Новая экономическая политика, неизбежность которой оказалась очевидной к концу Гражданской войны, дала возможность вывести из кризисного состояния экономику советского государства прежде всего обеспечением условий подъема производства в крестьянском хозяйстве. Ее положительные результаты проявились не только в росте объемов производственной продукции и даже не только в укреплении в целом крестьянского сектора экономики, а в том, что в среде крестьянства вырос слой хозяев, способных не только реорганизовать свое индивидуальное производство, но и взять на себя роль руководителей крупного сельскохозяйственного производства. Коллективизированная деревня могла дать значительно более высокий экономический результат, окажись она под руководством этого выросшего в деревенской среде слоя специалистов-хозяев.
Но именно в них-то государство рабочих и крестьян увидело главную опасность для себя. На мой взгляд, тогда, в начале коллективизации, даже при наличии фактов социальных конфликтов, было преувеличено отрицательное значение антагонистических тенденций в процессе социального и экономического расслоения нэповской деревни. В этих условиях был необходим трезвый и обстоятельный анализ этих тенденций. Нужно было, как сейчас говорят, просчитать все варианты возможных решений и только тогда принять наиболее оптимальное из них с точки зрения главной задачи социальной реконструкции деревни. Партийное и государственное руководство, повинуясь усвоенной догме, сделало ставку на беднейшие слои деревни и из их среды выдвинуло руководителей новой колхозной деревни. А на практике произошло так, что сложным производством стали руководить неопытные, неподготовленные для этого важного дела люди. Решению общей задачи здесь не могло помочь просто честное отношение к делу многих вчерашних бедняков и батраков. Нужны были опыт и знания. А этого у бедняков не было. И в итоге оказалось невозможным оценить величину издержек, произошли ли они от простого неумения или от преступной безответственности таких балаболов, как Стеха, Егор Политов, Гаврил Петров или Абрам Михалыч в нашем колхозе «Красный путь».
Но, как бы то ни было, наш колхоз состоялся. Он возник в 1930 году. В него вошли все жители трех деревень – Левыкино, Ушаково и Кренино. Каждая из них составила бригаду. В нем объединилось всего около трехсот гектаров пахотной земли с небольшим луговым угодьем. Лесных угодий колхоз не имел. Поросшие молодым осинником и березняком две стороны луга нельзя было считать таковыми, несмотря на то, что в обиходе называли эти заросли Кренинским лесом. Грибов там можно было набрать, да и ягод тоже. Но других хозяйских нужд в этом лесу удовлетворить было нельзя. С дровами в наших деревнях было плохо. Топились хворостом и соломой. Для общих водопоев служили два пруда. Воды в них едва-едва хватало до конца лета. В каждой деревне было по одному колодцу. Воды в них хватало только на хозяйственные нужды. Ни о каком искусственном орошении нельзя было и думать. Судьба урожая в поле и на огородах полностью зависела от погодных условий.
В общественный сектор колхоза перешло все конное поголовье деревни. При этом значительную часть конного парка составили лошади раскулаченных хозяев. Это было полтора десятка лошадей в хорошем рабочем состоянии. Весь конный парк был собран на колхозной конюшне в большом скотном дворе Алексея Яковлевича. Здесь же, при этом конном дворе был собран весь сельхозинвентарь и машины, а также вся упряжь и ходовая часть. Собралось в колхозе и небольшое общественное стадо коров (10—12 голов) и отара овец (около ста голов). Все оно уместилось на скотном дворе Федота Ивановича.
В общественном ведении оказались жилые и хозяйственные постройки раскулаченных хозяев, а также их яблоневые сады. За колхозом остался и действовавший тогда кирпичный завод.
Все памятные мне годы наш колхоз «Красный путь», этот не случайно сложившийся трудовой, соседский и родственный коллектив, жил трудной и сложной жизнью. Были неурожаи, были голодные и холодные зимы. Случалось моим сверстникам ходить с сумой за подаянием по окрестным и тоже отнюдь не сытым селам и деревням. Но каждую весну вокруг оживали поля, цвели сады. Каждое лето шумело рабочей порой в поле и на токах. Каждую осень колхозные обозы везли на мценский элеватор свою хлебную трудовую долю, определенную государственным обязательством. И даже тогда, когда для себя деревне оставалось не более 150 граммов зерна на трудодень, каждую зиму морозными утрами над крышами домов столбами поднимался дым. Жизнь продолжалась. Она бережно сохраняла свои силы до следующих весенних всходов. Земля кормила деревню, а деревня изо всех сил, как маленькая птичка – кукушонка, кормила огромную страну.
Со второй половины тридцатых годов, а особенно в последние предвоенные три года люди наконец почувствовали и увидели долгожданные признаки улучшения жизни. И в колхоз, и в дома стал приходить достаток. Особенно удачным был тридцать девятый год. Урожай получился отменным. На новину колхозникам выдали на трудодень по пять килограммов муки. Я помню, как привезенную с мельницы муку прямо с возов, из веретьев рассыпали по мешкам, вешали их на колхозных десятиричных весах, и мужики, не чувствуя тяжести, носили трудовой хлебушек в свои закрома. А кренинский мужик-великан Харитон Петрович подъехал к весам за своей долей на телеге. Он со своими четырьмя сыновьями заработал за лето четыреста трудодней. Долго бы пришлось ему и сыновьям таскать свои мешки! Целая гора мешков выросла на телеге. Тронул Харитон Петрович лошадку и пошел сбоку телеги, держа в руках вожжи. Пошел, гордо поглядывая по сторонам. В ту новину над деревней стоял какой-то особенный запах испеченного, свежего, без примеси, орловского ржаного и ситного хлеба с яблоками. Ребятишки наконец дождались натертых на сметане ржаных и пшеничных лепешек.
Жизнь в нашей деревне в предвоенные годы заметно стала налаживаться к лучшему. В житейском обиходе появилась и новая одежда, и радиоприемники, и велосипеды, и патефоны. В те годы невозможно было себе представить, что налаживающийся житейский кругооборот вдруг разорвется и прекратит свое движение. Невозможно было представить себе тогда такую картину, которую я увидел в 1966 году, глядя со знакомого мне бастыевского пригорка на место, где была когда-то моя деревня. Совсем исчезли дороги, ведущие к деревне. Заросли окрестные поля осиной и кустами орешника, исчезли, как их и не было, наши яблоневые сады, высохли пруды, потерял свои контуры наш деревенский выгон. Три маленьких дома-вагончика дымили жиденькими столбиками дыма.
Смертельный удар по деревне, конечно, нанесла война. Мужчины, способные держать оружие, ушли на фронт. Немногим посчастливилось остаться в живых и вернуться назад в свой колхоз. Достававшиеся дома семьи, спасая свою жизнь, вынуждены были уйти в эвакуацию. Это была общая судьба всех окрестных деревень, оказавшихся к тому же в лето сорок третьего на острие великого сражения. После него возможно было вернуться только на пепелища. Но война все-таки не убила до конца теплившиеся здесь жизни. Как только враг был изгнан, люди стали возвращаться на свои родные усадьбы. Их приютом стали солдатские блиндажи и землянки. Колхоз «Красный путь» еще не исчез тогда из сводок райсельхозотдела. Он еще тянул свое государственное тягло и не собирался реорганизовываться и менять своего названия. Надежду вселяло постановление ЦК ВКП(б) и Советского правительства, принятое в 1944 году, о восстановлении хозяйства оккупированных областей и о помощи колхозам и совхозам. Нашелся и дееспособный человек, который стал председателем колхоза. В деревню вернулся из Москвы Василий Гаврилович Левыкин. Под его руководством уцелевшие колхозники, в основном женщины, начали работу по восстановлению общественных хозяйственных построек, по сбору инвентаря и сельхозорудий. Собралось и заново создавалось общественное стадо, обрабатывалось и засевалось колхозное поле. Люди не спешили обустраивать свое личное жилище и хозяйство. Свои надежды, гарантию не умереть от голода они связывали с восстановлением колхоза. О том, как это было, мне рассказывала мать председателя колхоза, знакомая нам уже Анна Ивановна. Стройматериалов не было. Их невозможно было достать в разрушенном Мценске. В ход снова пошла наша глина, из которой когда-то на нашем заводе делали кирпич. В бурьяне, где когда-то были сушильные сараи, собрали остатки сырого довоенного кирпича. Стены скотных сараев плели из прутьев и обмазывали глиной. А районное руководство уже требовало выполнения плана. Опять появились толкачи-уполномоченные. Но колхоз жил не их указаниями и угрозами, а тяжелым трудом, трудом через силу вдов и сирот, которым просто некуда было деться. Но детей своих матери отправляли из деревни во Мценск, в Орел, в Москву, в Тулу на учебу в техникумы и вузы, на стройки, на заводы. На деревню и колхоз надежды уже не было. Они уже утрачивали перспективу и становились ненужными даже государству. Не под силу оказалось председателю колхоза «Красный путь» Василию Гавриловичу Левыкину со своими левыкинскими вдовами сохранить былую жизнь.
В начале пятидесятых грянуло новое историческое постановление ЦК и Правительства об укрупнении колхозов и о передаче многих из них в ведение совхозов. Последнее означало, согласно теории, «сближение и слияние двух форм собственности». Страна двигалась к коммунизму, объявив бесперспективными тысячи российских деревень и вместе с ними крестьянский уклад жизни.
Тогда в нашем государственном и партийном руководстве возникла наивная уверенность, что наше сельское хозяйство, истощенное войной, мы сумеем поправить этой реорганизацией без необходимого и значительного увеличения капиталовложений. Предполагалось, во-первых, что создание крупных хозяйств непременно увеличит их рентабельность только за счет объединения средств производства и людских коллективов. То есть исходили из уверенности в том, что количество само по себе перейдет в новое качество. А во-вторых, соединяя мелкие, маломощные и отсталые хозяйства с передовыми, наиболее экономически устойчивыми, надеялись, что последние поднимут их до своего уровня. Однако ожидаемого результата не получилось. Мне кажется, что принятое решение было очередной грубой ошибкой в руководстве сельским хозяйством. При невозможности преодоления послевоенной разрухи, увеличения капиталовложений и обновления основных средств производства и агротехники такая мера просто была вредна, в особенности когда она получила огульное плановое разверстание по срокам ее проведения. В угоду руководящей директиве местные органы игнорировали опыт, накопленный колхозами в преодолении жестоких невзгод и потерь в ходе объединения индивидуальных, единоличных хозяйств. В предвоенные годы определился для каждого региона страны, в зависимости от его естественно-исторических и экономических условий, тип коллективных хозяйств по специализации и по размеру объединенных посевных площадей и угодий. Не случайно ретивость многих местных властей, увлечение их необдуманным увеличением в создании крупных хозяйств были жестко остановлены специальным постановлением о вредности так называемой гигантомании. В нашей Орловской области размеры посевных площадей и угодий большинства сложившихся коллективных хозяйств колебалось от 200 до 400—600 гектаров. Одинаковая картина выявилась и в соседних центральных областях. В южных областях и в Поволжье хозяйства по объединенным посевным площадям были крупнее. А в Волго-Вятском регионе, наоборот, значительная часть хозяйств объединяла менее чем двести гектаров. Таким образом, в различных регионах к концу предвоенных пятилеток сложились хозяйственные системы, п