В предыдущей главе отчасти говорилось о социальных последствиях эволюции сельских ремесел в этот период — для них самих, для класса крестьянства и для города. Тема эта, вследствие своей важности, заслуживает специального рассмотрения.
Ремесленные занятия в деревне XI—XIII вв. и дифференциация крестьянства
Как можно было убедиться, степень ремесленно-промыслового уклона деревенских хозяйств была неодинаковой. В тех странах, где крестьянские промыслы и ремесла в XI—XIII вв. являлись заметным общественным явлением, они были представлены одновременно в трех формах: 1) домашней — как подсобные к земельным занятиям крестьянских семей, 2) полупрофессиональной — как занятие крестьян-ремесленников и 3) в форме профессионального занятия особых деревенских специалистов.
Профессиональное, а затем и социальное размежевание выходило за местные рамки, смыкалось с процессом экономического районирования, так как концентрация ремесел и промыслов, выделение промысловых и ремесленных поселений и районов сообщало своеобразное направление развитию соответствующих областей. Так, в Англии X—XIII вв. Ланкашир и другие животноводческие районы славились шерстью и дубильным промыслом; Йоркшир, особенно его возвышенные районы (Упланд) — горнорудным и кузнечным делом, шерстоткачеством и сравнительно молодым там сукноделием; те же ремесла получили распространение в графствах по реке Северн, в поясах больших городов и в деревнях вокруг болот. В кентских деревнях, как и на юге Англии, особенно в Сассексе, занимались ремеслами, связанными с местным же городским судостроением: обработкой дерева, изготовлением гвоздей, болтов и полос из железа, канатов, парусины и т. д. На Руси также выделились районы, известные особенным развитием ремесел и промыслов: железодобычей и обработкой металла — Новгородская, Галицкая, Черниговская земли; добычей соли — междуречье Волги и Клязьмы земли по Вычегде, на побережье Белого моря и др.; [106] медом и воском славилась Муромо-Рязанская земля и т. д. Углубление районирования деревенского ремесла и промыслов составило, как видно и из истории других стран, важную часть складывания внутреннего и международного, рынков.
Товаризация деревенских ремесел и специализация ремесленников по-прежнему были связаны также с характером ренты, особенно ее коммутацией. Возрастание доли денежных рент очевидно уже в конце XI в., когда деньги не только включались в большое число смешанных повинностей, но были исключительной формой чинша с ряда категорий держателей. Соотношение размера, вида и состава ренты варьировали по районам континента, но в целом с рубежа XII—XIII вв. денежная рента стала преобладать. Иногда и за натуральным оброком фактически стоял денежный чинш, в частности если продукты проходилось покупать на рынке, например перец, соль, сельдь, шпоры или перчатки.
Развитие денежной ренты активизировало участие деревни не только в товарном обращении, но и в товарном производстве. Если продуктовый оброк, как мы видели из материалов раннего средневековья, допускал и стимулировал товаризацию крестьянского хозяйства за счет части избыточного труда, не поглощенного рентой, то денежный чинш, распространившийся с развитием городов, рынка, государства, стимулировал и закреплял прямые рыночные связи крестьянского хозяйства. К товарному потоку первыми подключались обычно наиболее динамичные разделы крестьянского хозяйства. «Легче отчуждаемой» продукцией очень часто оказывались именно продукты несельскохозяйственных занятий, так что товаризация рядового крестьянского хозяйства путем его непосредственного контакта с рынком нередко начиналась и происходила именно за счет несельскохозяйственного производства. Одновременно денежный чинш фиксировал профессиональную трансформацию крестьянина — там, где этого требовала совокупность местных условий.
Место ремесел и промыслов в поддержании уровня жизни и платежеспособности крестьянина прекрасно понимали люди средневековья. Из хозяйственных документов видно, что теперь еще внимательнее, чем на заре эпохи, изучаются местные возможности: при оценке [107] держаний и фиксации рент специально оговаривается пригодность участков для выпаса свиней или волов, для охоты с соколами или на зверя, для ловли рыбы или добычи металлических руд.
Ремесла и промыслы справедливо рассматривались как часть материальной первоосновы деревенского хозяйства и положения крестьянина. Соответственно и природные условия все еще играют огромную роль в развитии ремесленных занятий в деревне, располагая к ним не только там, где имелись обильные естественные богатства, но и там, где были скудные возможности для сельского хозяйства; часто оба эти условия сочетались.
