silence, еще и словечко rest, главное значение которого – "покой", в том числе – "вечный покой", "смерть", а лишь потом, на десятом месте – "остальное", "прочее". В самом полном шекспировском значении Therestissilence это "Смерть есть тишина". "Покой есть тишина". "Смерть есть покой".
Итак – Гамлет решает "не быть".
Листая стихи Павезе, я наткнулся на прямое цитирование этого судьбоносного вывода. Привожу его, краткости ради, в английском переводе (если только само стихотворение изначально по-английски не написано; точно не помню):
You're darkness. Ты – темнота.
For you, dawn is silence. Для тебя рассвет – тишина.
You're not mute. You're darkness. Ты не нема. Ты – темнота.
Невозможно не заметить dawnissilence – в полноценном третьем слое (круге) "рассвет есть покой". Еще правильнее было бы вывернуть цитату наизнанку – "Рассвет – это смерть". Это выворачивание предусматривает тонкое понимание филологии Шекспира. Да и как может быть иначе, если ты – темнота? Не ты ли умираешь с утренней зарей? Но для нас, искушенных, это заодно или даже прежде всего строительный материал для "мы сойдем в теснину молча" (или, как в английском переводе, "немыми", в итальянском оригинале, релевантном для Павезе даже когда он писал по-английски, – все то же muto) из "глазной метафоры". Как мы уже знаем, эта строка – многократно сжатая реминисценция из "Ада".
Теперь что-то важное. Мы уже раз пять упоминали, что Павезе написал в дневнике, вроде бы, вскоре после разрыва: "Ты, даже ты – только предлог".
Только предлог? Внимание: почему, в таком случае, "ты, даже ты" – а не просто – "ты"? "Даже ты" – темнота? "Даже ты" – молчание? "Даже ты" – тишина?
Ведь, в таком случае, даже если ты предлог, то – только ли предлог?
17
Здравый совет Данте – раз войдя, оставить всякую надежду (Lasciateognesperanza, voich'intrate'), как мы знаем, может быть если не отвергнут, то разложен на составляющие и разбросан по разным строкам. В этом, наверное, секрет самой высокой из мудростей – мудрости житейской.
Но строки, непосредственно следующие за данной, нет смысла дробить на части. Ибо раздробленные, они никогда уже целого не составят.
Почему?
Вот почему.
Данте пишет (Ад 3,1-15):
Queste parole di colore oscuro
vid' ïo scritte al sommo d'una porta;
per ch'io: «Maestro, il senso lor m'è duro».
Ed elli a me, come persona accorta:
«Qui si convien lasciare ogne sospetto;
ogne viltà convien che qui sia morta.»
После мучительный раздумий я предложил следующий перевод:
Я, разглядев над входом, в вышине
Слова такого темного значенья,
Сказал: "Учитель, смысл их тяжек мне".
Он отвечал, как око сей страны:
"Здесь следует оставить все сомненья;
Здесь даже страхи приговорены…"
Этот перевод имеет некий структурный порок и, вдобавок, все еще зависим от бессмертного шестистишия М.Лозинского:
Я, прочитав над входом, в вышине,
Такие знаки сумрачного цвета,
Сказал: "Учитель, смысл их страшен мне".
Он, прозорливый, отвечал на это:
"Здесь нужно, чтобы душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета…"
Тем не менее, у него есть несколько важных позитивных отличий. Во-первых, он ближе к оригиналу – и по тривиальному смыслу, и в том, что до авторских намерений. К примеру, у Данте душа не обязана быть твердой – она должна всего лишь оставить все сомнения до единого; нет речи о "советах страха" – просто трусость (или низость) должна быть истреблена. Это не все – но для нас куда важнее то, что во-вторых. Именно, непростительное "смысл их страшен мне" я заменил, следуя автору, на "смысл их тяжек мне". В самом деле, тут стоит все то же латинское по происхождению duro, которое знакомо нам через endure. Данте жалуется Вергилию на то, что смысл надписи у ворот ада для него темен и трудновыносим. Тот отвечает: здесь приходится терпеть, отказавшись от права на сомнение и доверившись проводнику, здесь первым (почти буквально) умирает не человек, а его страх. Словом, в аду (по крайней мере, для путешественника) все так, как должно быть в жизни. Чтобы выжить, необходимо благородное терпение, а не брезгливое благородство.
Как оторвать болезнь (duro) поэта от лекарства (endurance) – терпеливого мужества, предписанного Вергилием? При помощи снотворного, стилета, револьвера, петли? Еще лучше – потребовав все сразу и немедленно, не дожидаясь конца пути и связанной с ним расплаты?
Как легко, улыбнувшись, отмести Гамлета с его надеждой на вечную тишину! Насколько веселее и логичнее мужественное долготерпение Лира (Эдгара или кого-нибудь еще), endurance Фолкнера и duro Данте!
До поры до времени, лишь до поры до времени, отвечают нам шубертова мелодия, медоточивое гамлетово признание, "глаза смерти" и сладкий змеиный яд Клеопатры. До поры до времени – вернее, пока есть силы. Но они кончаются, непременно кончаются – и что тогда?
