Денис Давыдов был сторонником конституции и уничтожения крепостного права. Лихого гусара возмущали жестокая муштра, шагистика, телесные наказания – словом «гатчинская система» в армии. Он поражался, как мог Александр I так быстро «забыть» подвиги, которые свершили армия и народ в столь страдную для нашего Отечества годину на поле брани и заменить участников войны 1812 года пустыми и надменными «гатчинцами».
В знаменитой Военной галерее Зимнего дворца среди трехсот тридцати двух портретов, посвященных героям войны 1812 года, почетное место отведено и Денису Давыдову.
В 1834–1836 годах Пушкин часто бывал в Зимнем дворце, любил посещать Военную галерею, со стен которой смотрит сам роковой 1812 год, и на века воспел ее в стихотворении «Полководец»:
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата,
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом,
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистею свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокий.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, – а все плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил.
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ними я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики...
Николай Языков, высоко почитавший талант стихотворца-гусара и принимавший близко к сердцу его радости и печали, пророчил его стихам бессмертие:
Не умрет твой стих могучий,
Достопамятно-живой,
Упоительный, кипучий
И воинственно-летучий,
И разгульно удалой.
Однако сам поэт считал себя прежде всего воином: «Мир и спокойствие – и о Давыдове нет слуха, – писал он, – его как бы нет на свете, но повеет войною – и он уже тут, торчит среди битв, как казачья пика». О своей роли в Отечественной войне он говорил с присущей ему скромностью: «...я считаю себя рожденным единственно для рокового 1812 года, но рожденным подобно тому рядовому солдату, который в дыму и сумятице Бородинской битвы, стреляя наудачу, убил десяток французов. Как ни мало употребил он на то знания и дарования, при всем том судьба определила его уменьшить неприятельскую армию десятью человеками и содействовать общему ее истреблению своим товарищам».
В стихотворном послании Евгения Баратынского выражена дань глубокого уважения стихам и воинским подвигам старшего по возрасту друга:
...Не мне,
Певцу, не знающему славы,
Петь славу храбрых на войне.
Питомец Муз, питомец боя,
Тебе, Давыдов, петь ее.
Художники – Доу, Лангер, Орловский, Афанасьев, Гампельн – запечатлели его доблестный воинский образ на своих полотнах.
Орловский изобразил вожака партизан верхом на добром коне, с черной окладистой бородой и черкесской шашкой на бедре, возле походного бивака на опушке леса – словом, «в бурке на плечах, в косматой шапке кабардинской». Доу воспел его «своею кистью свободной и широкой» лихим гусаром, в мундире, расшитом золотом, с огнем в больших умных глазах, с залихватски закрученными вверх усами, с седой, как у луня, прядью над широким лбом.
Глухонемой художник Гампельн написал его заслуженным боевым генералом в расстегнутом мундире с золотыми эполетами и саблей, на эфесе которой выгравировано «за храбрость». Афанасьев воплотил образ храброго партизана, как истинно народного героя, в крестьянском платье, с бородой и Георгием на груди. А портрет кисти Лангера являет собой молодое вдохновенное лицо поэта-гусара.
Изображение Давыдова, скачущего на коне, в крестьянском кафтане, с окладистой бородой и иконой Николая Чудотворца на груди встречалось в России повсюду. Им украшались как стены крестьянских изб, так и салоны знатных вельмож. Лицейский друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер опоэтизировал лубочную гравюру с тиснением изображения доблестного партизана:
...Софа, в углу комод, а над софою
Не ты ль гордишься рамкой золотою,
Не ты ль летишь на ухарском коне,
В косматой бурке, в боевом огне,
Летишь и сыплешь на врагов перуны,
Поэт-наездник, ты, кому и струны
Волшебные и меткий гром войны
Равно любезны и равно даны.
Знаменитый художник Илья Репин, как никто другой, сумел живописать на своих полотнах «глубокую страсть души» русского человека. Его мудрые суждения как нельзя лучше подходят к Денису Давыдову, всю жизнь до последнего дыхания отдавшего служению Родине: «В душе русского человека есть черта особого скрытного героизма. Это – внутрилежащая, глубокая страсть души, съедающая человека, его житейскую личность до самозабвения. Такого подвига никто не оценит: он лежит под спудом личности, он невидим. Но это – величайшая сила жизни, она двигает горами, она руководила Бородинским сражением, она пошла за Мининым, она сожгла Смоленск и Москву. И она же наполняла сердце престарелого Кутузова».
С летами имя истинного патриота Отечества Дениса Давыдова приобрело всенародную и всеевропейскую славу.
Крупнейшему английскому романисту Вальтеру Скотту не довелось лично познакомиться с Денисом Васильевичем. Он вел с ним переписку и повесил у себя в кабинете портрет доблестного предводителя партизан, написанный художником Д. Диглоном.
«...Я только что прочел письмо моего племянника Владимира Давыдова к его отцу, – писал Давыдов Вальтеру Скотту, – в котором он сообщает о чести, которую Вы ему оказали, приняв его с такой любезностью, и о разговоре, который он вел с Вами по поводу меня. Признаюсь, за всю мою военную службу, вообще за всю мою жизнь ничто не льстило так моей душе... Верьте солдату, который лучше умеет чувствовать, чем выражаться: если ему в будущем нужно будет чем-нибудь воодушевиться, достаточно будет ему перечесть Ваши магические строки, которые он списал и хранит тщательно вместе с письмами, которыми его почтил маршал Кутузов во время гибельной и славной кампании 1812 года...»
«Вы себе не можете представить, как сердца англичан и в особенности мое, – ответил в письме Вальтер Скотт Черному Капитану (ибо за рубежом Давыдов получил эту кличку), – сильно сочувствовали Вам, мы все с надеждой и страхом, вследствие событий решительных, мысленно перенеслись на Ваши биваки, покрытые снегом, и радовались от полноты сердца исходу Вашего победоносного поприща».
Давыдов послал в Англию, в дар Скотту, оружие кавказских горцев, взятое им с боя у неприятеля. В приложенном к посылке письме он упоминал: «Вы мне указываете в Вашем письме Ваше желание ознакомиться с основными чертами партизанской войны... Я с радостью почту долгом отправить Вам мои «Воспоминания о поисках 1812 года» и мой «Опыт партизанских действий»...» Все эти материалы были нужны английскому писателю для завершения романа «Жизнь Бонапарта».
Вальтер Скотт назвал Давыдова «знаменитым человеком, чьи подвиги в минуты величайшей опасности для его Отечества вполне достойны удивления, что имя его, украшая самую блестящую и вместе почетнейшую страницу русской истории, передастся в позднейшие века».
Лев Толстой увековечил Давыдова в романе «Война и мир» в образе беззаветного храбреца-партизана Василия Денисова: «Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмаченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры и на затылке была надета смятая гусарская шапочка». Знаменитый романист находит для Давыдова (Денисова) емкие проникновенные слова, в то время как многих полководцев пишет широкими общими мазками:
«Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге.
Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Чай, пишу, – сказал он. – Ты видишь ли, друг. Мы спим, пока не любим. Мы дети праха... а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в первый день созданья».
Мудрый прозаик, талантливый поэт и авторитетный военный летописец-художник Давыдов оставил после себя большое наследие, как один из видных и самобытных русских писателей.
В 1941 году, в начале Великой Отечественной войны с фашистской Германией, поэт Михаил Спиров помянул в своих стихах подвиги знаменитого партизана Отечественной войны 1812 года:
Он смотрит вперед торопливо
В холодный предутренний дым.
Промерзшая конская грива
Сугробом встает перед ним.
Он видит спаленные крыши,
Замерзший реки берега.
Здесь в каждом сугробе отыщешь
Казацкою пикой врага...
Гусар и не думал, беспечный,
Мечтая всю ночь до утра,
Что он оставляет на вечность
След сабли
И след от пера...
Недаром в суровые и роковые годы смертельной схватки с гитлеровскими палачами были переизданы «Военные записки» Дениса Давыдова. Эта книга, написанная острым пером по горячим следам партизанских рейдов, помогла нашим бойцам громить могучего и коварного врага и «побеждать его не числом, а умением».
В годовщину 150-летия Бородина, в 1962 году, на фасаде дома № 17 по Пречистенке была торжественно открыта мемориальная гранитная доска с изображением вдохновенного лица поэта и прославленного партизана. Под портретом высечено: «В этом доме в середине 30-х годов XIX века жил герой Отечественной войны 1812 года, поэт-партизан Денис Давыдов». Дабы особо выделить литературный дар храброго генерала, архитектор Котырев увенчал надпись гусиным пером.
В Москве, возле златоглавого Смоленского собора Новодевичьего монастыря, над его могилой установлен бюст из черного гранита. На постаменте начертано: