На поминках была вся деревня. Длинный стол был накрыт в саду под яблоней. Мне и сейчас кажется, что поминки не были тягостно-печальными. Бабушку в деревне уважали и чтили ее доброту и порядочность. Было много выпито и сказано добрых слов. Я помню, что наш деревенский батюшка не выдержал нагрузки и заснул на кухне среди порожних четвертей из-под водки.
Бабушка прожила долгую жизнь. Рано оставшись без мужа, она воспитала и пустила в люди всех своих детей. А я до сих пор не могу себе представить, как она могла это сделать в очень непростое время, одна, без помощи родни. Ее у ней, кажется, поблизости не было.
Родилась Арина Стефановна Шаламова еще при крепостном праве. Отец говорил, что в год освобождения крестьян ей исполнилось 16 лет. Если это так, то, следовательно, она родилась в 1845 году.
Мой Отец говорил, будто бы его Дед был мельником и что барин И. С. Тургенев бывал у него во время охоты. Все могло так и быть. Может быть барину даже случалось обратить внимание и на его Дочку среди встречавшихся ему крестьянских детей. В семье нашей, может быть со слов Бабушки, жила легенда, будто бы она однажды в Троицин день на гуляньях в Спасском-Лутовинове играла с Иваном Сергеевичем Тургеневым в горелки. Может быть, это так и было. Во всяком случае, имя великого русского писателя было ей знакомо. В молодости она была песенницей и особенно любила петь песню «Сизокрылый голубочек» и «Окрасился месяц багранцем». Может быть, ходила она девушкой и в хороводах, а барин слушал их песни и любовался ими.
Замуж Бабушку выдали в 17 лет. Она прожила долгую жизнь, родила и воспитала семерых детей, пережила трудную дореформенную и пореформенную эпоху, три революции и Гражданскую войну. Ей посчасливилось увидеть всех своих внуков. Я у нее был самый младший внук. И мне, наверное, досталось больше всех от ее доброты и ласки. Она меня любила. И я ее очень. В старости, до конца своих дней она жила в нашем доме, в семье своего младшего сына, моего Отца, к которому она была больше привязана, чем к другим сыновьям. Отец рассказывал, что ему из далекого детства запомнился один эпизод: Бабушка несла его куда-то на закорках и, уставши, присела отдохнуть. Он пожалел ее и обещал, что никогда ее не бросит, когда вырастет. Слово свое Отец сдержал. Но ему трудно было бы это сделать, если бы Мама наша не помогла ему. Она приняла на себя все заботы о Бабушке в самое трудное для нее время глубокой старости. Не знаю, любила ли она свою свекровь любовью дочери. Но она приняла на себя все заботы о Бабушке и ухаживала за ней до последних минут жизни.
Усадьба моего Деда находилась в самом центре деревни, на ее историческом пяточке. Вокруг нее стояли все уже знакомые нам дворы. Все они непосредственно или через проулки соседствовали с ней. Его дом, можно сказать, был типовым для его времени и мало отличался от соседских. Я могу его описать, так как видел его сохранившимся на усадьбе одного из старших братьев моего Отца – Бориса Ивановича. Он достался ему после семейного раздела и был перенесен почти без изменений на выделенную ему Обществом усадьбу за деревней на выгоне.
Дом был под одной крышей, под солому, с примыкавшим к нему двором. Сложен был из бревен, без фундамента, с небольшим крылечком. С него вход вел в просторные сенцы, через которые можно было выйти во двор. Теплая часть дома состояла из кухни с земляным полом и большой, в половину ее, русской печью и двух жилых комнат с деревянными полами: одна из них была побольше, со столом, лавками и топчаном, а другая, через переборку, с кроватью и старым ткацким станком, была и спальней, и рабочем местом.
В этом доме на старой усадьбе в семье моего Деда родилось пятеро сыновей и двое дочерей. Остается теперь догадываться, как жила в нем семья в десять человек, на чем ела и спала. Одно ясно – грелись все в холодные зимы на просторной печи. На ней и незаметно вырастали.
Сыновей по порядку звали Михаилом, Борисом, Александром, Федотом и Григорием, а дочерей – Евдокией и Юлией.
И все они были Шавырами.
Как они жили в том небольшом дедовском доме?
Как им удавалось добывать хлеб насущный в своем невеликом и небогатом хозяйстве?
Как им удалось приобрести знания и опыт, чтобы найти свое место в жизни, уцелеть в ней в тяжелые лихолетья и в горьком сиротстве? Про все это я рассказать не могу. Знаю только, что все они, за исключением младшей сестры Юлии, всю жизнь страдавшей от неизлечимой болезни, всяк по-своему свое место нашли и свою жизненную задачу решили, оставив после себя жизнеспособное потомство.
Из всей своей дедовско-отцовской родни я не знал троих: старшего дядю Михаила Ивановича, среднего Александра Ивановича и младшую Юлию Ивановну. Когда я родился, их уже на свете не было.
Тетка Юля вместе с Бабушкой жила в нашей семье. Будучи всю жизнь больным человеком, она тоже была на попечении моей Мамы. Такая ей выпала доля – ухаживать за престарелой свекровью и больной, своенравной золовкой. Особенно трудно Маме было ладить с последней. Ее психика была, видимо, угнетена безысходностью положения. Она была раздражительна, в особенности по отношению к Бабушке, своей матери. Словом, Маме досталась тяжелая нагрузка, не только физическая, но и морально-нравственная. Но она не отказалась от нее, никогда никому не жаловалась на эту участь и не обделила своим женским состраданием несчастную золовку.
