Это явилось ему не как эмоциональный всплеск, а скорее как чувство свободы: свободы не от обстоятельств, но от всего, что было в обстоятельствах фальшивым, заставляло к ним приспосабливаться… та свобода, что так чётко была выражена в расхожем образе их студенческих дней, заимствованном у Кьеркегора: способность сделать шаг во тьму, став выше страха перед тьмою. Не сделать шага считалось величайшей глупостью и трусостью, даже если это был шаг в ничто и грозил падением, даже если, шагнув, ты вдруг обнаруживал, что следует сделать шаг назад.
Раздались звуки очень медленной вариации; казалось (а может быть, это зависело от полной значительности манеры исполнения), музыка колеблется, повисает в воздухе, приостанавливается у самого края тишины. Дэн подумал, что эта часть изолирована от всего остального, символизирует нечто, глубоко спрятанное в его душе, а возможно, он и не подозревает о существовании этого «нечто» в себе самом… возможно, оно разлито во всём, что существует в мире. Психологически он оставался внутри этой вариации долго после того, как она смолкла, — и до конца.
В комнате отдыха долго аплодировали, один-два голоса крикнули «браво», потом послышался негромкий славянский говор.
Дэн сказал:
— Эта вариация… под конец… Не понимаю, почему многие считают, что ему недостаёт чувства.
— Ты прав. Я никогда не слышала, чтобы эту часть исполняли в таком замедленном темпе. Но это, кажется, действует. И очень сильно.
— Звёзды помогают.
— Правда, замечательно красиво!
И Джейн посмотрела вверх, словно до сих пор не обращала на них внимания.
Дэн на какой-то миг заколебался, охваченный нерешительностью. Если бы она продолжала говорить, произнесла ещё какие-то слова… но она молчала, будто всё ещё слушала музыку, пыталась на несколько мгновений продлить её звучание в наступившей тишине. Он всё мешкал, совершенно невыносимо, всё вглядывался в тёмный сад, не видя его, и наконец сделал этот свой шаг:
— Джейн, через четыре дня мы расстанемся и снова пойдём — каждый своим путём. Это тебя не огорчает?
— Ты же знаешь, что огорчает. Мне такое удовольствие доставило…
— Я говорю не об этом.
Молчание. Она, разумеется, сразу всё поняла. И ничего не сказала.
Дэн опустил глаза; рассматривал стол, пустой бокал из-под бренди.
— Я в последние два-три дня всё больше и больше сознавал, что меня это очень глубоко огорчает. Ты, конечно, догадывалась.
Пауза, почти такая же, каких много было в той музыке, что они недавно слушали: мысль, трепещущая между логикой и вдохновением, меж общепринятым поведением и искренним чувством.
— Я испытываю к тебе глубочайшую привязанность, Дэн.
— Но нет смысла в том, чтобы колесо сделало полный оборот?
И опять она медлила с ответом: роковая медлительность, необходимость тщательно подбирать слова.
— А ещё я чувствую, что мир между нами по-настоящему восстановлен. — Помолчав, она добавила: — В гораздо большей степени, чем мне удалось это высказать.
— Эта музыка! Она заставила меня почувствовать всю абсурдность сохраняющегося между нами расстояния. Когда существуют все эти ледяные расстояния там, наверху. Прости, пожалуйста, всё это звучит банально, но… — Она ждала, как бы полусоглашаясь; или опять не знала, что ответить. Она, может быть, и догадывалась, но всё равно это явилось для неё неожиданностью. И Дэн сказал: — Я и не подозревал, что такое может случиться. Пожалуйста, не думай, что я тебя обманом сюда завлёк.
Уголком глаза он заметил, как она покачала головой.
— Думаю, это я тебя обманом завлекла.
— Как это?
— Слишком хорошо вела себя в последнюю неделю.
— Я это учёл и сделал скидку.
— Ты не мог всего учесть. Ты же не знаешь, что творится у меня в душе.
— А по отношению ко мне?
Она тихо сказала:
— Чувство безграничной дружбы.
— Но ты нужна мне не только как друг. Мне мало дружбы. — Он чуть повернулся к ней, улыбнувшись с грустной иронией. — Ты когда-то сама начала этот разговор со мной. Теперь моя очередь. — Помолчав с минуту, он продолжал: — Это не может быть для тебя неожиданностью, верно? Ты ведь знаешь, что меня вчера расстроило.
— Я знала, что ты расстроен.
— Я прекрасно знаю, что мы во многом расходимся. Интеллектуально… В политических взглядах. Но когда ты используешь эти расхождения, чтобы скрыть что-то другое… То, в чём мы сходимся. — Он замешкался. — Когда я предложил тебе поехать со мной, я совершенно искренне считал, что то, что случилось в тот день в Оксфорде, прошло и быльём поросло. Но я не могу забыть об этом. Тот день постоянно возвращается. Это я и пытался сказать тебе в наш первый приезд на остров Китченера. Я знаю, что в тот день мы совершили наш «акт доброй воли» по целой куче неверно понятых причин. Но не всё в нём было неверно. Я понял это только теперь.
Джейн сказала мягко:
— Мне так не хочется причинить тебе боль, Дэн.
— Я не прав, вот так думая об этом?
— Не прав, если предполагаешь, что мы сейчас те же, что были тогда. Что я — та же.
