— Со мной?
— Ну, это всё довольно сложно. Его будущий зять — речь идёт не о той противной дочери, которую так любит Каро, а о её сестре, — так вот, этот зять хочет заняться кинобизнесом. Кажется, он собирается вкладывать в кино деньги, ничем другим он вроде там заниматься не намерен… он связался с каким-то типом по имени Джимми Найт — ты о нём что-нибудь слышал?
— Нет. У него что, киностудия какая-нибудь?
— Он сам тебе всё расскажет. Майлзу просто нужно, чтобы кто-то заверил его, что это не чистое безумие.
— Я бы солгал, если бы попытался уверять его в этом.
— Да они всё равно поженятся. Так что всё это никакого смысла не имеет.
— Тогда мне лучше солгать.
— Нет, лучше скажи ему то, что думаешь. У меня он получается круглым дураком, а на самом деле он — член парламента.
— Неоспоримое доказательство обратного, — вполголоса заметила Джейн.
Мы с Эндрю рассмеялись, а Нэлл погрозила сестре пальцем:
— Ещё одна такая шуточка, и я посажу тебя за обедом рядом с ним. — Она повернулась ко мне: — Хоть бы ты на несколько минут занял его разговором. Очень тебя прошу.
— Постараюсь.
— Кроме этого, нас ждут езда верхом, пешая прогулка, осмотр окрестностей с квалифицированным гидом, пинг-понг…
— Настольный теннис. — Это произнёс Пол. Все посмотрели на мальчика. Он откинул назад длинные волосы, а потом уставился на собственные колени. — По-настоящему он так называется.
— Прошу прощения. Настольный теннис.
— Ты говоришь так, будто у нас тут какой-то кошмарный приморский отель, — сказала Каро.
— Всего лишь кошмарная деревенская гостиница, моя дорогая.
Вмешался Эндрю:
— В снукер можешь, Дэн?
— В американский бильярд немного могу. Принцип тот же.
Эндрю подмигнул мне:
— Значит, договорились.
Нэлл обвиняющим жестом вытянула в его сторону руку:
— Только не на… сам знаешь на что!
— Ну, разумеется, нет, радость моя. Как тебе такое могло в голову прийти?
На меня устремился её ужасно серьёзный взгляд:
— Глаз с него не спускай. Только на прошлой неделе он в деревне обжулил стариков пенсионеров на все деньги, что им жёны на пиво выдали.
— Абсолютная ерунда. Просто я повёл себя как истинный сквайр. С их точки зрения, я не могу не выигрывать. — Он перевёл ленивый взгляд на Джейн: — Эти угнетённые и голов своих в мою сторону не повернули бы, если б их угнетатель не выигрывал.
Джейн улыбнулась:
— На это не клюю.
— Сорвалась-таки с крючка!
Нэлл скорчила мне гримасу. Она всё ещё сидела на ковре у камина, опершись на руку:
— На днях подхожу к коровнику, а там — два скотника, пастух, наши трактористы и Бог знает кто ещё сгрудились вокруг Эндрю; ну, думаю, вот здорово, вот чудесно, вот как он умеет заинтересовать их делами поместья… ан нет, ничего подобного. Спортлото! Тема — футбол. И спор всего лишь о том, где им эти паршивые крестики надо на этой неделе ставить.
— Превосходное занятие. Серьёзно. Новый опиум для народа.
Нэлл махнула рукой:
— Да я бы и возражать не стала, если бы это был дьявольски хитрый план, задуманный Эндрю, чтобы отвлечь их от мыслей о повышении зарплаты. Но сам-то он ведь почище их всех! — Она взглянула на Каро: — А знаешь, что он учудил перед Рождеством? Предложил нашему священнику любую долю выигрыша, если во время вечерни в среду он помолится за восемь ничьих.
Каро усмехнулась:
— И что же тот ответил?
— Отлично ответил. Что лучше он помолится за спасение души Эндрю.
— Мамочка, он ведь шутил, — заступилась за отца Пенни.
— А ты так уж уверена?
На миг мои глаза встретили взгляд Джейн: в них едва заметно светилась улыбка; мы оба знали — Нэлл изо всех сил старается выказать доброжелательность, сделать так, чтобы нам здесь было хорошо, и одновременно дать понять, что мы оба недооцениваем трудности, с которыми ей приходится сталкиваться. Правда, в этом последнем ей удалось добиться совершенно обратного эффекта.
Через несколько минут меня уже гнали в бильярдную. Она была устроена в подвале, который тянулся под всем домом, рядом за стеной непрестанно рокотал отопительный бойлер; бильярд здесь был половинного размера, потёртый и потрёпанный.
Здесь же стоял стол для настольного тенниса и — непонятно почему — игорный автомат. Устанавливая шары в треугольник, Эндрю поднял на меня глаза и подмигнул:
— По пятёрке? Для азарта?
— Если считаешь нужным.
— Всегда можешь получить деньги обратно. Только пригрози, что пожалуешься её светлости.
Я улыбнулся и принялся натирать мелом кий.
— А ты по-прежнему всерьёз играешь?
— Да нет, куда там! В Оксфорде я в десять раз больше денег проиграл, чем за все последние годы. Дело принципа. — Он наклонился над бильярдом, готовясь к первому удару. — Ведь теперь, Дэн, я всего-навсего трудяга фермер. Хоть и изображаю важную персону.
— Каро мне говорила.