Но на данном этапе среди стимулов развития деревенского ремесла все более заметными становятся именно социально-экономические факторы, прежде всего имущественная дифференциация крестьян, зависевшая от обеспеченности землей, инвентарем, угодьями, также степени их личной независимости. В настоящее время все увереннее звучит тезис, что ремеслом в деревне систематически занимались представители категорий крестьянства, почти или вовсе лишенных земли.
В свое время общее положение о том, что в условиях развивающегося рынка социально-экономическая дифференциация деревни стимулирует развитие «сторонних заработков» в виде промыслов и ремесел, был сформулировано В. И. Лениным. В. И. Ленин обратил внимание на обратную связь между состоятельностью крестьянского хозяйства и удельным весом в нем несельскохозяйственных занятий.
Эта зависимость была затем прослежена в Англии XII—XIII вв. Е. А. Косминским, который показал, что дополнительное занятие было необходимо крестьянину в условиях нажима феодалов, захвата ими земель, угодий, монополии на рыбную ловлю, охоту и т. п., что существование без компенсирующего подсобного заработка стало для более бедных крестьян вообще невозможным. Одновременно подрывалось значение надела в качестве экономической основы крестьянского хозяйства. Действительно, уже в XI—XII вв. наделы некоторых групп английских крестьян опустились до голодной нормы. К концу XIII в. треть вилланов составляли держатели половинных наделов (полувиргатарии); для уплаты повинностей сеньорам и государству [108] преимущественно в денежной форме они должны были продавать большую часть произведенных продуктов. Более мелкие держатели могли просуществовать, лишь прибегая к наемному труду или домашнему ремеслу. Не случайно, например, жители деревни, обозначенные в документах, как изготовители сукон и шерстоткачи (clothier, webster, weaver), были коттерами. Применительно к Франции вопрос о крестьянском ремесле в рассматриваемый период специально не разработан, но есть некоторые наблюдения, также позволяющие говорить о тенденции к ремесленным занятиям низших групп крестьянства, которые обычно сохраняли и сильную лично-наследственную зависимость от господина.
Безземелье и малоземелье природного и затем социального происхождения весьма способствовало специализации и распространению ремесел и промыслов там, где ранее они имели лишь сугубо внутривотчинный, местнопотребительский характер, это ярко видно и из материалов о солеварении или рудничном деле, где было занято много безземельных крестьян, часто сервов.
Ремесленные занятия бедной части крестьянства имели различные формы: от домашней, «семейной», промышленности — до труда по прямому найму, требующему либо не требующему специальных ремесленных навыков. Именно малоземельные крестьяне, составлявшие основной резерв наемной рабочей силы в деревне и поместьях, в значительной части ремесленничали. Это видно, например, из материалов Глостерского аббатства XII—XIII вв., 380 (из 519) коттеров которого, обязанные барщиной, искали на стороне работу в качестве ремесленников, слуг и поденщиков, отдавая затем деньгами оброк в маноре. В барщинные же их обязанности входила починка мостов, поставки тмина и тростника, изготовление сошников — операции, не требующие рабочего скота и часто имеющие поделочный характер. Резерв регулярного наемного труда составляли примерно 118 семей малоземельных и вовсе лишенных земли коттеров, среди которых было свыше 50 ремесленников (плотники, кузнецы, мельника, медники, красильщики, рыболовы, а также свинопасы). Из 100 дворов чиншевиков 47 несли барщины в качестве мельников и кузнецов, оброк медом и т. п., но большинство платило денежный чинш — за счет наемного труда или сбыта ремесленных изделий.
Роль внутриманориальных элементов, прежде всего [109] малоимущих, которые занимались несельскохозяйственными видами труда, в регулярном обеспечении поместий наемными руками убедительно выступает и из материалов других стран. Например, во Франции XII—XIII вв. вотчинники подразделяли своих людей на полнонадельных держателей и малоземельных или вовсе лишенных земли домениальных работников, часть которых жила только за счет труда по найму, путем временного соглашения с вотчинником. Близко к ним стояли чиншевики,
Интересные для нашей темы итоги дало исследование М. А. Барга в отношении фригольда: держатели внутриманориальных фригольдов, представленных обычно в виде мелких и мельчайших участков, также были почти профессионально связаны с ремеслом и торговлей. Как показал автор, в вопросе о внутриманориальном фригольде еще не все ясно (например, был ли он новообразованием, или какое место занимал «чисто» крестьянский фригольд). Но принципиальный вывод о преобладании неземледельческой основы мелкого крестьянского свободного держания и соответственно об обратной связи между размером, экономическим качеством держания и развитием ремесла безусловно доказан. Позднее он был исследовательски подтвержден материалом Северо-Западной Руси, Швеции, Финляндии, также отличающихся распространенностью деревенских ремесел.
Интересны данные о связи между статусом крестьян и их занятиями и общими особенностями общественной жизни. Так, свободные держатели мелких свободных наделов, как уже говорилось, занимались преимущественно ремеслом. С другой стороны, ремесло и промыслы были очень развиты в Восточной Англии, где еще со времен скандинавской колонизации сохранялось значительное свободное население. Оказывается, далее, что в районах, где свободные мелкие собственники более всего занимаются ремеслом и промыслами, роль земледелия, в силу природных возможностей, — не ведущая, даже подсобная. Очевидно, что ограниченные условия для земледелия, порождавшие развитие компенсирующих, но уже товарных неземледельческих занятий, одновременно тормозили установление лично-поземельной зависимости сельского населения или способствовали ее кратковременности, непрочности. Это заключение подтверждают факты истории и [110] Северо-Западной Руси, и скандинавских стран, где личная свобода и относительная хозяйственно-поземельная независимость значительных групп крестьянства тормозили вымывание из деревни профессиональных ремесленно-промысловых слоев, т. е. были одной из главных причин активного развития сельской товарной промышленности. Другие страны шли к тому же итогу.
Примечательно также, что если в раннефеодальный период ремесло было часто связано с сервильным статусом работника и держания, т. е. с сильнейшей формой зависимости, то в новых условиях занятие ремеслом приводит к разрыву не только связи с землей, но и лично-правовой зависимости от землевладельца.
В феодальную эпоху, когда товарное производство и рынок не имели всеобщности и поэтому экономические отношения выступали чаще всего не в скрытой, вещной форме, а в форме открытой, личностной, в виде непосредственного господства и подчинения, личная свобода работника была одним из динамичных элементов развития. Ф. Энгельс не раз подчеркивал этот момент, когда, например, обсуждал с К. Марксом вопрос о «почти полном — правовом или фактическом» исчезновении крепостного права в Германии XIII и XIV вв., или когда писал о том, что отсутствие крепостного права, в частности, в Норвегии и Кастилии, давало «всему развитию... совсем другой фон». Безусловно, личная свобода стимулировала и занятия ремеслом, особенно у бедных крестьян: в этом убеждают данные М. А. Барга и Р. Хилтона об английском фригольде, наши данные о шведских крестьянах. Е. А. Косминский справедливо говорил в этой связи о положительной роли дофеодальных пережитков в виде личной свободы. Свободные крестьяне были хозяйственно независимее и мобильнее, шире мигрировали, в их среде была сильнее имущественная дифференциация, побуждавшая к несельскохозяйственным видам деятельности. Таков же был результат и «вторичной» свободы, т. е. освобождения крестьян в течение XIII—XIV вв., в результате эволюции самого феодализма. В частности, в Германии XIII в. это породило соседство обнищавшего рыцаря и свободного, зажиточного крестьянина-майера, способного держать откупа или промыслы с наемным трудом. А в Италии освобождение крестьян привело к их пауперизации, частичному переселению в города, — и [111] частичному обращению в сторону ремесел, т. е. к возвращению ремесла в сельскую периферию.
Конечно, личное освобождение крестьян не было ни повсеместным, ни быстрым. В сфере деревенского ремесла долее всего терпели личную зависимость дворовые холопы. Но еще и в XIII в. сохранялся социальный статус некоторых групп держателей, который, как неоднократно подчеркивалось, как бы обязывал или подталкивал к ремесленным работам. Характерно, что низшие в правовом, обычно и в имущественном отношении категории крестьянства, прибегая к ремеслу и промыслам, занимались самыми «дешевыми» их видами, не требующими особого снаряжения и обучения: прядильным, ткацким, канатным, углевыжиганием, солеварением; эти занятия занимали и в городе чаше всего приниженное положение. Очень часто ремесло этих людей фактически было трудом по найму, в том числе в качестве бродячих наемных работников.
