Начало музыкальной карьеры Дейва биографы связывают с теми семейными невзгодами, которые возникли в дружной семье Ганов после смерти отца. Мама Дейва, не имея в себе сил для сопротивления и дальнейшей борьбы, встаёт на путь коллаборационизма, прямо-таки в своей конторе отдаваясь офицерам великобританских военно-морских сил. Малолетний Дейв болезненно переживает моральное падение близкого ему человека… ну, то есть я так понимаю мамы, — добавляет от себя ведущий. Тогда же он впервые знакомится с наркокультурой, и это — по словам певца — становится одним из наиболее приятных открытий в его жизни… Нет, — вдруг поправляется ведущий, — наверное, всё-таки не наркокультурой. Просто — культурой. А, мать его так, — наконец обламывается он поправлять своих коллег из лондонской редакции, и дальше уже читает с листа, что там есть. —Именно в этот момент своей жизни и в таком состоянии молодой Дейв Ган начинает заниматься музыкой. Сначала он её слушает, но со временем этого ему становится недостаточно и Дейв решает создать собственный музыкальный коллектив, чтобы при помощи музыки высказать свои чувства, какие они у него там были. Холодным осенним вечером 1980 года, в одном из портовых ольстерских борделей, Дейв встречает симпатичную блондинку, которую звали Гор. Гор, — перечитывает ведущий, — ну да: которую звали Мартин Гор
— Во его прёт, — произносит Вася.
— Тихо, — говорю — а то сейчас снова начнётся.
В жизни юного Дейва появляется первое серьёзное увлечение. Вместе с симпатичной блондинкой Мартин Гор они собирают первый состав «Депеш Мод». Обязанности в коллективе распределяются поровну — Дейв поёт ирландские песни, играет на нескольких музыкальных инструментах, а его симпатичная блондинка танцует на сцене и занимается финансовой стороной дела. Некоторое время спустя у них родился ребёнок.
— У кого родился ребёнок? — спрашивает Вася.
— У «Депеш Мод».
— Да? — Вася удивляется. — Интересно, от кого.
— От степана галябарды, —говорю.
...То есть нет, не ребёнок, — снова поправляется ведущий, — детище, у них появляется первое детище — альбом «Говори и записывай», который сразу же становится платиновым. А сейчас, — он тяжело переводит дыхание, похоже, окончательно запутавшись в сценарии, — мы ещё раз сделаем музыкальную паузу и послушаем следующую музыкальную композицию. «Мамины глаза». Поёт степан галябарда.
«Мамины синие глаза, — сразу же берутся за дело степан галябарда, — вижу вас как на ладони, — все вы па-ра-рам печалью обвиты и от слёз немножечко солёные». «Немножечко, немножечко», — недовольно затягивает хор.
Немножечко солёные, — думаю я, — это хорошо или плохо? Наверное, всё-таки, плохо, было бы лучше, если бы из нормально посолили, если я всё правильно понимаю.
— Да, — говорит Вася. — Ну и жуки.
— Где жуки? — не понимаю я. — Ты о чём?
— О маме.
— Что о маме?
— Захавали маму, — довольно произносит Вася, так, будто подтвердились какие-то его подозрения относительно этого мира.
— Кто захавал?
— Ну, эти — степан галябарда.
— Да ладно. Это же они так просто.
— Ничего не просто. Слышишь, что говорят — немножечко солёные.
«Па-ра-рам лишь устами к Вам прикоснусь», — продолжают степан галябарда…
— Смакуют, гады, — комментирует Вася.
— Перестань, — говорю. — Это просто смешно.
— Устами, — говорит Вася. — Прикоснусь. Гурманы хреновы.
— Перестань. Они же о другом.
— Да? И о чём? Захавали свою большую монгольскую маму, а ты говоришь — о другом.
— Да никто их маму не хавал. Как ты вообще это себе представляешь? Как можно глаза есть? Вот как глаза едят?
— Мамины? — переспрашивает Вася.
— Какие мамины? Мамины глаза никто не ест, —нервничаю я.
— Степан галябарда — едят, — настаивает Вася.
— Ну, ладно, — соглашаюсь. — Пусть мамины. Но лучше всё-таки не мамины. Там, глаза животных, например как едят? Или рыбьи глаза?
— У рыб маленькие глаза, их никак не едят, — говорит Вася.
— Это у маленьких рыб маленькие. А у больших — большие. У акул, например.
— Акулы — это не рыбы.
— А кто это, по-твоему?
— По-моему, это не рыбы.
Я легко соглашаюсь, всякое может быть — возможно, в его персональной картине мира акулы — это не рыбы, почему я должен переубеждать его в чём-то обратном.
— Ну, хорошо, — говорю, — хорошо. Пусть не акулы. Ну, эти, как их? Скаты!
— Скаты? — недоверчиво спрашивает Вася.
— Да, — произношу. — Скаты. Как их глаза готовить?
— У них нет глаз.
— Как нет?
— Так. Нет. Они живут на такой глубине, где свет рассеивается и глаза им не нужны.
— А как же они двигаются?
— Кто?
— Скаты. Электрические.
— А они не двигаются.
— Как это не двигаются? А что же они жрут?
— Планктон.
— Планктон?
— Планктон. Планктон тоже не двигается. И скаты не двигаются. Так они и живут.
