Не стал бы я вспоминать об этой наивной детской истории, не случись мне много лет спустя на фронте во время боев на Кубани в 1943 году стать конным артиллерийским разведчиком. Ошибся мой добрый доктор Гуревич. Солдатом я стал без двух месяцев в семнадцать лет добровольно в конце сорок первого. Военные доктора не обнаружили у меня физических изъянов. Я отвоевал все четыре года и плюс к ним еще четыре года и пять месяцев после войны. В 1943 году я служил в противотанковой батарее на конной тяге. И однажды из орудийного расчета по своей просьбе я был переведен в отделение конной артиллерийской разведки. Получил коня и клинок. Правда, шинель у меня оставалась обычная, пехотинская, без высокого разреза.
Но зато я оказался коноводом у начальника артиллерии полка и должен был всегда быть при нем, сопровождать его во всех поездках и уметь вовремя принять повод его коня. Должен я еще был ухаживать за его конем. Вот тогда-то мне небо показалось в овчинку. Вот тогда-то я узнал, что такое есть служба в кавалерии. Не так просто было научиться кавалерийской езде в седле, не так просто было справиться с двумя конями, не так просто было выполнять обязанности коновода. Но в первое время я очень рад был назначению и гордо рысил на своем неказистом меринке за своим начальником. Глядя на него, я учился сложной хитрости езды в седле. И очень мне хотелось тогда, чтобы мои девочки-одноклассницы увидели меня, как мне казалось, в моем лихом казацком виде. Однако служба моя в этом качестве оказалась отнюдь не героической и очень скоро закончилась. О том, как это произошло, я расскажу тогда, когда мои воспоминания дойдут до меня самого.
А вот брату моему Николаю Борисовичу, очаровавшему меня своим кавалерийским красноармейским видом в 1933 году, воевать на коне не довелось. Он погиб не на войне. Погиб нелепо в 1940 году.
В 1934 году он закончил действительную службу а Красной Армии и вернулся домой, в деревню, где тогда с его матерью жили и его старший брат Алексей, и младшая сестра Анна. Но оставаться там долго ему оказалось невозможно. Одна деликатная история нарушила его жизненные планы. Началась эта история еще до его призыва в Красную Армию.
До призыва в Красную Армию жизнь Николая ничем не отличалась от жизни его сверстников. Вместе с ними он ходил в школу на Поповку. Это была старая церковно-приходская школа возле нашей церкви Иоанна Предтечи. Через нее прошло не одно поколение детей нашей и окрестных деревень Беляниновской волости.
И многие десятки лет еще с конца прошлого века в ней учительницей была Евгения Ивановна. Все так и звали ее – по имени и отчеству. А фамилию позабыли. В этой школе учились и мои родители, и мои родные, и двоюродные братья. В школе был установлен общий для всех учащихся обычай. К первому сентября все они должны приготовить по два веника – один из горькой, а другой из душистой полевой полыни. Обычно в августе дети ходили в поле и собирали для веников полынь. С горькой полынью было проще. Ее в поле было много. А вот с душистой было сложнее.
Видимо, уже тогда это растение в наших полях становилось редким. Я помню, как долго, по одному махровому стебельку мы отыскивали это очень приятно пахнущее растение. Как бы то ни было, к первому сентября у всех школьников веники были готовы, и они чисто одетые, умытые, с холщевыми сумочками через плечо и двумя вениками в руках, как с букетами, шли в школу. Я всякий раз вспоминаю эту картину, когда теперь вижу первого сентября современных школьников с букетами цветов. Приятно на эту картину смотреть и теперь. И тогда это было не менее красиво. Но в том далеком традиционном обряде был простой житейский смысл. Этими
И – 1798 вениками дети подметали полы. Не просто подметали. Полынные веники дезинфицировали помещение. В школе благодаря этому не было мух и не заводились другие насекомые. А в классе и осенью, и в зиму, и до самой весны сохранялся свежий запах степной полыни.
Мне учиться в нашей деревенской школе не пришлось. Пока мы жили в деревне, я до нее не дорос. Однако однажды я все-таки в школьном классе побывал. Случилось это так же, как в известной толстовской сказке про Филипка.
В то памятное мне первое сентября 1930 года в школу, в первый класс собирался мой двоюродный брат Борис. Мы с ним были друзьями, и я не мог отстать от него. Мамы моей дома не было. Она тогда ездила в Москву, к Отцу. Никто меня не остановил, и я с Борисом без веников и сумки отправился ранним утром в школу. Потом я ходил туда еще несколько дней, пока Мама не вернулась из Москвы.
Старая, опытная учительница и работавшая с ней тогда ее дочь Сима не прогнали меня из школы, чтобы не отбить охоты к учебе. Наоборот, они посадили меня на свободное место, за парту. Дали лист бумаги и карандаш и позволили мне самому найти себе занятие. Я выбегал со всеми на перемену, но дела в классе найти себе еще не мог. Время к школе еще не пришло, и я сам перестал в нее ходить.