Свободные ремесленники, сидевшие на свободных держаниях, были, как правило, экономически сильнее. В Англии наиболее сильными были ремесленники в позиции внеманориальных фригольдеров, особенно держателей in capite. В «Книге Страшного суда» среди них можно найти металлиста-сбруйщика, плотника, булочника, повара, мастера по стеклу и витражам, ювелира, медника. Подобные «богатые» ремесла требовали особого оборудования и навыков, подчас значительных затрат на сырье, а сами ремесленники нередко имели или держали обширные, дорогие земли в деревне. Но они, конечно же, не были крестьянами, а зачастую вообще не были сельскими жителями. В деревне такие ремесленники — министериалы господ и состоятельные свободные мастера, связанные с городом, — выступали в качестве вотчинников, эксплуатирующих своих держателей. Это очень интересные свидетельства о типично феодальном «круге движения», когда в ходе одного или нескольких поколений ремесленной семьи, некогда вышедшей из деревни, возможно, переехавшей в город вместе с двором лорда манора, происходит своеобразное «возвращение на землю», но уже в иной социальной позиции. Здесь видно и то принципиальное изменение, которое произошло в положении ремесла и ремесленников по сравнению с догородским периодом, когда ремесленный мастер в глазах общественного мнения выглядел бродягой или рабом. Такие превращения [112] немало способствовали росту самосознания деревенских ремесленников, особенно под воздействием престижа свободного и уважаемого городского ремесла.
Очевидно, что положение ремесленников в деревне было сходно с крестьянским, подчинено ему, но с ним не тождественно. Особенно это заметно по прослойке профессиональных мастеров, плативших оброки изделиями своего ремесла, державших мастерские на земле за натуральный или денежный чинш и прямо обозначенных в хозяйственных документах по своей специальности. Хозяйственные документы уже учитывают профессионально-производственное положение держателей, включают его в число критериев, разделяющих зависимое население деревни на отдельные категории, — процесс, в «классическом» регионе хорошо прослеживаемый по кутюмам. Но если не считать дворовых профессионалов, данный критерий еще не стал решающим. Это означает, что внутри деревни социально-правовое отделение ремесленников от крестьян происходило намного медленнее, чем их профессионально-экономическое вычленение. И хотя положение ремесленников по некоторым социальным показателям, например характеру повинностей, не совпадало с положением «обычных» крестьян, общего в сословно-правовом отношении в этот период было между ними значительно больше, нежели различного: связь с землей, позиция земельного держателя, отступление личного статута перед имущественным, воздействие типа держания на повинности и т. п.
Место деревенского ремесла в развитии городов, рынка и социальной структуры деревни
Процесс общественного разделения труда идет по двум увязанным линиям: через изменение производства и изменение позиций производителя. Вычленение и уход ремесла из агросферы означали одновременно отслоение и уход ремесленника из состава крестьянства. Став необратимым, этот процесс получал общественную значимость, закреплялся в социальных и правовых отношениях. Наиболее четко в Европе процесс отделения ремесла ремесленников выразился в подъеме городского строя: города в XI—XIII вв. не только расцветали, но и продолжали возникать заново, нередко на базе деревенских ремесел и промыслов, торговли их продукцией. Благодаря соляной добыче и торговле выросли Дройтвич в Англии, Люнебург, Галле, Зальцбург в Германии; [113] на рудниках и кузнечном деле развились и разбогатели Глостер, Гослар, Яхимово, Хедемура и Фалун; на добыче угля — Ньюкасл; на рыбной ловле и рыботорговле — Амстердам, Бервик, Ярмут, Гримсби, Скарборо, Стокгольм; на сукноделии, в том числе сельском, и торговле сукном — Йорк и Норич в Англии, многие города Италии и Фландрии. Вокруг поселка кожевников сложился первый бург Тулузы.
Одновременно происходил бурный «окологородской» процесс: промышленно-торговое развитие пригородов и торговых сел, которые превращались в товарно отмобилизованные сельские территории. Города использовали такие поселения как поставщиков продуктов питания и промышленного сырья. Городские судебники Страсбурга и Трира (конец XII в.) свидетельствуют об обязанности пригородных деревень приготовлять бревна для моста, привозить в город древесный уголь и пеньку. Из повторяющихся предписаний о «заповедной миле», в том числе в Италии, явствует, что пригороды постоянно соперничали с собственно городами и в производстве ряда предметов широкого потребления.
