дьбу, так как она сохранилась в деревне после раскулачивания хозяев как центральный колхозный двор.
Дом у Алексея Яковлевича был кирпичный, на две половины. Правая состояла из большой залы-горницы и двух спален, а в левой была кухня и прочие хозяйственные помещения – вещевые и продуктовые чуланы.
Мебель в чистой половине была городская: большой раскладной дубовый стол, венские стулья, диван с высокой спинкой и плюшевой обивкой, буфет с хорошей фарфоровой и стеклянной посудой. Здесь же был и хозяйский рабочий стол с письменным прибором. В спальных стояли металлические кровати со шкафами-гардеробами и комодом. Обстановка в хозяйственной половине была простой крестьянской: лавки, сундуки, лари.
Дом был с крыльцом, с которого открывался вид на хозяйственный двор. Справа стоял большой дощатый сарай, в котором содержался наиболее ценный сельхозинвентарь: конская упряжь, веялки, сортировки, триера, косилки. Слева от дома, напротив машинного сарая находился большой погреб-выход и хлебный амбар, в котором хранились мука и зерно. Под амбарным навесом по стене были навешаны бороны, стояли плуги, культиватор и прочий металлический пахотный инвентарь. Хозяйственные постройки перед домом создавали замкнутое каре, которое на противоположной стороне на удалении примерно ста метров закрывала большая рига. Около нее стояли сеялки. Большой скотный двор на несколько лошадей, коров и стадо овец находился сзади дома. Слева от крыльца дома, если к нему стоять лицом, вытянулся в длину метров на полтораста фруктовый сад с пчельником. Яблони были посажены в три ряда, а по канавам росли вишни и сливы.
Сзади дома и сбоку скотного двора разрослась осиновая вперемежку с березами маленькая рощица. На деревьях здесь гнездилась большая стая ворон. Каждый день по вечерам они давали громкий концерт, на всю деревню, устраиваясь на ночлег. А на площадке перед домом тоже росло несколько старых берез и кленов. По размеру усадьба Алексея Яковлевича занимала, пожалуй, половину всей центральной части деревни. Между этими двумя половинами стоял и сейчас стоит наш общий деревенский колодезь, который соединил воедино всю деревню при всем социальном и экономическом неравенстве ее составных частей.
Нет теперь, после описания усадьбы необходимости делать заключение о том, что она принадлежала самому зажиточному в деревне человеку. Это и так видно. Но, надеюсь, видно и то, что хозяйство этого человека было не просто зажиточным, но и передовым по техническому и материальному оснащению. С ним могло бы соревноваться только хозяйство моего дяди Федота Ивановича, расположенное симметрично на другом краю деревни. Но у дяди усадьба внешне сохраняла черты маленького дворянского гнезда, тогда как у Алексея Яковлевича она являла черты новой хозяйственной организации. Когда мне приходилось в студенческие годы в исторической литературе читать о развитии русской деревни, зрительным примером капиталистического хозяйства для меня всегда возникало воспоминание об усадьбе Алексея Яковлевича. Да и сам он, как человек нового времени, являл собой его образец. Его отличало от других хозяев не только внимательное отношение к опыту ведения хозяйства, накопленному им самим и всеми остальными односельчанами, но и обращение к новым знаниям в области агротехники и организации сельскохозяйственного производства.
Он выписывал для этого соответствующую литературу. Интересуясь ходом политической и общественной жизни в стране, он также выписывал газету. Образование его было невысоким, как и у всех,– в объеме церковно-приходской школы. Но в силу природных данных его интеллектуальный кругозор был значительно шире простой грамотности. Наши деревенские мужики пользовались его советами и заключениями по вопросам сроков различных видов работ в зависимости от погодных условий и различных приемов их проведения. Он самостоятельно понимал и оценивал преимущества кооперативной организации сельского труда от простейших форм деревенской супряги до организации кооперативного товарищества. Крестьяне внимали его советам и шли за ним. Так, под его руководством в деревне было организовано побочное от основного земледельчества производство кирпича на основе использования дарового местного сырья. Для этого было организовано деревенское товарищество «Кирпичный завод», в которое на паях вошли крестьяне трех деревень: Левыкино, Ушаково и Кренино. Технология производства была проста. Рядом с заводом в овраге брали глину. Сами крестьяне под руководством нанятого специалиста готовили из нее массу, из которой формовали кирпич. Сырец просушивали в специально построенных сушильных сараях, а потом партиями загружали в обжигные печи, устроенные в склоне горы. Их было три. Обжигали сначала дровами, а потом стали покупать каменный уголь. Способ обработки был дешевый, так как в основном применялся труд самих пайщиков. А нанимаемых специалистов по обжигу и формовке сырца было всего два человека. Себестоимость кирпича была очень низкой, и поэтому, несмотря на низкую продажную цену готовой продукции, производство оказалось рентабельным. Кирпич очень ходко продавался. Иногда его отгружали вагонами на станции Бастыево по заказам дальних покупателей.
Скоро завод приобрел первый механизм – глиномялку с конским приводом. Она начала действовать, и производство сулило новые успехи. Но тут грянула коллективизация, и, как пелось в песне, сами пайщики «по кирпичику разорили весь этот завод». В местах отдаленных оказался и его организатор. В новой жизни он оказался классово чуждым элементом.
