«Лес богат, не то что наш брат». Вызрело черники, за морошкой поспела голубика, по ручьям — видимо-невидимо красной смородины, а все еще рожь на серп не доспела, потерпим малость.
По всей Руси праздновалось явление иконы Пресвятой Богородицы в Казани. День этот держал особый чин в Великом Устюге: торжественными службами чествовали праведного Прокопия, Христа ради юродивого (1303 год), Знамение от иконы Благовещение Божией Матери, чудесами прославленную с 1290 года. Бою колоколов вторил шум торговых рядов: без ярмарки разве ж праздник?
На острове Колгуеве с Прокопия шли горячие деньки: отлов линных гусей. Птица линяет, теряя «рулевые перья» из хвоста, взлететь не может — хоть голыми рукам бери. Гусей загоняли в сети. Интересно, сколько скоплялось там дичи, если 50–60 промысловиков, слобожан-мезенцев, за сезон добывали до 100 тысяч голов и птицы не убывало? Гусаки и гусыни — при выводках, в сети брали бессемейных яловиков, их ощипывали, потрошили и тушки засоливали в бочки. С Колгуева вывозился гусиный и утиный пух — 70-100 пудов ежегодно, около 50 пудов мелкого пера. В Архангельске, на его окраинах, в Соломбале и Кузнечихе, продавали мезенцы гусей по 6–7 копеек за тушку.
Бедняцкая была пища, что вы хотите…
Было так в середине XIX века.
22 июля — Панкрат и Кирилл.
С заполярного острова перенесемся на огородные гряды: «Панкрат и Кирилла, святые отцы, пробуют первые огурцы».
Снимали пробу Панкрат с Кириллом: ах, добрая закуска пропадает. Сюда б да винца косушку, его ить и монахи приемлют…
Сидим! Хорошо сидим! И сутки просидели сиднем, в деревенских календарях, гляньте, следующий день пропал, следа не осталось.
24 июля — Офимья и Ольга.
В устных календарях — стожарница и сеногнойка.
Стожары — созвездие северного неба, Плеяды, ярче, блистальней сияющие с потемнением ночей.
Стожар, как известно, — длинный кол, обычно суковатый. Ряд стожаров составляли основу, куда стожилось, складывалось сено на подмости из хвороста, старых жердей (для проветривания снизу, чтобы кладь не плесневела в сырую погоду).
Мужики сплошь и рядом на стороне: в лесу смолу, деготь гонят, уголье жгут, в Уломе торф копают. Куда без копейки? Лето в году одно! Сейчас копейку не зашибешь, будешь опосля локти кусать.
Не бабье дело затыкать остожья — ставить стожары, надрываясь с ребятишками на сенокосе. Но куда податься?
Были у нас Офимьи-стожарницы, честь им и место в деревенских святцах!
А в духовных святцах — почесть Великой княгине Ольге, поименованной мудрейшей, равноапостольной.
Сказания о правительнице Киевской Руси, сурово, коварно покаравшей племя древлян за убийство мужа, — украшение древних летописей. В соборах и храмах величают ее, «яко зарю утреннюю, в земле нашей воссиявшую и свет веры православные народу своему провестившую». В 957 году святая Ольга приняла крещение в Константинополе, первая христианка киевского княжеского дома.
Возрастает разность дневных и ночных температур, бывают и утренники: легкий, матовый иней оседает в ложбинах, не поднимается к буграм суходолов. На покос прихватывай грабли с утра. В закоулках скошенная трава скорее преет, чем сохнет, приходится ее выносить на открытые ветру и солнцу места.
25 июля — Прокл.
В устных календарях — большие росы.
«На Прокла поле от росы промокло». «Росой лес умывается, с ночкой прощается».
Тронь березу-подростка — окатит, как из лейки. Желтый лист сорвется, мол, на-ка медальку, что рано встаешь, косу берешь!
26 июля — Степан Савваит.
К нему приложение долгожданное: «Степан Савваит ржице-матушке к земле клониться велит».
Мужику рожь поклон отвешивает: повершай-де с зеленой страдой, на очереди страда хлебная, коли колос погрузнел, июль изготовился к передаче дел августу — травкой белозором, расцветшей на лугу, спелой ягодой в саду, кубышками мака под окошками.
28 июля — Кирик и Улита, Владимир — Красное Солнышко.
«Улита едет, когда-то будет»? Досада на тихонь нерасторопных, которым «семи собакам воды не разлить»?
О Кирике говорили: не в пору он дождь льет.
«На Владимира солнышко красно играет».
Великий просветитель и креститель Руси святой Владимир, внук великой княгини Ольги, прошел жизненный путь от идолопоклонства к истинному познанию Бога. Словами любви к Богу святая Ольга посеяла спасительные зерна в сердце своего любимого внука.
Святой Владимир принял Крещение в Херсонесе в 988 году. И тогда же состоялось Крещение всей Руси — всего русского народа от Причерноморья до Великого Новгорода. Тем самым Русь на равных христианской державой влилась в семью европейских народов.
29 июля — Финоген.
В устных календарях — волотки на бородки, зажинки.
О погоде множились прикидки, так как «лето под гору катится», об отлете «пташки задумываются». «Придет Финоген с теплом да со светом, управишься загодя со жнитвою. Финоген с дождем — копногной, хлеб в снопах прорастет. Финогеев день к Илье Пророку навстречу идет — жнитво солнышком блюдет».