Дальнейшее развитие в пригородах ряда ремесел, составлявших производственную основу соответствующих городов, видно из документов, связанных с peмесленными гильдиями, которые обычно числили пригородных ремесленников среди основных нарушителей своей монополии, запрещали им торговать на своем рынке изделиями «городских» ремесел. С другой стороны, анализ состава широко распространенной в городах Англии XI—XIII вв. ремесленно-купеческой «торговой гильдии» (gilda mercatoria) показывает, что она нередко объединяла торговцев и ремесленников не только города, но и округи, включая также лиц, которые числились крестьянами. В Скандинавии уже позднее городские ремесленники, даже цеховые мастера на годы уезжали работать в деревню.
Города стимулировали товаризацию пригородной земли, особенно занятой под монокультуры — технические, пищевые. В Далмации, например, уже с XI в. 20% земли, отчуждаемой в округе Сплита, составляли виноградники. Способствовали города и распространению пригородных садоводства, огородничества, животноводства.
Одновременно росли промысловые и ярмарочные местечки, села, хутора. Небольшие по размерам, они [114] составили целую сеть, более густую у известных промыслов и узлов торговых путей; ее ячейки глубоко вросли в местную жизнь, местные интересы. Лишь редкие из них превращались в города, большинство же — как Трелазе и другие во Франции, или многие английские местечки, занесенные в «Книгу Страшного суда», — столетиями оставались промышленными слободами, где регулярно занимались одним, чаще несколькими ремеслами. Были совсем мелкие поселения, профилированные на одном-двух промыслах, жители которых оказывались без земли или с очень маленькими держаниями. Яркий пример торгово-промыслового местечка в Англии — королевский манор Нортон (графство Нортгемпшир, рядом с Рокингемским лесом), где денежный чинш шел с 9 мельниц, леса, пасек и очень большой денежный чинш — с кузнецов. Во Франции торговые местечки успешнее развивались на базе «освобожденных» сельских коммун и вообще получивших привилегированный юридический статус общин. В ряде областей, например, в Лотарингии, они появились в XII в., в XIII в. сильно возросли в числе, в XIV в. сократились и в XV в. сошли на нет. Развитие внегородских центров торговли и промышленности под воздействием городов и торговых отношений, как и специализация пригородов, это тоже «окологородской процесс». Если села с промысловым уклоном вырастали чаще всего из аграрных поселений, обычно со своим рынком, промышленные хуторки узкоспециального профиля чаще всего были новообразованиями, сложившимися иногда и на «пустом месте», либо в стихийном процессе крестьянской внутренней колонизации, либо в результате направленной политики вотчинников, культивировавших на своих землях прибыльные промышленные занятия и усиленно приобретавших перспективные в этом отношении земли. При всех условиях концентрация промышленности в сельских поселениях обычно сопровождалась расширением торговой сети, складыванием новых местных рынков. Иногда рынки в деревне получали официальное признание правительства, как в «Купеческой хартии» (Англия, 1303), когда Эдуард I разрешил купцам, в том числе иностранцам, «вывозить что угодно, кроме вина, из любого места (страны)». На Руси проникновение торговли в жизнь деревни, крестьян видно из обычного употребления в крестьянском быту городских [115] изделий и импортных вещей, попадавших в деревню через городские рынки, но также через коробейников, ярмарки и рынки на погостах. В Швеции торговля крестьян на сельских торжищах также была очень распространенной, к концу XIII в. она вызвала серию правительственных запретов (организованных городами). Свидетельства о торговле немецких крестьян-держателей имеются уже в первом городском праве Страсбурга (конец XII в.), где зависимым людям местной церкви разрешается беспошлинно продавать в городе «вещи, которые сделаны своими руками или выросли» у них в хозяйстве, но запрещается совершать перекупки. Здесь о торговле крестьян своими изделиями говорится как об обычном явлении. В немецких документах того же времени масса сведений о бродячих мелочных торговцах (kremere), которые также скупали местные товары в деревне. Стабильная сеть рынков в сельской периферии многих европейских стран XI—XIII вв. свидетельствует о широком развитии товарных отношений, причем как в концентрированной, городской, так и в рассеянной по деревенским поселениям форме. Промышленность и торговля постоянно переплетаются с деревенской, аграрной жизнью, да и само их развитие во многом идет через деревню.