— И какая же ты сейчас?
— Я так мало могу дать теперь, Дэн.
— Этот выход закрыт. И не тебе судить. — Его категоричность заставила её надолго замолчать; умолк и Дэн — на несколько мгновений. По правде говоря, её первая реакция не была такой уж неожиданной, хотя он и был разочарован, как неизменно оптимистичный новичок у игорного стола, впервые столкнувшийся с реалиями вероятности, или как пловец, знавший, что море холодное, но обнаруживший, что вода ещё холоднее, чем он ожидал. Однако его всегдашняя способность видеть несколько разных настоящих пришла ему на помощь. Джейн не была шокирована, не ушла, не высмеяла его: она сидела и ждала. — Тебя беспокоят мои отношения с Дженни Макнил?
— Вот это уж поистине не мне судить.
— Что же — я вещаю в пустой комнате? Ты ничего другого ко мне не чувствуешь?
— Женщины много чего чувствуют. И знают, что эти чувства не переживут ситуаций, их породивших. — Помолчала и добавила: — Или ситуаций, порождённых ими.
— Что Нэлл подумает?
— В частности и это.
— Думаю, она бы поняла. И одобрила. Как ни странно. — Ответом снова было молчание. — Джейн, большая часть того, что ты чувствуешь, о чём думаешь, от меня скрыта. Вполне может быть, что я что-то не так понял, не так прочёл. Но я постоянно представляю себе, как это было бы, если бы мы прожили всю нашу жизнь вместе, не только эти последние дни. И это кажется мне намного лучше, чем то, что происходило с нами в действительности.
— Мне кажется, что если ты что-нибудь и понимаешь не так, то это реальный брак, семейную жизнь. Особенно с кем-то вроде меня.
— А мне кажется, ты не понимаешь того, что реально происходит между нами. Мы тогда, в Оксфорде, не решились взглянуть реальности в лицо, не решаемся и сейчас.
Джейн помешкала немного, потом заговорила примирительным тоном:
— Знаешь, Дэн, я ведь и вправду все последние дни старалась делать вид… не хочу сказать, что это плохо. Как некоторые роли бывают полезны для актрисы… помогают ей взглянуть за пределы собственного «я». Я теперь чувствую себя гораздо более способной лицом к лицу встретиться со множеством вполне обычных вещей. Просто дело в том, что всё ещё кипит в самой глубине.
— Что?
— Ненависть к себе. Чувство вины. Гнев. Много всего, что и названия не имеет.
— Я бессилен помочь?
— Ты уже помог. Очень.
— Тогда почему же мне не дозволено и дальше помогать?
И снова — напряжённая пауза.
— Потому что я не имею права обременять всем этим кого-то ещё. Я… Ну конечно же, и я не лишена эмоций. И я не забыла тот день, все те месяцы в Оксфорде.
— Но всё это случилось с кем-то другим?
— Ведь и ты тоже был кем-то другим!
— К кому ты теперь испытываешь всего лишь чувство дружбы?
— К кому я не могу себе позволить испытывать что-либо ещё.
— Ты уходишь от ответа.
На этот раз пауза тянулась ещё дольше, будто она глубоко вздохнула и задержала дыхание, будто почувствовала себя загнанной в угол.
— Я тоже способна испытывать нормальные женские чувства, Дэн. Если бы это было…
— Единственным препятствием?
— Если бы я не так… запуталась.
— Ты подразумеваешь, что я могу ещё больше тебя запутать?
— Что ты, вовсе нет.
— Меньше всего я хотел бы помешать тебе жить так, как тебе хочется. Как хочется, где хочется. Преподавать. Быть активным деятелем марксистской партии. Кем угодно. Просто мне хотелось бы, чтобы мы попробовали жить вместе. В счастье и в горе.
— Но нельзя этого делать, если совсем не веришь в счастье. — Она поспешила продолжить прежде, чем он успел возразить. — Помимо всего прочего, мой возраст…
— Это нечестно. Ты прекрасно знаешь, что половина мужчин на корабле…
— По сравнению с твоей молоденькой подругой…
— Я сравнивать не собирался. И с каких это пор женщины больше всего нуждаются в одиночестве?
За её спиной на террасе бесшумно возник слуга-нубиец и стал вглядываться в сидящую за столиком пару. Услуг он не предлагал, но Дэн махнул рукой в его сторону, мол, им ничего не надо. Джейн оглянулась — посмотреть, кому это он сделал знак; Дэн подумал — словно ищет у кого-то помощи. И несколько запоздало спросил, не хочет ли она ещё бренди.
— Спасибо, нет.
Больше она ничего не говорила. Слуга скрылся за дверью. Высоко во тьме над рекой прозвучал тонкий трёхсложный вскрик, пронзив тишину, вставшую между ними. Дэн иронически усмехнулся:
— Спецэффекты.
— Что это было?
— Кулик. Ищет местечка потеплее. — Он чуть было не добавил: идиот несчастный.
Джейн пристально глядела в стол, похоже было, что она боится заговорить, боится встать и уйти, боится сделать что бы то ни было. Лицо её скрывала тень, но луч света, пробившийся сквозь жалюзи, падал на серебряный гребень в её волосах. Дэну удалось найти верный тон — тон покорности и смирения: