— Привет, — радостно улыбается нам Какао, мудак толстый.
— Привет, Какао, — произносит Вася. — Прикольный халат. Ты в нём теперь всегда будешь ходить?
— Это мне Гоша дал, — объясняет Какао.
— Ну, ладно, — перебиваю я его. — Маруся говорила, что ты звонил, что-то про Карбюратора говорил.
— Ага, — произносит Какао. — Я вам ещё вчера хотел сказать, авы слушать не стали.
— Что нам тебя слушать, — начинает Собака, но Вася его останавливает, мол, пускай говорит.
— Вот, — продолжает радостно Какао. — Вы ушли, а я потом думаю, надо же вас как-то предупредить.
— О чём предупредить? — спрашивает Вася.
— О Карбюраторе.
— Ты знаешь где он?
— Знаю.
— Он в городе?
— Вы, что — лохи? — храбрится Какао, чувствует всё-таки, мудак, что он на своей территории. — Ладно эти придурки, но ты, Жадан, должен бы знать, вы же, кажется, вместе учитесь.
— Я болел, — говорю.
— Ага, —соглашается он, — у тебя это надолго. Карбюратор давно в лагере.
— В каком лагере? — пугаюсь я.
— Он что — сел? — пугается и Собака.
— Да нет, куда он сядет, — смеётся Какао. — Он в этом, в пионерском лагере, или как это теперь называется, трудовом, о. Там сейчас как раз этот, как его, первый срок, нет не срок, завоз. Нет, не завоз, смена. Приедет куча малолетних уёбков, и Карбюратор будет их учить, как ставить палатку.
— Ни фига себе, — удивляюсь я.
— Да, — говорит Какао, — в лагере прикольно. Куча тёлок. Я когда-то, ещё в школе, ездил раз, так ко мне там один вожатый приставал. Представляете — пидором оказался.
— Вот и Карбюратор, наверное, к кому-то пристаёт, — произносит Вася.
— Он что — тоже пидор? — не понимает Собака.
— Нет, Карбюратор не пидор, — говорю я, — я его хорошо знаю. Хотя по-своему — пидор, конечно.
— Ну, и что делать? — спрашивает Вася у Какао.
— Езжайте к нему, — говорит Какао. — Там классно. Тёлки.
— Вожатые-пидоры, — добавляет Собака.
— А где это? — спрашивает Вася.
— За Узловой, — говорит Какао. — Лагерь «Химик».
— Это что — для каких-то мутантов лагерь? — спрашиваю.
— Нет, это для химиков. Значит, садитесь на электричку и едете через Чугуев до Конечной. Там ждёте пару часов следующей электрички и едете до Узловой. Там ждёте ещё пару часов и едете уже в «Химик». С Узловой можно и пешком. Но выезжать нужно среди ночи, иначе не успеете. Там первая электричка в четыре утра. Как раз до обеда доедете. В Чугуеве можно бухнуть, — для чего-то добавляет он.
— Это как — на скаку? — спрашивает Вася Коммунист.
— Ну, как хотите, — недовольно отвечает Какао. Очевидно, у него какая-то своя фишка по Чугуеву, иногда такое случается.
— А если сейчас выехать? — спрашиваю на всякий случай.
— Там, кажется, последняя электричка в полпятого отходит, — объясняет Какао. — Не успеете. Едьте ночной, — улыбается он.
— Что ты лыбишься? — спрашиваю я его недовольно. — Что ты лыбишься, а?
— Ничего, — растерянно говорит Какао. — Просто так.
— Просто так, — говорю недовольно.
— Ладно, — говорит Вася, — а у вас тут посидеть до вечера можно? Или вы трахаться сейчас начнёте?
— Я спрошу у Гоши, — стыдливо произносит Какао.
— О чём? — говорит Вася, но Какао уже выбегает.
— Вот мудак, — недовольно говорит ему вслед Собака.
— Гоша сказал, что можете сидеть, — радостно вбегает на кухню Какао. — Только в туалете аккуратнее.
— Услышал, Собака? — говорит Вася. — Аккуратнее в туалете. Всё так же, но аккуратнее.
— Садитесь, — произносит Какао, взмахивая полами своего халата. — Будете чай?
— А водка есть? — спрашивает Вася.
— Нет, водки нету. Гоша не пьёт.
— Ага, не пьёт, — говорит Собака. — А коньяк забрал.
— У нас же, — произношу, — ещё бутылка оставалась.
— Я не хочу коньяк, — произносит Вася. — У меня изжога от него. Давай, — предлагает он Собаке, — ты смотаешься, водки купишь. У меня ещё, кажется, бабки остались.
Вася достает из кармана остатки своей выручки и отдаёт их Собаке. Какао закрывает за ним дверь, назад попадёшь? спрашивает на пороге, без понтов, говорит ему Собака и исчезает. А мы остаёмся его ждать.
— Может, он умер?
— Может, и умер, — произносит Вася. — А может, просто слинял с моими бабками.
— Перестань, — произношу я. — Ты что — Собаку не знаешь? Он не слиняет.
— Значит — умер, — говорит Вася.
— Я пойду, — робко произносит Какао, он тут с нами тоже сидит полтора часа, грустит, но не уходить не уходит, всё же не выдерживает и говорит — я пойду.
— Куда ты пойдёшь? — спрашиваю.
— Ну, — показывает Какао рукой в коридор. — Туда. А вы сидите себе. Можете чай приготовить. В случае чего — позовёте меня.
