По их отчеству и звали их всех троих Петрушиными. А фамилия-то, как и у остальных наших деревенских жителей, тоже была Левыкины.
Двое из братьев – Василий и Иван навсегда ушли из деревни еще до революции и с тех пор в ней никогда не бывали. Они обосновались в Москве и сделали здесь нашу деревенскую фамилию известной. Сын Василия Петровича Виктор Васильевич Левыкин был в довоенные и послевоенные годы секретарем Пролетарского райкома КПСС. А до этого выдвижения он работал модельщиком на Автозаводе имени Сталина и был там избран секретарем парткома. Мне не довелось знать его лично. Он был уже недоступен нам, простым односельчанам. Но я следил за его успехами и, не скрою, гордился своим земляком. А в 1948 году пришлось пережить разочарование, так как вдруг наш земляк был разжалован в рядовые и исключен из партии по так называемому «делу об автозаводе». Опале, правда, тогда был подвергнут и сам Иван Алексеевич Лихачев, легендарный сподвижник Серго Орджоникидзе и директор ЗИЛа. Правда, в годы, последовавшие после XX съезда КПСС, Виктор Васильевич восстановил свое партийное реноме, но подняться до утраченных высот уже не мог. Одно время он был заместителем, а затем и председателем Ждановского райисполкома. В начале шестидесятых годов его вдруг назначили начальником Главного управления милиции города Москвы. Однажды я попытался установить с ним контакт. Будучи заместителем декана Исторического факультета МГУ, я по телефону позвонил в его приемную. Мне надо было выяснить вопрос о правилах прописки для выпускников, оканчивающих университет и уезжающих на работу по распределению. Но Виктор Васильевич не имел времени, чтобы ответить на мой вопрос. А я-то рассчитывал, что, назвавшись Левыкиным, я вызову у него какой-то интерес.
Как говорится, много у нас в деревне было таких Левыки-ных, а на всех времени у руководителя в запасе не было. Ну, я не остался на него в обиде. Может быть, он еще подумал, что земляк о чем-нибудь попросит. Действительно, много было нас, Левыкиных, а начальник милиции Москвы из них был только один.
А вот с одним из сыновей Ивана Петровича я случайно познакомился в 1958 году. Однажды, проходя дворами по направлению к Зубаревским баням (в то время я жил в деревянном, без удобств доме на Мало-Московской улице), я обратил внимание на то, что на одном из индивидуальных гаражей была написана моя фамилия. Меня это заинтересовало, и скоро я увидел его хозяина. Он и оказался сыном одного из братьев Петрушиных – Александром Ивановичем Левыкиным. Мы познакомились, поговорили, но знакомство потом не продолжилось. Спустя несколько лет мне пришлось еще раз услышать об этом человеке. Было это в конце семидесятых годов. Я работал тогда директором Исторического музея. Мой заместитель по хозяйственной службе Алексей Сергеевич Александров, будучи озабочен поисками специальных красителей для готовящейся выставки, обратился на балашихинский завод, производящий нужный материал. Директором завода оказался тот самый Александр Иванович Левыкин. В отличие от случая с Виктором Васильевичем упоминание моего имени в разговоре с директором помогло моему заместителю успешно решить вопрос о получении требуемой краски. Но я и в этом случае нисколько не преувеличиваю значения нашей соседской фамилии. Чтобы достать краску, А. С. Александров нашел бы и другие аргументы. У него их много было в запасе. Раза два после этого случая мы созванивались по телефону. Но знакомство и связи дальше не пошли.
Третий из братьев Петрушиных получил от них в полное владение всю деревенскую усадьбу. Как я уже сказал, она
7 1798 оказалась буквально зажатой на небольшом участке земли между двумя соседними дворами, и пришлось Николаю Петровичу просить у сельского общества выделения ему земли на другом месте. Дом был перенесен на те же выселки, где расположился уже знакомый нам Илья Петрович.
У Николая Петровича было два сына – Сергей и Алексей Николаевичи. Обоих я знаю, помню, и они знали меня. Звали их в деревне Клыками. Может быть, эта кличка имела отношение ко всему семейному клану Петрушиных. Но я этого не утверждаю. А для Сергея Николаевича Левыкина она как бы специально была придумана. Был он действительно клыком, каким-то постоянно опасным в общении с людьми. У него во дворе была злая собака. Она как-то укусила маленького его сына Виктора. А у меня с тех пор возникла навязчивая ассоциация схожести злой собаки и ее хозяина Сережки Клыка. Он очень груб был в отношении к своей жене Марии Николаевне. Она происхождением своим была из ушаковских Шабанов и тоже не отличалась тонкостью воспитания. Ее в деревне называли Машкой и Маруськой, но никогда – Марусей. В общем, пара соответствовала друг другу.
Брат Сергея Николаевича Алексей был противоположностью старшему. Он был какой-то приторможенный, безынициативный, несловоохотливый. Может быть, причиной этому было переживание тяжкой вины в связи со случайным и непреднамеренным убийством мальчика, моего двоюродного брата, выстрелом из ружья. Может быть, поэтому он после этого не остался в деревне, чтобы не мучить себя и мать убитого воспоминаниями о трагедий. Женившись, он уехал в Москву и всю жизнь, до войны, на товарной станции Москва-Курская работал весовщиком. С войны он не вернулся.