— Ну, хорошо, — произношу я снова, — хорошо. А как они трахаются?
— Кто? Скаты?
— Да, — говорю. — Электрические скаты.
— Наощупь, — произносит Вася.
Я пробую себе представить половой акт электрических скатов. Выходит кошмарно — во-первых, — в воде, во-вторых, наощупь, а в-третьих — тебя при этом всё время бьёт током!
— Глаза, наверное, маринуют, — говорю я, подумав. — Закатывают в банки и продают как консервы.
— Ага, — произносит Вася. — Представляешь, у них в Улан-Удэ, в гастрономах, наверное, можно купить консервы, на которых на монгольском написано: «Глаза мамины. Маринованные».
— Да, — говорю, — а внизу, мельче, дописано — «Немножечко солёные».
А для тех, кто в этот поздний час ещё до сих пор не спит, мы продолжаем наш рассказ про стремительный взлёт семейного дуэта «Депеш Мод». В феврале этого года вышел новый сингл коллектива, «I feel you», в котором, в частности, говорится:
I feel you
Your sun it shines
I feel you
Within my mind
You take me there
You take me where
The kingdom comes
You make me to
And lead me through Babylon
что приблизительно переводится так: «Прости меня мама, блудного сына, я уже далеко не тот, каким был тогда, во времена нашего беззаботного детства, злая центробежная сила наркомании и педерастии засосала меня в свои глубины, и жизнь моя — русская рулетка, без конца и начала. Но, — продолжает ведущий, очевидно, уже от себя, — я верю, мама,что мы ещё встретимся в нашем старом-добром Ольстере, и надаём вместе, — ты слышишь, мама? — обязательно вместе, надаём по заднице факин католическим оккупантам, намотаем их языки и гениталии на могучий маховик ирландской общественной мысли, как того желал наш несчастный отец — лупоглазый Бен, и как тому учил товарищ Троцкий Лев Давыдович, и как к этому призывал нас святой Дейв и непорочная дева — старая партизанская шлюха!» Ведущий делает паузу, очевидно, думает, не запустить ли ему ещё раз степана галябарду, гулять, так гулять, но наконец обламывается и говорит дальше: Уже сегодня, с дистанции стольких лет можно сказать, что творческая судьба коллектива сложилась наилучшим образом и что подобной музыкальной карьере можно только позавидовать — группа и дальше успешно гастролирует, выпускает время от времени новые альбомы, которые мгновенно оказываются на вершинах разнообразнейших хит-парадов, горемыка Дейв благополучно сидит на героине и слезать с него не собирается, да и зачем, дорогие радиослушатели, ему с него слезать? было бы у вас, — говорит ведущий, — столько бабла, вы бы тоже ни о чём, кроме героина, не думали. Сидели бы и втыкали, и срать хотели бы на кризис духовности и падение валового продукта, ибо нахрена тебе валовой продукт, если ты уже с утра заряженный и точно знаешь, что на вечер у тебя тоже что-то есть, сиди себе втыкай, ни о чём не думай, а тут ебошишься — ебошишься, гнёшь хребет на этих гандонов жирных, которые учат тебя, как тебе жить, наживаешь геморрой на их долбанном радио и ни единая сука не поблагодарит, одни мудаки вокруг, мудаки и придурки, текст, суки, нормально перевести не могут, сидят в своём траханном Лондоне, на своём, блядь, туманном альбионе и не могут нормально перевести текст про эту долбанную блондинку Мартин Гор, что за блондинка такая? трахал я таких блондинок, костюма нет нормального, в гости уже несколько лет не ходил, зубы, сука, гниют, а эта падла на героине, вместе со своей блондинкой, сука, ненавижу, падла, это была программа «Музыкальная тусовка» и я её ведущий хрррррр хрррррр, спасибо вам, уважаемые радиослушатели, что были в этот поздний час с нами и пусть вам всегда улыбается судьба.
А наш молодёжный канал продолжает свою работу и если вам есть что сказать, можете сделать это по телефону хррр хр хр.
— Записываю, — вдруг говорит Вася, — стоп: записываю.
Он действительно достаёт из кармана джинсов покусанную шариковую ручку и пишет себе на левой ладони номер.
— Зачем это тебе? — говорю. — Перестань, тут и телефона, наверное, нет.
— Как это нет? — говорит Вася, встаёт и нетвёрдо направляется в сторону спальни, держа перед собой вытянутую левую ладонь, с записанным на ней номером. Дверь в спальню закрыта, но Вася начинает стучать
— Чего тебе? — наконец отзывается оттуда наш друг, похоже мы их там от чего-то отвлекаем, мужик.
— Дай телефон, — кричит Вася, наш друг замолкает, очевидно думает, его ли это спрашивают.
Вася дальше стучит.
— Ну, мужик, — кричит он, — хватит трахаться, дай телефон.
— А мы и не трахаемся, быстро говорит наш друг, дверь немедленно открывается, из неё высовывается голая волосатая рука (вот, оно, думаю я, степан галябарда с нами), которая держит телефон, Вася на всякий случай просовывает в дверь свою левую руку с номером, так чтобы там и не сомневались, что телефон ему нужен, быстро забирает аппарат, за которым тянется длинный-длинный провод, двери сразу же закрываются, и Вася идёт назад.
— Сейчас, — произносит, — я этому чёртовому ведущему позвоню.