— Давай, вали, — говорит ему вслед Вася. — Слушай, — обращается он ко мне, — как он сюда попал?
— Не знаю, — произношу. — А мы сюда как попали? Видишь, что творится.
— Где же Собака? — только и переспрашивает Вася.
— Может, его задавили чем-нибудь?
— Может. Трамваем. Или током убило.
— Каким током?
— Электрическим.
— Лучше уже пусть трамваем.
— У меня ещё, кажется, драп остался.
— Что же ты молчишь?
—Забыл, — произносит Вася и действительно находит в джинсах остатки травы. Всё, бабки закончились, трава заканчивается, круговорот воды в природе, иначе не скажешь. — Круговорот воды в природе, — говорит мне Вася и забивает папиросу.
Даже вспомнить нечего. Сидим, молчим, на чём-то концентрируемся и вдруг замечаем все эти вещи вокруг себя, понимаете, старую кухню, скажем, кто-то тут наверное жил и до него, меня такие вещи всегда вставляли — просто те места, где жил я, как правило, были ненамного старше меня, их могли строить на моих глазах, а тут какая-то мебель, гора грязной посуды, он живёт, как животное, совсем не убирает за собой, если бы он был маньяком, его бы вычислили по остаткам трупов в его банках на кухне, я вот думаю — почему такое помещение не дали мне, я бы держал его в чистоте и уюте, не пускал бы сюда никаких дебилов, и сам бы сюда не приходил для чистоты эксперимента, закрыл бы дверь, запломбировал замок и пошли все в задницу — отдельно взятая квартира образцового быта, когда я стану полноценным представителем этого ебаного общества, я начну скупать недвижимость, ремонтировать её, приводить в человеческий вид и запечатывать, порядок должен быть внутренним, не нарочитым, квартиры, это как почки — их нужно отчищать от разного говна, иначе не будешь успевать трупы убирать, у него пахнет кофе и кетчупом, сладкий запах кетчупа, запах нормальной жизни и регулярного питания, терпеть не могу, кетчуп затекает мне под кожу, я нюхаю свои ногти — они пахнут кетчупом — кетчупом и растворимым кофе, мёдом и кетчупом, все эти банки и кружки, большие тарелки, перемазанные яичницей, и вилки с загустевшим шоколадом — всё это пахнет кетчупом, меня начинает тошнить, и я говорю Васе пойдём отсюда, куда? говорит он, куда мы пойдём? вечер на улице, нам ещё рано, нам нужно переждать здесь, а потом уже поедем, давай переждём у этого пидора, кетчуп, — произношу я, что? не слышит Вася, кетчуп — кричу я ему, и он кивает головой, будто хочет сказать ага, кетчуп-кетчуп, а как же — кетчуп, пошли в другую комнату, произношу я, тут много посуды, он не сопротивляется, и мы выходим в коридор и попадаем в гостиную, гостиная у него тоже завалена разным антикварным говном, чёрт, меня это всегда раздражает, в смысле когда я вижу, что до меня, оказывается, тоже кто-то жил, и в отличие от меня жил настоящей жизнью, ел завтраки, занимался сексом, может, даже любил кого-то, ходил на рынки и в магазины, покупал не то, что смог, а то, что хотел, кетчуп, работал, общался с разными людьми, носил одежду, которая ему нравилась, ездил в отпуск, у него был настоящий отпуск, ездил на пикники, умел готовить, вкусно готовил разные штуки и даже не ел их, кетчуп, кетчуп, когда болел, лечился не только водкой, а имел какие-то лекарства, домашнюю аптечку, знакомых врачей, в обеденный перерыв мог зайти в ресторан, причём не для того, чтобы выпить, а чтобы перекусить, у него были любимые блюда, любимые, блядь, специи, кетчуп, кетчуп, кетчуп, а где в это время был я? почему здесь не было меня, среди всех их шкафов и диванов, политых кетчупом и апельсиновым соком, почему меня никто не усыновил, скажем, тогда, когда я несколько суток жил на автовокзале и спал на деревянных креслах, или когда я несколько суток питался кипятком, наконец, почему меня сейчас никто не усыновляет, почему меня этот пидор усыновить не может? я был бы сыном пидорского полка, мне уже 19, я уже достаточно самостоятельный, я не требую постоянного внимания, мне не нужно менять подгузники и меня не нужно кормить кашей — так, какой-то минимальное питание, тёплая вода, туалетная бумага, порнофильмы по видео, тёлки на кухне, конопля на балконе, но даже это не главное, главное, чтобы было родительское внимание, нормальное и постоянное родительское внимание, как по телевизору.
Мы находим прикольную радиолу, у меня такая была в детстве — на четырёх высоких ножках, в деревянном футляре, со стеклянным экраном, на котором красным написаны названия всех поднебесных городов, которые мне в моём детстве снились и которые могли меня услышать, — Прага, Варшава, Белград, Восточный Берлин, на такой прикольной радиоле можно было слушать винил и радио, в детстве я слушал поцарапанный винил, но у этого пидора винила нет, есть правда какой-то занюханный совковый битлз, ну, мы что с Васей — лохи, битлз слушать, да ещё в таком призрачном состоянии, когда вещи рассеиваются, а запахи наоборот — склеиваются, и разобраться во всё этом просто невозможно, мы начинаем крутить радио, прикольная радиола печально похрипывает, и вдруг мы слышим потусторонний голос: