на её огромную двуспальную кровать, подложив под спины чуть не сто тысяч диванных подушек, и принялись болтать о тех, кто только что ушёл; она рассказала мне о них кучу всяких вещей (по большей части ничего хорошего), а потом я взялась излагать ей собственные соображения о Калифорнии. Знаешь, это было здорово, так бывает, когда исчезают национальные различия, обнаруживаешь что-то общее в чувствах, в понимании вещей, независимо от разницы в языке и стиле жизни. Сугубо женские ощущения, не знаю, бывает ли так у мужчин. Хотя да, у вас с Эйбом, наверное, так — отсюда и шагай. Мы растянулись на кровати в купальных халатах. Как две девчонки в школьном дортуаре. Если забыть об интерьере и выпивке.
Тут наконец — должно быть, целый час прошёл — появляется Стив, закутанный в белую махровую простыню. Он вернулся и принял душ в ванной одного из отсутствующих братьев Кейт. De trop,319 как мне показалось. По-моему, и Кейт тоже. Но он спокойненько пошёл в гостиную, налил себе выпить, и нам ещё по бокалу, вернулся и забрался на кровать — между нами. Абсурд какой-то, повторение утренней сцены. Но теперь это почему-то казалось уже не так важно. Спускались сумерки — замечательные короткие калифорнийские сумерки. В окно мне видны были пальмы — чёрные перья крон на розовом фоне неба; в доме — тишина. Троечка друзей бок о бок. Мы с Кейт ещё продолжали болтать — перекидывались словами через Стива.
И вот — пауза. Стив погладил пальцами ног наши босые ступни.
— Всё-таки я везунчик, а? Такая красота. Ещё и ум вдобавок.
А Кейт ему:
— Везунчик-мазунчик.
— А ты вообще ни при чём. Ты просто чердачок без крыши.
Она толкнула его локтем.
— А Дженни тогда кто?
— С ней связаться — что с ледником сношаться.
Кейт перегнулась над ним и состроила мне рожицу:
— Вот это и называется любовь по-американски.
Стив обнял нас обеих за плечи:
— Ты хочешь сказать, можно и по-другому?
— Что-то нет настроения ублажать ваше ШМП, правда, Дженни?
— Что за вопрос! — говорю. — А что такое ШМП?
— Шовинистически-Мужское Превосходительство.
Стив делает вид, что ужасно удивлён.
— Вы что, хотите сказать, что и вправду нормальные девчонки?
Кейт:
— О Господи! Спасибо хоть в шутку извинился.
Тут мы перешли к шуткам. К анекдотам. Про белых мещан-американцев. Про поляков. Про чёрных. Кейт говорит:
— Мой отец просто помирает от смеха, когда их слышит. Толстенную тетрадь уже собрал.
Потом спросила меня про моего отца, и я им про него рассказала. Про то, как дома жила. Про школу-интернат. Про работу в театре. За окном медленно угасал свет, вещи в комнате утрачивали цвета, превращаясь в тени. Мы все немного притихли, он всё ещё обнимал нас за плечи, уже не так крепко. Похоже, он задремал, глаза были закрыты. Минут десять разговор шёл между мною и Кейт. И вдруг я увидела. Его махровая простыня сползла, и он вовсе не спал. Пробормотал:
— Эй, глядите-ка, что случилось!
Кейт говорит:
— Слушай, Стив, ну что ты вечно показушничаешь?
— Но ведь — да?
— Нет.
— Дженни, детка?
— Нет, благодарю покорно.
Воцарилось недолгое, странное молчание. Я не могла поднять глаза на Кейт, ждала — как она себя поведёт. Тут опять заговорил Стив:
— Ну-ка, переснимем весь эпизод. Значит, так. Я от вас обеих тащусь как чокнутый. Вы друг от дружки тоже тащитесь. Мы все трое друг от дружки тащимся как чокнутые. Дружба — это что значит? Любить друг друга, верно? Касаться, целоваться, сношаться. Как это звучит, а, кошечки мои?
Я говорю:
— Сверхупрощенно.
Он убирает руки и поворачивается ко мне. Касается пальцами моих губ.
— Так чего же мы боимся?
— Ничего. Просто я такая как есть.
— Значит, милая, добрая и прекрасная.
— И старомодная. Кое в чём.
Его рука поползла вниз от моих губ и попыталась раскрыть халат. Я её поймала, но он уже пробрался куда хотел. И шепчет мне на ухо:
— Как в школе. Нежно, приятно. И все вместе.
— Стив, прошу, не надо.
А он шепчет:
— Кэтти хитрит. Она сама этого хочет.
Я сначала не понимала, почему она ничего не говорит. Тут начала понимать. А он — ей, не поворачивая головы:
— Кэтти, детка?
— Нет, если Дженни не хочет.
Не знаю, что это было, Дэн. Конечно, я была чуть-чуть пьяна, мы пили какой-то коктейль с текилой, приготовленный Кейт. Он не казался таким уж крепким… ну всё равно, я не ищу оправданий. Всё произошло так быстро. Я чувствовала, что меня провели, я была возмущена. Больше Кейт, чем Стивом. Зачем она перекинулась на его сторону. И вдруг испугалась того, что о себе им сказала. Поняла, как далеко я от дома, но, может, так мне и надо. И что десять бед — один ответ. Лезли в голову всякие странные вещи.
Стив говорит:
— Один счастливый смельчак и две счастливые смельчачки.
А Кейт вторит:
— Мы к этому относимся как к упражнению в духовном единении. Понимаешь?
Я говорю:
— Кто это — мы?
— Да кто угодно… ты… если совпадают волны… вибрации. И если тебе этого хочется.
Я удерживала его руку у себя на груди, не позволяя ей двигаться. Кейт сначала лежала, опираясь на локоть, но теперь села и взяла мою другую руку. Это было очень странно, но я понимала — она, по-своему, совершенно честна со мной.
— Дженни, это очень просто. Если чувствуешь — да, то это происходит. Или чувствуешь — нет. И всё. Если тебе не хочется так чувствовать… знаешь… Мы поймём. По правде, тут ничего особенного нет. Ни у кого крыша не поехала. Просто мы любим чувствовать близость друг друга. Это не только Стива касается. Нас с тобой тоже.
Стив говорит:
— Точно.
А Кейт:
— Только если ты тоже так чувствуешь.
И сжала мою ладонь, вроде чтобы придать мне смелости, и отпустила руку. Я понимаю, скорее всего это был просто ловкий ход. Думаю, если бы они ещё приводили доводы, продолжали уговоры… но они молчали. И ведь у меня было столько возможностей раньше подвести черту. Кейт снова легла; я чувствовала — они ждут у меня под боком; и несмотря на всё, что она сказала, у меня оставалось подозрение, что они сговорились, но ведь и я помогла им этот заговор осуществить. Такое удовольствие получала, сплетничая с Кейт, не встала с кровати, когда явился Стив… Какая-то часть моего «я» стремилась уйти, Дэн, но другая… может, текила виновата, но эта другая «я» понимала, что хочет подождать и посмотреть, что будет. Я чувствовала, что изменилась, что та, какой я была день назад, уже не я, или — что ей больше не обязательно быть мной.
Не знаю, Дэн. Только я отпустила его руку. Он опять был очень нежен, осторожно развязал пояс халата, на мне под халатом ничего больше не было — купальник ведь был мокрый. В тот миг всё и вправду происходило не со мной. Несколько секунд спустя я почувствовала, что Кейт соскользнула с кровати и вышла из комнаты. Но почти тотчас вернулась. Сбросила халат, закурила. Было уже темно, почти ничего не разглядеть. Она встала на кровати на колени и помогла Стиву выпутаться из его махровой простыни, потом мне — из халата. Мы лежали, курили… минуты две-три. Зелье — самое л