Отдавая должное человеческим качествам Алексея Яковлевича, я, однако, обязан определить и его социальную сущность. Его хозяйский достаток, предпринимательские успехи возникли не только за счет собственного труда. Основу его богатства и предпринимательства составило первоначальное накопление. Рассказывали, что отец его Яков Николаевич был не менее предприимчив в умении сколотить копеечку. От других сельчан он отличался глубокой набожностью и в связи с этим был он избран в приходе Беляниновской церкви старостой. Шила-то в мешке утаить невозможно, и прихожане знали, что известная часть церковных доходов от треб и подаяний оставалась в его кармане. Весомым вкладом в хозяйскую копилку стало и богатое приданое, которое получили братья Алексей Яковлевич и Дмитрий Яковлевич при женитьбе на дочерях состоятельных мценских мещан. Жену Алексея Яковлевича звали Еленой Егоровной, а Дмитрия – Еленой Ивановной. Жены не родили братьям детей, но в хозяйстве были аккуратны, себе, да и мужьям излишеств не позволяли. Семья была абсолютно трезвой. По рассказам моих родителей, общей чертой и отца, и братьев, и их жен была расчетливая скупость. Предприимчивый Алексей Яковлевич, наряду с участием в семейном хозяйстве, имел многие годы сторонний приработок в лесном деле. Приохотил его к нему мой ушаковский дед Илья Михайлович. Алексей Яковлевич оказался способным его учеником. Приработок нашего деда, однако, не увеличивал его хозяйства, Так как уходил на обеспечение многодетной семьи. А у Алексея Яковлевича такой нужды не было: он, как и его брат, был бездетным, и все приработанное шло в копилочку. На накопленные деньги было приобретено около 50 десятин земли и разнообразный набор сельскохозяйственного инвентаря. Братья хозяйствовали вместе. Однако за старшим закрепилось преимущество руководителя. А младший, на современном языке, выступал в роли главного инженера или механика. В его распоряжении состоял весь парк машин и рабочего скота. Дмитрий Яковлевич принимал непосредственное участие в трудовом процессе. Между братьями, однако, дружбы не было. Дмитрий Яковлевич выглядел человеком, подчиненным своему брату-хозяину. К постоянному найму рабочей силы братья не прибегали. Впрочем, один постоянный работник в доме у Алексея Яковлевича был. Это был странного вида человек. Все его звали Володей. В дом хозяина он попал из приюта, жил в нем на положении члена семьи. Я помню его уже пожилым человеком. У него были мохнатые брови, маленькие глазки и крупный нос. Мне казалось, что он был похож на медведя. Физически он был очень силен, а разумом – не очень. Говорил он очень мало, односложными фразами. Иногда возникало впечатление, будто он вообще говорить не мог. Он всегда странно улыбался, а его поступки были непредсказуемы. Мы, ребятишки, поэтому его побаивались. Он не умел чувствовать чужой боли и иногда так схватывал своими сильными руками тех, кто с ним шутил, что было и больно, и невозможно освободиться. Хозяину он был предан. А тот его не обижал. Работал он только по дому и при скотине.
Полевые работы Алексей Яковлевич организовал так, что они выполнялись силами односельчан, соединенных в супрягу. Мне теперь кажется, что этот умный и хитрый хозяин задолго до большевиков осознал преимущества коллективного труда и сумел его организовать прежде всего в своих целях в значительной части на основе имеющейся у него техники и инвентаря.
Дело было поставлено так, что основные работы, такие как сев и уборка урожая, проводились в деревне сообща всеми хозяевами в порядке очередности. В установлении ее, конечно, проявлялся факт неравного права хозяев, участвовавших в супряге. Преимущество имели более состоятельные хозяева, те, у кого были более работоспособные лошади, или семьи с большим количеством рабочих рук. Но неравенство сглаживалось обязательностью выполнения работ для всех, без исключения, хозяев. Более эффективно коллективный труд выглядел в главные рабочие поры: на сенокосе, уборке урожая и на молотьбе. Здесь все были вместе, в едином трудовом порыве и с песнями.
Партнером по организации коллективного труда, или просто супряги, у Алексея Яковлевича был мой дядя Федот Иванович. Оба зажиточные хозяева не были друг другу конкурентами. Они были сообщниками. Никто в деревне не воспринимал их как эксплуататоров, потому что никаких кабальных условий в товарищеской супряге зажиточные партнеры не выдвигали и сделок не заключали. Не было в обиходе нашей деревни ни слова «кулак», ни слова «мироед» или еще как-нибудь в этом духе. Неравенство, однако, проявлялось в том, что, конечно, большую экономическую выгоду получали организаторы. Но без супряги они не могли самостоятельно в необходимые сроки выполнять свои работы. Пришлось бы прибегать к найму, а это увеличило бы расходы, и доля прибыли не была бы достаточно высокой. Так что и Алексей Яковлевич, и Федот Иванович не без личного расчета пользовались этим естественным преимуществом. Однако оно не нарушало стабильного социального согласия в деревне, сложившегося традиционно в давние времена. Жизнь в нашей деревне в первые годы Советской власти не выявляла острых антагонизмов.