— Я в курсе этих возможностей, — кивает бизнесмен, — и отдаю себе отчёт, что они вполне реальны.
— Тогда позвольте спросить напрямую: зачем вам всё это? Зачем связываться с нами? — До Тхи Чанг пристально смотрит на собеседника. — Любой теневой бизнес — теоретически, повышенные риски, вы это понимаете не хуже меня. И если уж мы ввязываемся в авантюру вместе, я хочу чётко понимать вашу мотивацию. Почему вместо того, чтобы перебраться в тёплые края, вы предпочитаете остаться тут, на передовой? Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью где-нибудь на пляже, вы сознательно выбираете борьбу в окопах?
Ван Мин Тао долго молчит, задумчиво глядя куда-то поверх наших голов. Потом медленно поднимается, подходит к окну и несколько мгновений невидяще смотрит на раскинувшийся внизу город:
— Потому что я люблю свою Родину. И хочу наглядно показать этим мерзавцам, что Китайская Народная Республика создавалась как государство рабочих и крестьян. Это закреплено в нашей конституции, в первой же статье. Я сам был и крестьянином, и рабочим. Да что там — я и сейчас рабочий на своём предприятии.
— Ни в одном из доступных источников я не нашла упоминаний о вашем трудовом прошлом. Вы держите это в секрете?
— У меня нет секретов, просто я об этом не кричу направо и налево. У нас, как и на многих японских предприятиях, каждый руководитель обязан регулярно стоять у станка наравне с рабочими. Я не исключение.
— Звучит интересно.
— Эти люди намекнули, что я пойду по стопам Джека Ма. Но при всём моём уважении к нему, он никогда не был настоящим пролетарием. Он интеллигент, технократ — кто угодно, но не рабочий. И никогда им не был. А я — другое дело! И я считаю, что сейчас в нашей стране настали времена, когда государство, созданное для рабочих крестьян, по факту начало этих самых рабочих и крестьян грабить — например, меня. Я против. Это неправильно, так не должно быть.
Вьетнамка озадачивается.
— Вот скажите, — продолжает Ван Мин Тао. — Если я сейчас приду в ЦК, да хоть в тот же самый отдел, который меня трамбует, и спрошу, у кого из них за плечами хотя бы три года реальной работа на заводе — много ли рук поднимется?
— Хм. Не могу утверждать, что имею представление о кадровом составе вашего ЦК.
— Зато я имею, ни одной! А у меня, для начала, четыре года горячего стажа в литейном цеху. Вот с этими руками, — он выразительно растопыривает пальцы, — я в молодости добросовестно постоял на плавке возле печи. И не только возле неё.
— Я слышала, что власти Китая крайне нетерпимо относятся к любой критике, — осторожно замечает До Тхи Чанг, не сводя с китайца внимательного взгляда.
— Ещё бы! — зло усмехается бизнесмен. — У нас целый букет статей за так называемый «саботаж». В обычных случаях дают от трёх до десяти лет тюрьмы, но для особо злостных вредителей предусмотрено и пожизненное, и даже высшая мера. Про конфискацию имущества вообще молчу. Но знаете что? Я уже достиг определённого положения и финансовой независимости. И падать на социальное дно, превращаясь из уважаемого бизнесмена в тюремного заключённого, не собираюсь. Назло им не стану из миллионера нищим!
Мы с До Тхи Чанг обмениваемся красноречивыми взглядами. В словах и поведении бизнесмена явственно сквозит что-то мальчишеское, азартно-безрассудное. Ему словно на пятку наступили. Угадывается какая-то застарелая детская травма.
— Я уважаю ваше решение, но вы согласны, что у вас сейчас преобладают скорее эмоции, нежели холодный расчёт? Это расходится с вашими личными интересами, для начала. Я намного моложе, — вьетнамка ведёт рукой от горла к пупку, — поэтому не могу советовать как товарищ. Пожалуйста, услышьте меня как мужчина неглупую женщину: вы сейчас идёте не по пути наименьшего сопротивления, затевая со мной расширение моего достаточно своеобразного бизнеса за ваши деньги и риски, которые вы тоже полностью принимаете на себя. Будь я аферисткой, я бы с удовольствием вцепилась в ваши десять миллио…
— Плевать, — отмахивается бизнесмен. — У меня отбирают всё, что я создавал годами собственными руками. Это всё равно что у крестьянина захапать взращенное им пшеничное поле, а потом удивляться, почему он вместо того, чтобы покорно передать урожай, вдруг решил податься в свиноводы и выращивать кабанчиков в другой деревне. Свинью можно вырастить за полгода! И никакой ты уже не раб чужой алчности, а свободный фермер! Тьху, опять сорвался на эмоции… вы правы…
— Господин Ван, — вклиниваюсь в разговор повторно, — а можно узнать, как конкретно вы планируете действовать дальше? Ну, чтобы я тоже понимал, во что ввязываюсь. Всё-таки это дело и меня где-то касается.
Бизнесмен резко поворачивается ко мне и несколько мгновений буравит колючим взглядом, словно оценивая, насколько мне можно доверять:
— Соглашение о передаче компании я подписывать не стану, — чеканит он. — Прямо сейчас у нас в работе крупный проект, новый микрорайон. Весь комплекс — на сто двадцать миллионов долларов. Так вот, если не довести его до ума, не закрыть контур, не загерметизировать швы, то всего через какие-то полтора-два месяца он подешевеет вдвое. А через полгода вообще уйдёт в минус — потому что накроется коррозией и многие здания придётся сносить, оставив голый фундамент.