Можно говорить о типичности для европейского феодализма того времени именно социально смешанного, двоякого — через город и деревню — развития простого товарного производства. Это правило касалось, естественно, тех стран и районов континента, где внегородское, прежде всего крестьянское, ремесло стало особым общественным явлением, своеобразной отраслью экономики, которая развивалась наряду с городским ремеслом и подвергалась товаризации, подчиняясь общим закономерностям эпохи. Таких районов было, вероятно, большинство: Северная Франция, Германия, Англия, часть Испании, Фландрия, Северная и почти вся Восточная Европа.
Какое выражение получил этот процесс со всеми его особенностями в судьбах самих крестьян?
Сохранилась масса свидетельств о ремесленниках-крестьянах и сельских мастерах-профессионалах, переселяющихся в города, промысловые села, торговые местечки и таким путем социально закрепляющих свой профессионально-экономический статус. В свое время представители вотчинной теории считали, что основу [116] производительного населения городов составили дворовые ремесленники-профессионалы. Затем Н. П. Грацианский уточнил этот тезис, указав, что речь должна идти скорее о тех дворовых, которые оставили поместье и стали держателями на оброке. По данным Я. А. Левицкого, ремесленники, переселявшиеся в город, выходили не из дворни, а из среды зависимых крестьян-ремесленников, обязанных поземельной податью; т. е. именно крестьянское ремесло являлось базой для вырастания ремесла профессионального, в том числе городского. Был и иной путь выделения ремесленного труда из крестьянского производства: когда приобретение нового социального статуса, переход в новое сословие предшествовали формальной смене занятия.
М. Стам на материале Южной Франции показал, что складывание производительного населения городов происходило именно за счет крестьян, преимущественно бедных; явившись в город, они перво-наперво требовали участок земли. Последующее занятие ремеслом либо торговлей чаще всего было развитием их домашних peмесленно-промысловых занятий в сельской местности. Бегство бедных крестьян в города в XI—XII вв. в период бурного развития городского строя было одним из каналов миграции обезземеленного крестьянства — наряду и в русле внутренней колонизации, походов на Восток. Связь градообразовательного процесса как выражения общественного разделения труда — отделения ремесла и торговли от сельского хозяйства — с такими явлениями феодализма, как имущественная дифференциация и обезземеливание крестьян, столь же несомненна, как и связь его с развитием класса феодалов и государства.
Вряд ли стоит спорить о том, какой путь вымывания из крестьянства и концентрации промышленных элементов был более массовым. Преобладание любого из них обусловливалось особенностями развития каждой страны на разных этапах эпохи, зависело от уровня эксплуатации и степени личной зависимости крестьян, наличия (Северная Франция, Англия) или отсутствия (Южная Франция, Италия) заметного и перспективного массива крестьянских ремесел.
Уходили из деревни чаще всего представители низших имущественных и правовых категорий. Гораздо менее изучен, хотя известен (например, по истории Флоренции), другой вариант, когда из агросферы [117] уходили, в частности, в города, не обезземеленные и (или) личнозависимые, а состоятельные и (или) лично менее зависимые крестьяне. Классический для нашего сюжета материал Англии показывает, что вилланская, т.е. средняя, подавляющая по величине, часть крестьянства занималась домашним ремеслом; профессионально же ремесленным и торговым занятиям предавались либо низшие категории крестьян — коттеры и сервы, либо высшие слои — верхушка вилланства, фригольдеры. При этом ремесло крестьянских низов граничило с работой по найму, а верхов — с предпринимательством. Соответственно, переходя к профессиональному ремеслу, представители разных слоев крестьянства формировали в деревне и городе разные его «слои».
Конечно, масштабы процесса размывания крестьянства под воздействием разделения труда и рынка (и даже под воздействием процесса обезземеливания) для периода XI—XIII вв. не следует преувеличивать: города и специализированные промыслы даже в передовых странах удерживали в то время не более 15-20% населения континента. Другое дело, что город сильно воздействовал, как мы видели, на развитие ремесла в самой деревне.