Хозяином на усадьбе отца остался Сергей Николаевич. Но мне кажется, что он был незадачливым хозяином и достатка своего к полученному наследству не приумножил ни работой в колхозе, ни работой по найму в соседнем совхозе «Алисово». Он тоже, как и знакомый нам Сергей Петрович, иногда поругивал Советскую власть, и с ним случилось то же самое. Когда начиналась война, он, побыв несколько месяцев в оккупации, прошел тот же путь жестокого политического воспитания из-под фашистского сапога. По освобождении деревни был призван в Красную Армию. С фронта он вернулся с орденами, но без руки.
Как интересно, однако, меняла Великая Отечественная война судьбы людей, тех, кто до нее находился не в ладах с Советской властью. Одни из них естественно оказывались в рядах полицаев и в армии Власова, а другие, познав на своей шкуре фашистский порядок, стали на защиту Советской власти. Многие из них отдали за нее жизнь. Многие вернулись с войны коммунистами. А ведь вступление в партию на фронте означало только одно: «Коммунисты, вперед!» Я сам встречал таких людей. Да, в нашей деревне до войны многие из мужиков позволяли себе высказывать неудовольствие властью, а на службу фашистам добровольно пошел только кренинский Андрюха Зоб. В последние годы некоторые известные российские радикально-демократические писатели и историки-публицисты, бывшие до этого много лет активными членами Союза писателей и Союза журналистов СССР, вдруг резко поменяли свои оценки Великой Отечественной войны вплоть до того, что литературными героями их публикаций стали предатели: полицаи, власовцы и трусы. По их новым версиям, они никакого предательства по отношению к России не совершали. А переходя на сторону врага, они якобы таким образом выступили на борьбу против якобы ненавистной народу Советской власти и за возрождение «Новой демократической России». Получается у них теперь так, что настоящими героями и патриотами были предатели-власовцы, а не те, кто отдавал жизнь за Советскую Родину, за свой народ.
Мне легко опровергнуть этот досужий и плохо пахнущий домысел. Я сам был добровольцем на войне. И весь наш истребительно-мотострелковый полк состоял из добровольцев, и все мои друзья – сверстники и одноклассники, – вступая в ряды Советской Армии, знали только одно: к нам пришла большая беда, и Родину надо защищать всеми силами. Может быть, не все сразу поняли эту неизбежность. Конечно, кое-кого тешили какие-то иные надежды, и они оказались в рядах предателей. А другие, пережив на своей шкуре фашистский оккупационный порядок, взялись за оружие, ушли в партизанские отряды и в Красную Армию и до Победы, не жалея жизни, сражались с фашизмом, за Родину и за Советсткую власть.
А полицаи и власовцы, как бы ни старались наши перековавшиеся писатели, так и останутся в памяти народной как трусы, негодяи и предатели.
Я вспоминаю в связи с этим очень интересный эпизод. Наш орудийный расчет в начале лета 1943 года на рысях вкатывался на окраину станицы Крымская на Кубани. Наступил день ее освобождения. У крайнего дома нас встречал старый казак и, не переставая, крестился и кланялся нам в пояс. А ведь не секрет, что всего год назад до этого кое-кто из казачков встречал «освободителей» со свастикой с хлебом-солью. Всего год с небольшим хозяйничали в станице фашисты и в конце концов оставили на всю станицу одну корову и одну козу.
На Северном Кавказе мне пришлось с боями пройти через многие села и станицы. И я свидетельствую, что все их жители, не дожидаясь команд сверху, возрождать свою освобожденную жизнь начинали с восстановления колхозов и советской власти.
Вот так и наши бывшие неблагонадежные мужички, справедливо и несправедливо обиженные Советской властью, Родине своей не изменили, а те, кому довелось вернуться в деревню живыми с наградами или без них, принялись первым делом за свои колхозные дела.
Безрукий Сергей Николаевич, однако, получил как инвалид войны земельный участок во Мценске. Говорят, что в этом ему помог московский высокопартийный двоюродный брат. С тех послевоенных пор ветеран и обосновался на жительство в райцентре. А место, где на отшибе от деревни стоял его неуютный дом, заросло осиной. Когда-то против него стояли две могучие, высокие березы. Это их я разглядывал на фоне далекого синеющего горизонта в ясную погоду из-за окраины Мценска, с хутора моего Дяди. И берез этих тоже уж и в помине нет. Может быть, кто-нибудь когда-нибудь в густой траве случайно обнаружит остатки пней от них. Пусть тогда этот случайный в наших краях человек узнает, что жил на этом месте в тридцатые, довоенные годы Сережка Клык, а по-настоящему Сергей Николаевич Левыкин – герой Великой Отечественной войны со своей супругой Марией Николаевной.
Общепризнанным лидером и авторитетом в общественных делах и в жизни нашей деревни на протяжении многих десятилетий с конца девяностых годов XIX века, в дореволюционные годы и в наше советское доколхозное время был Алексей Яковлевич Левыкин. Пришла теперь очередь рассказать и о нем, и о его брате Дмитрии Яковлевиче. К сожалению, мои личные воспоминания о них очень скудны. Но я очень хорошо помню их общую уса