Ох, «молись солнышку, дал бы вёдрышка»: с сеном не управились, жатва стучится в ворота!
На лугах Поморья все еще «щука ныряет, весь лес валяет, горы ставит» — о косе загадка. Точно, образно сказано.
Горы сена надобны, чтоб снабдить скотинку-животинку, черно-пестрых холмогорок, карих вятских лошадок кормами на зиму долгую.
Бывало, по деревне весть:
— Дедушка Панкрат к себе на бороду кличет.
Ничего такого. «Борода» — окончание страды. «На бороду», то есть помочь соседу завершить сеноуборку, сходились без повторных приглашений. Принято, заведено, храни обычай доброй старины. А зажинки — то-то праздник!
Сноп-первенец с полосы нарядно, по обычаю, одетая хозяйка дома проносила гордо серединой села. Водружался сноп в красный угол избы под образа. Стоять ему — с солонкой с солью, со свечой — до самых дожинок.
Уборка хлебов велась раздельным способом. Не дошла рожь, дозреет в снопах, поставленных суслонами. Десять снопов ставили вместе и сверху снопом прикрывали — вот и суслон.
Преображалась округа: луг — и стога, нива — и суслоны. Поле с полем перекликались:
Пора же, мати, жито жати,
Ох, и колосок налился,
Пора же, мати, дочку дати,
Ох, и голосок сменился.
Русь работящая — Русь песенная…
30 июля — Марина и Лазарь.
В устных календарях — зори с пазорями.
Солнце закатилось. Высыпают звезды. Тлеет золотистая, в легком румянце, заря. Внезапно с запада окоем высвечивается голубыми вспышками. Отблеск дальних гроз в народе и прозывался «пазорями».
Сколько времени уделял небу крестьянин, весь в земных заботах! На Ивана Купалу «солнце трижды останавливается». «Месяцев праздник«- 18 июля, «солнце красно светит» — 29 июля.
И наконец, «зори с пазорями». Смотри, внимай, ничего не пропускай!
31 июля — Емельян.
В устных календарях — воробьиные ночи.
Стой-постой, вдруг память изменила? Негде свериться, не у кого справиться. Нет полного списка народных устных календарей, иметь их мужикам вовек было отказано. И были ль святцы деревенские, докажи тем, кто им не верит!
С грозами приходит, с грозами уходит июль.
Гроза впотьмах, говорили: «воробьиная ночь». Дескать, испугавшись нарастающего треска, слепящих молний, воробушки в своих ухоронках копошатся, потом летят незнаемо куда.
Утром, помнится, стога сена курились на пригреве, лужок за погребом белел катышками дождевиков, блестели лужи, маня по ним, теплым до щекотки, проскакать босиком.
Благодать: не поливать гряды, не позовут раньше обеда сгребать сено.
Айда в Магрин бор!
Увесисты молодые подосиновики, крепыши на толстых ножках. Ко мхам жмутся маслята: «Был ребенком — пеленался в пеленки, стал стар старичок, надел воротничок». Подберезовики скромные, лесные ребятишки — на исподе шляпок рыжие веснушки.
Может, навестить Городишну? Вода прибыла после грозы, вдоль берега глинистая муть. Кишмя кишат пескари, мулявы-гольяны, уклеи, ельцы. Только удочку закинь, будут клевать на голый крючок!
…Иду лугом, подпираюсь палочкой: не лишним мне сделался батожок-посошок. Простор здесь, поля, покосы — не городищенским чета река шире и глубже, чем в детстве, да что-то не прикипаю к ним душой.
Пасется стадо коров вдоль берега Кубены. У пастуха через плечо орущий модные песенки транзистор, и я еле-еле различаю с песчаной отмели тонкий мелодичный говор куликов.
А, кулики-сороки? С дальнего Севера прилетели, весточка, что лето тронулось к осени, точно годы мои — к зиме.
Взмывают, будто из-под ног, чибисы, восклицают над головой:
— Чьи вы? Чьи вы?
Не знаю. В самом деле, не знаю, чьи мы, — от деревни отстали, к городу не пристали.
Иду, устало опираясь посошком, и странная мысль меня осеняет: вдруг выведет тропка узкая к суслонам на загонах-пажитях, к проголосным песням, какие забыты, к наивной вере, что если не у меня, у этих полей и лугов еще все-все впереди?
979 год — на Руси такие ветры с вихрем, страшные грозы, что об этом счел нужным упомянуть летописец.
1003 год — лето, благоприятное «на умножение плодов земных», то есть выдалось исключительным урожаем.
1017 год — в Киеве огнем уничтожено множество церквей. Причина распространения пожара, видимо, сухая погода.
1224 год — «страх и ужас на всех»: зной, сушь, горят болота-торфяники.
1301 год — 26 июля на Ростовскую землю обрушилась буря, в городе Ростове Великом четыре церкви с основания свергло, у жилых зданий ломало кровли.
1340 год — засуха. В городах Руси пожары. Великий Новгород охватило пламенем, возник ветер ураганной силы. Огонь был столь «лют и велик», что «по воде хожаху»: мнилось — настал конец света.
1355 год — засуха. По летописи Устюжской, «около солнца черно, и само солнце аки кроваво, и мгла стояла с пол лета».