За бильярдом мы немного поговорили о Каро, и я понял, что игра для него лишь удобный повод сказать походя, меж ударами кия, то, о чём лицом к лицу сказать не так-то просто: как он привязан к Каро, как за неё волнуется; это дало мне возможность выразить ему свою признательность за то, каким прекрасным отчимом он оказался. Эндрю легко выиграл у меня первую партию, а вторую я выиграл, подозреваю, лишь потому, что он сам позволил мне это сделать. Тут в подвал явились Пол и Пенни — поиграть в настольный теннис. Думаю, они вряд ли пришли по собственной воле: скорее всего их сюда послали специально. Пол любил и умел играть — это было очевидно, а его пухленькая партнёрша столь же очевидно играть не умела. С монотонной регулярностью он гасил каждый третий или четвёртый её удар. Это была не игра — чистейшей воды садизм. Пол не давал ей ни малейшей возможности отыграться, и хотя беготня за крохотным белым мячиком то в один угол подвала, то в другой могла как-то помочь ей решить проблему излишнего веса, мальчишка играл до безобразия эгоистично. Он наотрез отказывался приспосабливать свою игру к её возможностям. Видимо, Эндрю, некоторое время понаблюдав за их обменом ударами, почувствовал то же, что и я. Мы стояли, опершись о край бильярдного стола. Вдруг он сказал:
— Ну-ка, Пенни, иди сюда. Сейчас я его за тебя разделаю.
Девочка отдала отцу ракетку, и Эндрю продемонстрировал игру высшего класса. Разумеется, тут был и элемент клоунады, но я видел, что Пол воспринимает всё это совершенно всерьёз. Но вот в подвале появилась Каро: они там, наверху, «совсем расхлюпались», и нам пора к ним присоединиться. Я отправился с ней наверх, и по дороге она с некоторой застенчивостью спросила, удалась ли наша игра в снукер.
— Знаешь, Каро, когда мы были студентами, Эндрю мне в общем-то нравился. Гораздо больше, чем твоей маме или Джейн, как ни странно.
Она скорчила рожицу:
— Там, наверху, тоже царит всеобщая любовь. Кажется, я уже просто никого тут толком и не знаю.
— Думаю, нам удастся перед отъездом устроить тут хорошенький скандальчик. — Я многозначительно взглянул на дочь. — Только бы не из-за тебя.
— Мне назначена аудиенция перед сном. — Она опять скорчила рожицу. — Даже не знаю, что страшней. То, что она терпеть не может Бернарда, или что хочет его сюда пригласить. — И сразу же заговорила о другом: — Жалко, что она пригласила Фенуиков. По правде говоря, он довольно забавный. Этакий старый ловелас. У него уже третья жена.
Оказывается, Каро уже знакома с будущим Сэмом Голдуином, по поводу предприятия которого мне предстоит давать советы. Он учился в Итоне одновременно с Ричардом; «точь-в-точь Ричард, только ещё глупее». И добавила презрительно, словно я мог устыдиться её знакомства с подобными людьми, что он — лорд. Это сильно облегчило мою совесть — ведь я собрался было утаить правду.
Несмотря на чопорную обстановку, ужин прошёл вполне сносно. Итальянка-домоправительница, которая явно умела готовить, вносила блюда в столовую, но на тарелки мы накладывали себе сами, а присутствие детей делало разговор безопасно-успокоительным. Мы с Эндрю обсуждали фермерские проблемы и деревенские дела. Джейн рассказывала Нэлл о тех, кто ей позвонил или написал, а Каро вполуха прислушивалась к их разговору, одновременно беседуя с сестрой, явно переживающей первые приступы увлечения своим пони — мании, которой когда-то страдала и Каро. Даже Пол оказался вынужден принять хоть какое-то участие в разговоре.
Однако, как это обычно случается, когда все и каждый стараются вести себя так, чтобы комар носа не подточил, ситуация казалась хоть и не неприятной, но несколько ирреальной. По всей вероятности, впечатление это создавал и сам дом, глухая тишина за окнами, странная атмосфера, столь характерная для представителей английской аристократии в привычной им обстановке, — им почему-то всегда удаётся выглядеть так, будто они играют пьесу, написанную кем-то другим, будто они вовсе не владельцы этого антуража, а всего лишь привыкли к нему, как привыкают актёры к театральным декорациям. Что, разумеется, абсурдно, так как никакой другой класс так цепко не держится за свои владения. И всё же внешне единственный реальный представитель аристократии в этом доме — Эндрю — выглядел гораздо естественнее, чем все остальные. Демонстрируя ещё одну типическую черту данного биологического вида, он ухитрялся показать, что не сомневается — все мы живём более или менее так же, как он.
Время от времени я ловил взгляды Каро: она пыталась догадаться, что я думаю обо всём этом; но, что ещё удивительнее, на меня поглядывала и Джейн, хоть и более осторожно… будто она размышляла, на чьей же я стороне, кто я теперь, после столь долгого отсутствия? Я даже заподозрил, что она тайно посмеивается, видя, как загоняют в угол эту безответственную стрекозу, заставляя выполнять свой долг. И всё же, как бы убедительно она ни старалась играть роль привычного гостя в доме сестры, в ней чувствовалась сдержанная настороженность, неестественная сама по себе и не свойственная прежней её натуре. Это не была обычная для Оксфорда настороженность, присущая всякому скептическому уму, вынужденному постоянно подчиняться условностям, уступать обстоятельствам, но что-то иное, чреватое тяжкими последствиями; возможно, как предполагала Роз, здесь — наоборот — вера вынуждена была уступать скептицизму. И Нэлл способствовала этой настороженности своим всегдашним стремлением не дать никому помолчать. Ужин продолжался, Джейн говорила всё меньше и меньше, и её молчание напомнило мне об одной из её главных черт в юности — о