В дверь постучала Джейн, и он пригласил её войти; потом, пока она устраивалась возле окна, позвонил, чтобы принесли лёд. Лёд принесли, Дэн налил обоим виски и с бокалом в руке уселся в дальнем конце койки. Они смотрели, как заходит солнце, окрашивая величественный небосклон в розовые, жёлтые и оранжевые тона. Краски менялись и угасали с тропической быстротой, но небо ещё долго хранило отблеск вечерней зари, а переливчатый шёлк воды мягко и нежно отражал его великолепное сияние. Вниз по течению прошли две фелюги — два изящных чёрных силуэта; их огромные праздные паруса свободно свисали с изогнутых кроссмачт; отражённый свет, потревоженный их медленно расходящимися кильватерными струями, был особенно красив. Пальмовые рощи на том берегу вырисовывались бархатно-чёрным на фоне светящегося неба, а Фивейские утёсы за ними меняли цвета — розовый сменялся фиолетовым и постепенно переходил в серый. В воздухе вились летучие мыши; то одна, то другая пролетала так близко от окна, что можно было подробно всю её разглядеть. Всё — и снаружи, и в каюте — было окутано покоем, мягкой тишиной. Джейн и Дэн почти ни слова не произнесли, пока свершалось это бесподобное умирание света.
На Джейн были длинная юбка и кремовая блузка, и она надела одно из купленных в этот день ожерелий. «На всякий случай: вдруг на нём лежит какое-то древнее проклятие?» Дэн поставил один из своих чемоданов напротив койки, рядом с единственным стулом, на котором сидела Джейн, чтобы она могла дать «плохой» ноге отдых — она побаливала, не из-за ходьбы, а из-за того, что пришлось долго стоять. Нога в чёрной туфельке, похожей на балетную, улеглась на чемодан; Джейн сидела, подперев локоть руки, в которой держала бокал, ладонью другой, и глядела, как садится солнце, время от времени отпивая из бокала… наконец и её профиль стал лишь силуэтом на фоне заката.
Но вскоре покой их был нарушен: послышался рокот машин, затем — лёгкое подрагивание, и минуту спустя корабль медленно двинулся прочь от пристани. Асуан оставался позади: начиналось путешествие вниз по реке, назад к Каиру, чтобы туристы могли посетить Абидос362; позже они вернутся в Луксор — провести день в Долине царей. Джейн пошла взять пальто, и они вышли на палубу, где уже собрались почти все пассажиры, — посмотреть, как их судно отходит от берега. Тёмные тени храмов Луксора и Карнака скользнули мимо. Плавание началось.
Дэн прекрасно понимал, что дистанция, установившаяся во время ленча, не может сохраняться в течение всего путешествия. Он оказался прав: едва они уселись, компьютерщик объявил, что его зовут Митчелл Хупер, а его жену — Марсия, на что Дэн в свою очередь ответил, что «это» — Джейн Мэллори, а сам он… он надеялся, что его имя ничего им не скажет, но ему суждено было тут же пережить разочарование. Молодая женщина бросила на него быстрый взгляд:
— Тот самый? Киносценарист?
— Боюсь, что тот самый.
— А я читала, что вы здесь. В одной каирской газете, которая на английском выходит. Вы про Китченера снимаете, верно?
— Собираемся. Пока рано о чём бы то ни было говорить.
Муж смотрел на неё во все глаза, потом, взглянув на англичан, усмехнулся:
— Ох и повезло ей с поездочкой! Ну и ну!
— Митч!
Не обращая внимания на её упрёк, он продолжал, по-прежнему усмехаясь:
— Она совершенно помешана на кино и книжках. А я просто технарь.
— Мы сейчас в отпуске. Отдыхаем. Как и вы.
— Понятно. Замечательно.
Тон Дэна чуть слишком явно был рассчитан на то, чтобы прекратить дальнейшие расспросы, и Джейн вмешалась, стараясь более деликатно перевести разговор:
— Вам всё удалось понять из того, что гид говорил?
— Вроде бы… ну вы же понимаете. С пятого на десятое.
— Я могу как-то помочь?
— Спасибо.
— Вам понравилось?
Марсия возвела очи горе:
— Невероятно! — Потом спросила: — А вам так не показалось?
— Я до сих пор под впечатлением. — Джейн улыбнулась. — Чтобы не сказать — просто потрясена.
— О, я вас так понимаю. Я так и говорила мужу, перед тем как вы пришли. Всё это просто невозможно переварить.
— Да, пожалуй.
Появился официант с первым блюдом, и беседа заглохла. На какую-то долю секунды глаза Джейн встретили взгляд Дэна, впрочем, их выражение было предельно корректным. Вероломный Альбион снова брал своё, требуя от них двуличия. В перерыве между блюдами разговор возобновился (Джейн и Дэн в основном слушали). Вообще-то молодые американцы были из Джолиета, что недалеко от Чикаго, но Митч пару лет работал в Калифорнии. Им нравится Каир, Египет, нравятся египтяне. Надо просто привыкнуть к их образу жизни. Как сказал один человек, если вы приехали сюда, не обладая достаточным терпением, вы его обретаете, а если вам с самого начала терпения хватало, вы его утрачиваете. «Маллеш» — знаете это слово? Очевидно, оно означало «жаль, но ничего не поделаешь», кисмет.363 Просто надо привыкнуть с этим сосуществовать. Просто «такая уж у их общества структура». Возвращаться в Штаты им не хочется, они подумывают, не стоит ли Митчу ещё на годик тут остаться или в Ливан поехать, а то и куда-нибудь в Европу. Они ничего не планируют, пусть идёт как идёт.
После обеда Джейн и Дэн вышли на палубу. Пустыня дышала свежестью, и хотя быстрый ход корабля ещё усугублял холод, это было терпимо.
Они опёрлись о поручни, укрывшись от ветра за судовыми надстройками, и смотрели, как мимо скользят тёмные, безмолвные берега. Время от времени судовые огни выхватывали из тьмы размытый белый силуэт дома или виллы; там и сям глаз отмечал тускло мерцающую точку, вроде бы — огонёк масляной лампы… Звёзды, чуть слышный бег воды… Они заговорили о соседях по столу.
— Я когда-то злилась на мать — она была ужасно резка с такими людьми. А теперь не знаю, может — так честнее, чем в игры с ними играть.
— Вряд ли можно ждать особой тонкости от жителей захолустного городка в Иллинойсе.
— Я их и не виню, Дэн.
— Только нас.
— В чём-то — да, несомненно.
— Если и есть, за что винить, так это за то, как я подозреваю, смехотворное убеждение, что передовая технология порождает более одарённых людей. Когда становится всё яснее, что на самом деле всё наоборот. Мне кажется, наши двое знакомцев и сами наполовину согласны с этим. И пытаются держать оборону.
— Да. Я это почувствовала.
— Может быть, из-за того, что хотят вырваться из своего окружения. Думаю, нам с тобой очень повезло. Мы из тех, кто — благодаря национальному характеру — рождается вне своего окружения.
Она не сводила глаз с проплывающего вдали берега.
— Забываешь, что значит родиться в Англии. Пока не попадаешь в ситуацию вроде этой.
— А я, кажется, к старости стал чуть-чуть больше патриотом. Наверное, оттого, что так много времени провожу за океаном.
Ей это показалось забавным.
— Моя маленькая Британия? Любимый островок?
Он сказал тихонько:
— Если бы не твой замечательный подарок…
— Но ведь мы только что вели себя как самые настоящие островитяне-британцы. Наши соседи, во всяком случае, были искренни.
— Следуя иной шкале ценностей.
— Но мы-то о своих ценностях молчим, будто стыдимся их.
Дэн смотрел на воду.
— Ах, я — твердокаменная марксистка? Я не потерплю возвеличивания чего бы то ни было индивидуального, ни за что и никогда? И ты полагаешь, они на это клюнут?
Он бросил на неё взгляд и заметил, что она чуть раздражённо поджала губы.
— А я-то полагала, мы пришли к выводу, что я всего-навсего заплутавшаяся идеалистка.
— И это им тоже не по зубам. — Джейн не ответила. — Они потратили честно заработанные деньги на то, чтобы всё это увидеть. Путеводители утверждают, что всё это — великое, значительное, замечательное. Как они могут думать иначе?
— Но это и правда — великое и замечательное, Дэн.
— Это ты мне назло говоришь.
— Почему?
— Потому что прекрасно понимаешь, что разговор не об этом.
— Я понимаю, они — туристы, не отличающиеся очень уж развитым воображением. Вспоминаю, как училась там в школе. Ребята там казались мне гораздо более открытыми, по крайней мере в том, что касалось личных пристрастий. Всегда рассказывали, что чувствуют.
— Да дело вовсе не в том, что они об этом не рассказывают.
— А в том, что недостаточно чувствуют?
— Да и не в этом тоже. Недостаточно знают. Не позволяют себе много знать. Как с этим Грамши, о котором ты говорила. — Он помолчал и добавил: — Всё всегда делают по правилам.
Джейн помолчала немного.
— Питер писал о чём-то вроде этого в одном из писем. Как вначале тебе нравится их прямота… а потом начинаешь тосковать по извивам.
— Я испытал то же самое. Прозрачность — прекрасная вещь. Пока не начинаешь понимать, что она основана не столько на внутренней честности, сколько на отсутствии воображения. И эта их так называемая откровенность по поводу секса. Они просто не понимают, что утратили.
— Ну некоторые, должно быть, понимают.
— Разумеется. Немногие счастливчики.
— А разве повсюду не то же самое?
— Вероятно. Но самая возможность присоединиться к этим немногим там, у них, гораздо реальнее, чем где бы то ни было. Если бы только они могли это понять.
— Наверное. Если смотреть на это так же, как ты.
— Абсурдность ситуации в том, что они ухитрились превратиться в самый культурно обездоленный народ из всех развитых наций Запада. Я не говорю о больших городах. И поэтому — самый ограниченный. Как иначе они могли бы выбрать себе в качестве президента такую свинью, как Никсон? Да ещё таким большинством голосов?
— Терпеть не могу политические игры, построенные на образе лидера.
Дэн подождал немного, но она, казалось, готова была слушать и по-прежнему не отрывала взгляда от берега. Он пожал плечами:
— А как иначе могла бы функционировать Медисон-авеню364