Павезе написал в одном стихе:
My friend has aged and is no longer content with himself.
Мой друг состарился и более не удовлетворен собой.
Что тогда?
Осознаешь, наконец, что смерть придет, обязательно придет, что свидание с ней – важнейшее, что тебе еще предстоит. Что других дел у тебя нет. Что со смертью непременно придется выяснить отношения.
Вот тогда-то тишина и становится непреодолимым соблазном…
18
Песня Шуберта "Смерть и девушка", его гениальный струнный квартет D810, названный с годами так же из-за того, что композитор процитировал в нем одну из мелодий песни, одноименный фильм Романа Поланского и многое другое в европейском культурном наборе восходят к короткому стихотворному диалогу немецкого поэта Матиаса Клаудиуса (Matthias Claudius, 1740-1815) Der Tod und das Mädchen. Шуберт первым обратил внимание на то, что Девушка и Смерть (в таком порядке) говорят в совершенно разных метриках. Разными голосами. Обратим на это внимание и мы.
Das Mädchen:
Vorüber! Ach vorüber! Не тронь! Уйди! Отстань же!
Geh, wilder Knochenmann! Уйди, костлявый зверь!
Ich bin noch jung, geh Lieber! Я юное созданье!
Und rühre mich nicht an. Оставь в покое дверь.
Der Tod:
Gib deine Hand, du schön und zart Gebild! Дай руку мне, прекрасный прах!
Bin Freund und komme nicht zu strafen. Я друг! Ласкаю, не караю!
Sei gutes Muts! ich bin nicht wild, Смелее! На моих руках,
Sollst sanft in meinen Armen schlafen! Ты улыбнешься, засыпая!
Я тоже не могу не улыбнуться: слово Armen использовано немецким поэтом (или смертью мужского пола), как и Гамлетом, рассуждавшим о смерти, однозначно – как "руки". Не как "оружие". Оружие тут ни к чему. Стрелять в черта бессмысленно. Клаудиус обошелся без латыни.
Что еще поучительнее, выясняется, соблазном (или пороком) может стать не только тишина, но и музыка, и поэзия, и прекрасная женщина (быть может, даже обаятельный мужчина), и сладкий сон, и солнечный закат – словом, красота любой природы, любого происхождения. Чур только не терять самообладания: чаще всего, все тем же абсурдным соблазном.
1 На мой вкус, "записку" следует переводить так: "Прощаю всех и у всех прошу прощения. Не сплетничайте слишком много".
2 Не удержусь от дополнительного выпада в сторону Павезе: что это за деревня, где все, кроме двоих, кроме него и Нуто, выбиты за неполные двадцать лет? Вернее, что это за чумной образ деревни?
3 Гениальная переводчица Эко Е. Костюкович пишет попросту "Александрия". Ей, конечно, виднее, но в данном случае я следую примеру большинства.
4 А также "тайный", "скрытный", например, как в словаре: amoretacito – "тайная любовь", tacitanotte – "тихая ночь".
5 Использование упомянутых выше слов по прямому назначению порождает следующую бессмыслицу: "Твои глаза станут пустым словом, тихим криком, молчанием".
6 Речь идет, разумеется, о метафизических рыбах. Настоящие рыбы говорят, еще как говорят!
7 Беру свои слова обратно. Я, разумеется, ошибся. Эта подстановка переводима. Я вернусь к ней позже – когда буду удовлетворен переводом.
8 Что такое рождение – тоже. Отсюда легенда об оплодотворяющем северном ветре.
9 Ровно по той же причине она не в состоянии обсуждать реальный мир вообще.
10 Несомненно, это обстоятельство было замечено задолго до меня. Писатель и переводчик Р. Нудельман напомнил, что именно так, к примеру, интерпретировал монолог Гамлета А. Шопенгауэр: "The essential purport of the world-famous monologue in Hamlet is, in condensed form, that our state is so wretched that complete non-existence would be decidedly preferable to it. Now if suicide actually offered us this, so that the alternative ’to be or not to be’ lay before us in the full sense of the words, it could be chosen unconditionally as a highly desirable termination (’a consummation devoutly to be wish'd’ [Act III, Sc. I.]). There is something in us, however, which tells us that this is not so, that this is not the end of things, that death is not an absolute annihilation."
11 Я не удивлюсь, если в итоге выяснится, что Павезе бросил Даулинг, а не наоборот. В конечном счете, он все равно так бы и поступил – если бы она его не опередила. Подождем.
12 Перед одним эпизодом никак не могу устоять. Шелли Винтер, худенькая в молодости, сильно располнела с годами. Другая ушла бы со сцены – но не она! Шелли превратила свою уникальную по тем временам в голливудском свете полноту в монопольный рычаг, продвинувший ее карьеру – и, вдобавок, принесший невероятный успех у мужчин. В числе ее поздних побед – Б. Ланкастер, М. Брандо и другие.