До сих пор – никаких недоразумений. Эко неоднократно честно рассказывал, откуда взял Бельбо, открыто признавал влияние Павезе на определенный слой своего повествования, да и вообще, нежно любил Пьемонт. Все вполне прозрачно – в пространстве, времени и борьбе за авторские права.
Перейдем теперь к истории, объяснить которую гораздо труднее.
В литературном пространстве ХХ века есть еще один Бельбо. Вернее, Бильбо (Bilbo, а не Belbo), очаровательный хоббит из книжки Толкиена. Как не вспомнить, что книжка называется очень подозрительно – TheHobbit, or ThereandBackAgain, в корректном русском переводе – "Хоббит, или туда и обратно". Прямая цитата из Павезе. Смысл ее состоит в том, что только путешествие из обыденного в невообразимое далеко ("приключение") позволяет, да и то отчасти, уразуметь смысл нашего привычного домашнего существования. Настоящий сказочный экзистенциализм.
Если потребуется, я без труда выстрою леса глубокого родства между толкиеновым эпосом (разумеется, не одним только "Хоббитом") и странной, романтической, чересчур романтической прозой Павезе. Нет нужды – это совсем легко. Остановлюсь на сей раз исключительно на совпадении стилей, которое больше, чем что-либо другое, свидетельствует об этом родстве. Любопытно, что оно сохраняется при переводе.
"И, слушая их пение, хоббит почувствовал, как в нем рождается любовь к прекрасным вещам, сотворенным посредством магии или искусными умелыми руками, – любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в сердцах всех гномов. И в нем проснулось что-то туковское, ему захотелось видеть громадные горы, слышать шум сосен и водопадов, разведывать пещеры, носить меч вместо трости".
"Мне были знакомы такие селения, скучившиеся среди полей. Я помнил село на равнине, где жили дедушка и бабушка, к которым родители отправляли меня на каникулы, когда я был ребенком, огороды, оросительные канавы, шпалеры деревьев, проулки, дома с крылечками и лоскуты высокого-высокого неба".
"Я чувствую себя великолепно, – подумал Бильбо. – Но вид у меня, должно быть, очень нелепый. То-то потешались бы надо мной дома, Под Холмом. А все-таки жалко, что тут нет зеркала!"
"Особым миром был и холм Греппо. Дорога туда шла по Взгорьям – спускалась в лощинки и взбегала на бугры, минуя дубовое урочище. Подъехав к подножию холма, мы увидели на его гребне черные против света деревья, вырисовывающиеся на фоне неба".
"Как только они выехали из долины, небо потемнело, поднялся ветер и полил дождь.
– В мае не соскучишься! – сказал Бильбо, пряча лицо от хлеставшего дождя. – Что же, легенды остались позади, мы возвращаемся домой. Наверное, это первая весточка о доме.
– Дорога впереди еще длинная, – заметил Гэндальф.
– Но зато она ведет только к дому и никуда больше, – ответил Бильбо".
История налицо. Но как быть с объяснением? От мира ли она сего? Можно ли в данном случае избежать анахронизма? Разумеется, Павезе, специалист по английской литературе, вполне мог своевременно познакомиться с "Хоббитом", вышедшим в 1937 году, а сочиненным еще ранее того, и позаимствовать оттуда идею "туда и обратно". Но начинать-то надо с другого, раннего конца. Толкиен никак не мог прочитать и, тем паче, полюбить еще не написанные произведения Павезе. Откуда, в таком случае, взял он своего Бильбо? Самостоятельно пленился речкой в Северной Италии? Едва ли. Что еще ужаснее, "Властелин колец", многословно сплетающийся с литературным наследием Павезе, вышел в свет уже после его смерти. Случайное совпадение? Сомнительно. Уж лучше просто магия.
11
Как следует переводить "глазную метафору" Павезе? Может ли она войти в стихотворение, которому принадлежит, не теряя своего блеска? Наконец, как достойно перевести это стихотворение целиком, не слишком разочаровав настроившегося на метафору читателя?
Давайте для начала прочтем его в оригинале. Вслух. Русский читатель не сможет сказать: "не понимая ни слова". Тем более что если verrà lamorte – это, как мы уже знаем, "придет смерть", то совершенно ясно, что означает mortecheciaccompagna. Tuoiocchi – "твои очи", они же глаза, insonne – в самом деле, "бессонный". И столь же понятные rimorso, parola, silenzio. Ни один мало-мальски образованный русский не может прихвастнуть, что не знает ни слова по-итальянски.
Verrà la morte
Verrà la morte e avrà i tuoi occhi
Questa morte che ci accompagna
Dal mattino alla sera, insonne,
Sorda, come un vecchio rimorso
O un vizio assurdo. I tuoi occhi
Saranno una vana parola,
Un grido taciuto, un silenzio.
Cosi li vedi ogni mattina
Quando su te sola ti pieghi
Nello specchio. O cara speranza,
Quel giorno sapremo anche noi
Che sei la vita e sei il nulla.
Per tutti la morte ha uno sguardo
Verrà la morte e avrà i tuoi occhi.