Больше ничего о незнакомой мне младшей тетке Юлии я рассказать не могу. Мало что я знаю о своем старшем Дяде Михаиле Ивановиче. Но я знаю главное: он, как старший в семье после смерти своего Отца, сыграл важную роль в судьбе своих младших братьев, особенно моего Отца. О дяде Мише и сохранились его рассказы, которые я запомнил и из которых составил себе представление об этом интересном человеке. Не довелось мне знать и другого моего дядю, Александра Ивановича. Он умер в 1919 году. Но я знал его жену и сыновей. Из их воспоминаний и рассказов Отца я довольно подробно знаком с перипетиями его жизни. В отношении к остальной отцовской родне я был современником и даже соучастником их жизни.
Обстоятельства жизни семьи моего Отца до раздела между братьями были характерными для наших мценских мест на рубеже XIX—XX веков. Размер душевного надела в таких небольших деревеньках, как наша, составлял немногим более десятины. В хозяйстве моей Бабушки было не более 7—8 десятин пашни, усадьба с яблоневым садом в двадцать корней и участок под картошку в 20—30 соток.
Пятерым сыновьям ужиться на таком наделе, когда они задумали бы обзаводиться своими семьями, было бы невозможно. Неизбежным был выход из хозяйства какой-то части семьи и поиск других занятий вне деревни, на стороне.
Первым покинул деревню старший брат моего Отца Михаил Иванович. Он обосновался в городе Бежица под Брянском. Там начал работать учеником и очень скоро превратился в рабочего человека и стал мастером-пекарем. Так он навсегда покинул деревню, к крестьянскому труду больше не возвращался и в разделе наследства своего отца не участвовал. Были ли у него какие-то претензии к братьям, я не знаю. Знаю только одно. В воспоминаниях моего Отца, моей Мамы он всегда оставался человеком добрым и родственным.
От моих родителей из нашего семейного альбома мне досталась фотография, на которой в 1909 году в Москве в фотосалоне П. Павлова были сняты вместе с моим юным Отцом мой старший Дядя Михаил Иванович и его супруга Мария Ивановна. Отец тогда начинал свою самостоятельную жизнь в Москве. Он еще не был женат и жил там под опекой другого старшего брата,
Александра Ивановича. К ним в то время и приехал в гости Михаил Иванович со своей женой.
Очень мне интересно рассматривать эту прекрасную фотографию. С нее из далекого времени смотрят на меня очень симпатичные люди. В этом групповом портрете видна опытная режиссура мастера-фотографа. Сейчас так уже не фотографируют, наверное, потому, что не умеют. Современная аппаратура, очевидно, позволяет это делать и без нее. Может быть, я не прав. Но я помню, как когда-то в детстве фотографы долго готовили к съемке своих клиентов, заботливо усаживали их, поправляли положение рук, поворот головы, объединяли снимающихся с их разными характерами в общий портрет, глядя на который можно было определить, кто есть кто – кто брат, кто сын, кто закадычный друг, кто хозяин, а кто его приказчики.
Но режиссер режиссером, а те, кто снимался под его руководством, должны были суметь исполнить свою роль. Мои дорогие предки на этой фотографии ее выполнили с достоинством людей, знающих себе цену и утвердившихся в жизни своим трудом и способностями. В них невозможно было уже узнать вчерашних крестьян, придавленных деревенской нуждой. Фотография зафиксировала очень важный момент в их жизни. Они к этому времени нашли свое место в новых социальных условиях. Впрочем, для Отца уход из деревни тогда еще не был окончательным. Он еще вернется туда, на свой родной корень, под влиянием своего старшего брата Александра перед Февральской революцией. Он предпримет еще одну попытку стать хозяином на земле. Но об этом я расскажу потом. А сейчас на фотографии я вижу Отца молодым франтоватым человеком в тройке, в белой манишке, при галстуке, с аккуратной прической и очень умным взглядом. Ему тогда шел двадцать первый год. Он работал каретником на знаменитой кондитерской фирме «Ландрин».
На переднем плане фотографии сидят мой дядя Михаил Иванович с супругой Марией Ивановной. Сколько было тогда лет первому, я не знаю. Но если верить тому, что моя Бабушка вышла замуж в семнадцать лет, а в ее шестнадцать было отменено крепостное право, то дядя Миша родился, наверное, не позднее начала шестидесятых годов прошлого века.
Дядя Миша на фотографии на мастера-пекаря не похож, хотя в это время он им и был. Сидит тоже в тройке, нога на ногу, в руках книжка. Не знаю, много ли книг он тогда прочитал. Но то, что он их читал, знаю, Отец об этом рассказывал. Рассказывал и о том, что он интересовался политикой. В жизни тогда Михаил Иванович свой выбор сделал окончательно. Он стал городским рабочим человеком. Наверное, непросто это все произошло. Может быть, ему удалось выбиться даже в высшую прослойку городского рабочего класса, получившего свою культурную образованность и воспитание. Отец, вспоминая старшего брата, подчеркивал его «интеллигентность», его городской костюм, шляпу-котелок и трость. Рассказывал Отец и о том, что у дяди Миши была еще