Сами они понять то, что произошло пятьдесят лет назад, в свете произошедшего на их глазах исторического поворота, пожалуй, уже не смогут. Я надеюсь, что жизнь и поступки моих братьев и односельчан, если о них рассказать правду, помогут им найти правильные ответы и понимание.
Еще двое сыновей было у моего дяди Бориса Ивановича. Очередь подошла в моем рассказе к Алексею Борисовичу Левы-кину. Он в большей степени, чем старший и младший братья, унаследовал от Отца привязанность к земле и к крестьянской жизни. И если он в конце концов тоже ушел из деревни устраивать свою жизнь в Москве, то это произошло по причинам, не только от него самого зависящим.
Алексей Борисович родился в 1905 году, а погиб в бою под Ржевом 31 августа 1942 года, на тридцать седьмом году жизни. Большого образования, точнее среднего образования, он не получил. Трудовую жизнь свою он начал в детстве, в хозяйстве своего отца. Ничего необычного в этом не было. Он был физически крепок, имел хозяйскую жилку и знал все приемы и технологии крестьянского труда. Умел пахать, сеять, убирать, ставить стога и одонки, молотить, крыть крышу, управляться со скотиною, с упряжью. А самое главное, был предан деревенскому образу жизни и не собирался менять его на городской. В деревенском коллективе он с юных лет становился лидером, инициатором в решении сложных общественных проблем и простых соседских коллизий.
Мне вспоминается один случай. В один из базарных дней мы возвращались с Мамой и Отцом из города. Ехали на телеге, которой правил Алексей. Было это, может быть, в 1934-м, а может быть, в 1935 году. В пути нас застиг неожиданный сильный дождь с грозой. Правда, он быстро прошел. Но когда уже подъезжали к деревне, на последнем спуске с Берзевой горы увидели столб дыма на краю деревни Кренино. Горел дом братьев Зениных, Федора и Андрея Афанасьевичей. Не раздумывая долго, Алексей погнал лошадь к месту пожара. К этому времени туда уже подвезли ручную пожарную помпу, бочки с водой. Но никто не мог наладить нехитрую эту технику и вообще организовать людей. Все кричали, метались. Братья-погорельцы и их жены были словно парализованы бедой. А соседи больше всего были озабочены судьбой своих дворов и не спешили на помощь. Мы подъехали к дому, когда пожар уже загудел во всю силу над первой половиной дома. А Алексей сразу превратился в главного руководителя. Он громко стал приказывать. Быстро наладил работу помпы. В огонь ударила тугая струя воды. Кто-то по его команде помчался на телеге с пустыми бочками к пруду. Соседи с ведрами, приготовившиеся защищать от огня свои дворы, подчинились властному приказу Алексея, дружно кинулись на огонь. А сам Алексей с пожарной кишкой и бьющей из нее тугой струей воды был впереди, прямо перед горящей половиной дома. Все подчинялись его команде. Правая половина дома все-таки сгорела полностью. А левую отстояли. Не перекинулся огонь и на соседние дворы. А Алексея я так и запомнил с того дня решительным человеком в толпе неорганизованных своих соседей.
Когда в деревне началась коллективизация, он был уже взрослым молодым человеком и ее идею принял сознательно. Его выбирали и в бригадиры, и в члены правления колхоза. Он был готов к роли лидера в условиях начинающейся новой деревенской жизни. Я уверен в том, что он принял эту жизнь с честными намерениями и поверил в ее идею.
Однако будущее в этой жизни не посулило ему счастья. Женился он на красивой девушке Дусе, тоже из деревни Лопашино. Мать ее была известна там и у нас в деревне под странной кличкой Лепилиха. Но не сложилась семейная жизнь у Алексея с Лепилихинской Дуськой. Видимо, черезчур она была красива и неверна. Увел ее от Алексея Илюшка. Не знаю его фамилии. Да и самого его я не встречал никогда в лицо. Но до сих пор ношу в себе на него обиду за своего двоюродного брата Алексея.
Правда, до разлуки успели Алексей со своей Дуськой родить сына и назвали его Дмитрием. Но и сына унесла с собой неверная жена. Со своим Илюшкой она уехала аж на Дальний Восток и вернулась оттуда только после войны. Сын вырос. Служил в десантных войсках. А внук Алексея воевал в Афганистане. Сейчас Алексеево потомство живет во Мценске.
В 1981 году Дмитрий приезжал на похороны своего дяди Василия Борисовича. Тогда я увидел его впервые. Очень похожий он вырос на своего отца и внешностью и манерами. Однако его самого он и не помнил, и не знал. Вот так не оставила Алексею его Дуська права быть отцом своего сына. Однако фамилию он носит нашу, и отчество у него отцовское – Алексеевич. Живет он во Мценске, в семи верстах от бывшей отцовской деревни. Но в ней он никогда не был, и память не тянет его туда, на родной корень своих предков.
Живет обычной для современных мценских обывателей жизнью. Говорят, что здорово выпивает. А вот сын его афганец в этом смысле, к счастью, на него не похож. Он женат. Работает. Имеет квартиру. У него уже двое детей. Словом, род Алексея получил прочное продолжение уже в правнуках, но памятью это поколение с прадедом оказалось, увы, не связанно. Вся его последующая жизнь после развода с Дуськой оказалась к внукам как бы не имеющей никакого отношения.