— К чему вы клоните?
Ван Мин Тао бросает взгляд на пасмурный город:
— Сейчас как раз конец сезона, через день дожди. Постоянная сырость в сочетании с незащищённой арматурой — и всё, пиши пропало. Здания будут разрушаться прямо на глазах. Жильё в таких домах опасно не то что для проживания — туда вообще заходить страшно.
— Так вы что, уже фактически заморозили объект? — удивлённо уточняю.
— А куда мне было деваться? — жёстко ухмыляется бизнесмен. — Они финансирование заблокировали, сейчас сидят, выжидают. Надеются, что я от безысходности сдамся. Ну уж нет! Лучше вообще обанкрочусь, чем позволю в принципе загнать людей в ненадёжное жильё! В Турции вот, совсем недавно, осенью был печальный опыт с обрушениями!
— Весь мир наслышан, — ровно кивает До Тхи Чанг. — У нас передали, целый город — в руины.
— Китай этого не повторит, по крайней мере, пока мы ответственные. До последнего буду тянуть, чтобы в итоге сносили и заново строили, если рискнут! — мстительно цедит он. — Я — простой рабочий, поэтому не позволю никому делить за меня мою продукцию.
Глава 2
После громкого и эмоционального заявления Ван Мин Тао в кабинет бесшумно входит домработница, держа в руках поднос с дымящимся чайником и тремя маленькими фарфоровыми чашками. Филиппинка средних лет с почтительным поклоном ставит поднос на низкий столик перед нами и ловко разливает ароматный зелёный чай, наполняя комнату тонким цветочным благоуханием.
Две чашки она аккуратно пододвигает ко мне и До Тхи Чанг, а третью с особой церемонностью подаёт хозяину апартаментов. Получив одобрительный кивок от работодателя, служанка так же бесшумно покидает кабинет, оставляя нас наедине.
Несколько минут мы проводим за ничего не значащей светской беседой, потягивая обжигающий чай и любуясь захватывающей панорамой Пекина, открывающейся из огромных панорамных окон. Город раскинулся перед нами сверкающим муравейником — гигантским и никогда не спящим. Я смотрю на этот завораживающий пейзаж, и сам не замечаю, как моя чашка стремительно пустеет.
— Простите, уважаемая До Тхи Чанг, но я вижу по вашему лицу, что вы уже приняли какое-то принципиальное решение, — вкрадчиво произносит Ван Мин Тао, внимательно глядя на вьетнамку поверх края своей чашки.
Та, нисколько не смутившись, решительно кивает, подтверждая его догадку.
— Позвольте внести ясность, — продолжает бизнесмен, слегка наклоняясь вперёд. — Я ни в коем случае не прошу у вас денег. Я прошу лишь об одном — открыть надёжные каналы для размещения моих собственных средств. Надеюсь, вы понимаете разницу. По сути, я пришёл к вам с десятью миллионами на руках. Ну, скажем, с девятью — если учесть необходимые налоговые выплаты. И я спрашиваю у вас, как у фактического хозяина бизнеса: куда мне их следует положить. Если можно, дайте мне ответ прямо сейчас.
Мой взгляд невольно обращается к До Тхи Чанг. Вьетнамка невозмутимо отпивает из своей чашки, всем своим видом демонстрируя, что не собирается торопиться с ответом. В её глазах я замечаю странный блеск.
— В моей ситуации вы — это оптимальная, если не сказать идеальная, панацея, — хозяин продолжает горячо убеждать. — Это и страховая подушка, и практически гарантированный возврат инвестиций, причём с более чем приличным процентом. При этом — абсолютно неуловимая, практически эфемерная цель для моих недоброжелателей. Ведь того, чего официально не существует, невозможно ни ограничить, ни отобрать, — разводит руками бизнесмен. — В документах вашего предприятия нет, а на деле оно приносит миллионные прибыли. Конечно, если вы решите отказать мне в помощи, я отнесусь к этому с пониманием. Ну а если напротив…
Я уже открываю рот, собираясь на автомате ему ответить, но тут на мою ногу выше колена неожиданно опускается тонкая ладонь. Причём попадает она, как бы тут поделикатнее, в крайне чувствительную зону, заставляя меня чуть не взвиться воздух. До Тхи Чанг, не глядя в мою сторону, сжимает пальцы где не следует, не сводя при этом глаз с собеседника:
— Как хозяйка бизнеса, о котором идёт речь, я обязана вас предупредить: большинство людей видят в подобных схемах исключительно плюсы и бонусы, — вкрадчиво произносит она. — Да, прибыль действительно очень высока. Найти другие инвестиционные инструменты с такой гарантированной доходностью крайне сложно, практически невозможно. Особенно если речь идёт о настолько уникальных каналах сбыта, как наш. Но вы упустили в разговоре один крайне важный нюанс.
— Какой же? — Ван Мин Тао относится к её словам со всем вниманием.
— Видите ли, я сейчас нахожусь в состоянии конфликта, можно даже сказать войны со своим бывшим женихом, а по совместительству — сыном министра, — До Тхи Чанг задумчиво накручивает на