Sarà come smettere un vizio,
Come vedere nello specchio
Riemergere un viso morto,
Come ascoltare un labbro chiuso.
Scenderemo nel gorgo muti.
Сразу же бросаются в глаза два обстоятельства.
Во-первых, налицо vizioassurdo, "абсурдный порок", точный аналог theabsurdvice, который уже поминался выше. На языке Павезе (пока только на нем) речь о тяге к самоубийству. Как мы помним, именно так (Ilvizioabsurdo) назвал Давид Лайола свою биографию Павезе. Это выражение появляется в его прозе и стихах неоднократно. Замечательно интересно встретить его здесь. Совсем скоро мы к нему вернемся.
Во-вторых, своевременно и неизбежно всплывает то обстоятельство, что и у итальянцев есть свое "наше все". Его зовут Данте.
Даже неуч вроде меня, далеко не помнящий "Божественную комедию" наизусть (ни на одном языке, тем паче, как требовал Борхес, в оригинале), не мог не сообразить, что scenderemonelgorgomuti (забегаю вперед, в собственный перевод: "мы сойдем в теснину молча") – это прямая, вдобавок, многократная реминисценция из "Ада".
Вот несколько тому примеров.
1. (Ад 2, 82-84)
Ma dimmi la cagion che non ti guardi
de lo scender qua giuso in questo centro
de l'ampio loco ove tornar tu ardi".
М. Лозинский переводит:
Но как без страха сходишь ты во тьму
Земного недра, алча вновь подняться
К высокому престолу твоему?
2. (Ад 4,13-15)
«Or discendiam qua giù nel cieco mondo»,
cominciò il poeta tutto smorto.
«Io sarò primo, e tu sarai secondo».
Теперь мы к миру спустимся слепому, –
Так начал, смертно побледнев, поэт,
Мне первому идти, тебе – второму.
Я просто обязан напомнить, что именно отсюда берется знаменитый пассаж Мандельштама:
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: `Природа вся в разломах,
Зренья нет, – ты зришь в последний раз!`
Собственно, и без того ясно, что в этом стихотворении ("Ламарк") Мандельштам пародирует спуск из одного круга ада в другой (другой "адский" пример – "Легче было вам, дантовых девять атлетических дисков, звенеть"), причем французский биолог исполняет при нем роль Вергилия. Однако в данном случае налицо нечто неизмеримо большее, чем пародия или подражание – цитата.
Пусть кто-нибудь скажет, что слепота – не немота.
3. (Ад 7,16-18)
Così scendemmo ne la quarta lacca,
pigliando più de la dolente ripa
che 'l mal de l'universo tutto insacca.
И мы, спускаясь побережьем мук,
Объемлющим всю скверну мирозданья,
Из третьего сошли в четвертый круг.
4. (Ад 7,97-99)
Or discendiamo omai a maggior pieta;
già ogne stella cade che saliva
quand' io mi mossi, e 'l troppo star si vieta.
Но спустимся в тягчайшие мучения:
Склонились звезды, те, что плыли ввысь,
Когда мы шли; запретны промедленья.
На этот раз я тяжко вздыхаю. Лозинский, в целом довольно аккуратный, странным образом переводит pieta как "мучение" – путники спускаются в низшие круги ада, где грешников подвергают "тягчайшим мучениям". Между тем, Данте говорит нам нечто иное – или, по крайней мере, по-другому. Pieta, как и следует ожидать, – это "набожность", "сострадание", "жалость", "милосердие". Путники действительно собираются сойти в низшие, самые страшные круги ада. Однако истинный смысл дантовского стиха в переводе болезненно изменился.
Данте иносказует: "тягчайшим мукам" он противопоставляет "величайшее сострадание". Или просто называет одно другим; так правильнее. Герои спускаются к тем, кто заслуживает наибольшей жалости из-за мучений, которым подвергаются – заслуживают безотносительно к тому, в чем состояло их преступление. Поэт не осуждает грешников, даже не констатирует истину (их бóльшую вину) – он просто жалеет.
Or discendiamo omai a maggior pieta; Час сойти к величайшему состраданию;
К сожалению, Лозинский лишил читателя шанса разделить сострадание с великим итальянцем.
5. Последний пример самый яркий.
(Ад 12,1-3)
Era lo loco ov' a scender la riva
venimmo, alpestro e, per quel che v'er' anco,
tal, ch'ogne vista ne sarebbe schiva.
Был грозен срыв, откуда надо было
Спускаться вниз, и зрелище являл
Которое любого бы смутило.
Но спуск в ад – это только начало. Labbrochiuso ("сжатые [или сомкнутые] губы") у Павезе – тоже многозначительная цитата из Данте (Ад 16,124-126):
Sempre a quel ver c'ha faccia di menzogna
de' l'uom chiuder le labbra fin ch'el puote,
però che sanza colpa fa vergogna…
Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить сомкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь…
И это еще не все. Даже двойной пассаж Павезе с зеркалом:
(Cosi li vedi ogni mattina Такими ты видишь их [свои глаза] каждое утро,
Quando su te sola ti pieghi Одиноко склоняясь