Все было негладко в жизни Алексея. Из колхоза он на некоторое время ушел. Стал работать во Мценске, в Заготзерне, на элеваторе. Угодил в какую-то историю, и на пять лет был осужден. На далеком Дальнем Востоке строил порт Ванино. Работал там, видимо, честно и изо всех сил, потому и был отпущен досрочно, по чистой со снятием судимости. Я помню, как он проездом из мест заключения заезжал в Москву и несколько дней прожил у нас. Я помню, как он живо и с гордостью рассказывал о своей работе на стройке, о Дальнем Востоке, о Тихом океане. Совсем не воспринял я его тогда бывшим арестантом. Наборот, он казался мне человеком, совершившим подвиг. Был Алексей тогда молодым, энергичным и уверенным в себе человеком. Я и до сих пор знаю и верю, что проступок на Мценском элеваторе не сделал его преступником, хотя за это ему пришлось в заквагоне съездить на Дальний Восток. Не был он преступником, хоть и отмотал за проступок честным трудом в Ванинском порту три года.
После отбытия наказания Алексей вернулся в деревню, в свой колхоз «Красный путь». Снова был бригадиром. Снова пахал, сеял, молотил и не собирался уходить из отцовского дома. Жил с матерью и младшей сестрой. Но, видимо, не получал он желаемой материальной и моральной отдачи от своего труда.
Манила казавшаяся удача товарищей, ушедших из деревни. И вслед за ними в конце концов подался и он в Москву, к старшему брату, в знакомый подвал на Верхне-Радищевской. Влился в ряды рабочего класса, устроившись на московскую станцию Ярославской железной дороги. В этом ему поспособствовал земляк Егор Михайлович Ушаков, который тогда работал на этой станции в отделе кадров.
Труда Алексей не боялся и не чурался. Зажил городской жизнью. Женился. Но тут грянула война. Вместе со своим земляком из отдела кадров Егором Ушаковым Алексей в первые ее дни был призван в Красную Армию. Действительную службу он в свое время проходил в территориальных частях на периодически проводимых сборах. Тогда ему было присвоено какое-то звание младшего комсостава. Младшим командиром и ушел на фронт Алексей. А погиб в звании лейтенанта в сорок втором под Ржевом. Самая тяжелая доля досталась солдатам первых дней войны. Им в неравных боях пришлось отступать. Их били, окружали, брали в плен, морили голодом. Самого жестокого и позорного Алексею удалось избежать. Но он погиб там, откуда почти невозможно было вернуться живым,– на Ржевском пятачке. Говорят, что на нем ежедневно и даже ежечасно погибал каждый второй. Долго не было известно ни о времени, ни о месте его гибели. Официальную справку его матери удалось получить только после войны. Сухая справка не сообщала ни о подвигах, ни о наградах. Как и о всех сообщалось, что он погиб «смертью храбрых за свою советскую Родину».
В память о двоюродном брате я назвал своего младшего сына Алексеем. А великий русский поэт увековечил в памяти народной его имя и имена всех безымянных и не отмеченных наградами солдат в стихах:
Я убит подо Ржевом
В безымянном болоте
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
И во всем этом мире
До конца его дней
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я, где корни слепые
Ищут корма во тьме,
Я, где с облачком пыли
Ходит рожь на холме.
Какой-то недобрый рок преследовал сыновей Бориса Ивановича. Не повезло в жизни и третьему из них, Николаю. Родился он в 1910 году. На первых порах природа не обделила его ни здоровьем, ни физической силой, ни мужественной внешностью. Особенно запомнился мне этот мой двоюродный брат в форме красноармейца-кавалериста. В ней он приехал к нам в Москву в 1933 году на похороны своего отца. Брат проходил тогда действительную службу где-то на Украине, под Житомиром. Он появился перед нами, словно с плаката, в ладно пригнанной на крепкой фигуре длинной кавалерийской шинели, в красноармейском шлеме со звездой и в сапогах со звонкими и блестящими шпорами.
Когда Николай в своей монументальной выправке проходил мимо окон нашего дома, все наши фабричные девушки из окон встречали и провожали его трепетным взглядом. А он словно бы, и не замечал их. Мне очень понравился тогда мой брат, и я захотел тоже когда-нибудь стать кавалеристом. Об этом своем желании я даже заявил своим девочкам из класса. Все наши ребята тогда хотели стать летчиками и танкистами. А я выбрал себе конницу. Правда, причиной такого выбора явился не только брат Николай. Дело в том, что вообще для всех героических военных профессий я был объявлен непригодным доктором Гуревичем, нашим добрым семейным доктором, лечившим меня от многих болезней в детстве. Как-то, прослушивая мое сердце, он покачав головой и вздохнув при этом, сказал: «Ну тебе, дружок, в солдатах не служить».
Этот докторский приговор я вспомнил, конечно, выбирая себе свое военное будущее в наших детских мечтаниях. Не мог же я пасть лицом в глазах моих сверстниц. Я очень обрадовался, когда красивая девчонка из нашего класса Лиля Иванова попросила меня, если моя мечта сбудется, покатать ее на лошадке.