Мне не довелось потом учиться у Евгении Ивановны. Но я до сих пор вспоминаю ее как самую первую мою учительницу. Я запомнил ее старенькой, суматошной и визгливой от многолетнего общения с неподдающейся оравой ребятни и очень строгую к их шалостям и проступкам. Многим, в том числе и моим братьям, попадало от этой строгости. Наказывала она и линейкой, и таскала за вихры, и ставила в угол, и оставляла без обеда. Но никогда она не наказывала несправедливо.
Евгения Ивановна была человеком глубоко верующим и к вере приобщала своих учеников. В этом деле она не боялась Советской власти. Водила детей в церковь и на исповеди, и к причастию, и на молебны по праздникам. Особенно с охотой дети ходили причащаться. Мой старший брат ухитрялся к чаше с вином подходить по нескольку раз. Однажды он был замечен в этой хитрости священником отцом Василием. Но он не упрекнул его за это, а, дав вкусить еще раз церковного винца, ласково прошептал на ухо: «Колечка, ты уже подходишь третий раз».
Не одно поколение жителей наших окрестных деревень трудом Евгении получили необходимый для тогдашней жизни минимум знаний. А многие ученики поступали потом в гимназии, а в советское время – в школы второй ступени, а потом в техникумы и вузы. А моему отцу хватило на всю жизнь и двух зим у Евгении Ивановны, чтобы найти свое место в жизни и дать возможность своим детям получить высшее образование.
Очень много и очень интересно о нашей деревенской школе, о Евгении Ивановне рассказывали мне мои родные и двоюродные братья и сестры. Все они испытали на себе и ее доброту, и справедливую строгость, и все они немало досадили ей своей не только безобидной, но и порой дерзкой шалостью.
Они рассказывали, что очень часто организатором этих шалостей был наш двоюродный брат Николай Борисович. С детства за ним пошла кличка Куруй. Кто ее придумал? Что она означает? Эту загадку теперь уже никто не отгадает. Братья мои говорили, что Николай очень рано начал курить. Может быть, от этого детского порока и возникла она. Но мне всегда казалось, что кличка эта необычная, сочеталась и выражала его натуру, характер. А от сверстников своих Николай отличался необыкновенными способностями веселого проказника. Очень умел он подшучивать над стариками, не обижая, однако, их достоинства. Его шутки вовсе не раздражали, а, наоборот, веселили. Подшучивал он и над своим папашей, рассказывал о нем веселые байки. А с нашей Бабушкой, Аринушкой, он, например, разыгрывал целые спектакли. Однажды зимним вечером он заявился к нам в дом и предложил ей поехать с ним в гости в Орел, к дальней ее родственнице Татьяне Петровне. Бабушка быстро согласилась. В гости она очень любила и ездить, и ходить. Вообще-то говоря, в те времена родственные отношения были более прочными, чем теперь, и поддерживались они тем, что родственники регулярно посещали друг друга – ходили друг к другу в гости.
Было принято встречать гостей и радостью встречи, и угощением. Чем богаты были люди, тем и радовались они людям. Бабушке нашей ради этого удовольствия семь верст не были околицей. А тут внук предложил съездить в Орел, к троюродной Татьяне Петровне. Не поняла только она того, что внук лукавил, да и согласилась. Стали ее собирать. И тут начались шутки. Бабушку одели в полушубок задом наперед, подпоясали полотенцем, обули в валенки. Одели-то тепло, чтобы не простудить. А потом вывели на крыльцо, к которому Куруй подвез сани, конечно без лошади. Внук издал гудок и повез Бабушку вокруг дома. Снова подвез ее к крыльцу. Другие внуки радостно встречали ее, будто бы они были орловскими родственниками. Сам же Куруй успел в доме изобразить из себя Татьяну Петровну и встретил Бабушку родственными лобзаниями. Бабушка искренне радовалась встрече, принимая ее за настоящую. Ей тогда уже шел девятый десяток. Может быть, тогда она уже утратила чувство реальности. Но, может быть, она, любя внуков, просто приняла эту игру. Всем в этот вечер в нашем доме было весело. Ведь радио и телевидения тогда у нас не было. А эта забава была разыграна безобидно и весело. Я тогда запомнил этот спектакль и вскоре повторил его с Бабушкой. Она сыграла его и со мной.
Я тоже предложил ей сходить в Орел. Бабушка проворно собралась. Я взял в руки плетеную корзину, у которой не было дна. Мы вышли из дома, и я повел доверчивую старушку вдоль нашего сада. А потом вернул обратно, но уже через сад соседей, и привел ее к ним в дом. Играли старый и малый. Мне тогда, наверное, было всего пять лет. Соседи нашему появлению удивились. Они тоже были рады видеть у себя нашу Бабушку. Но Татьяну Петровну, конечно, никто изобразить не смог.
Мне тогда попало от моей Мамы за эту шалость. Бабушка на меня не обиделась. Она знала, что я ее любил. А Куруй дал мне тогда урок представлять спектакль. Мне его проказы нравились. Он любил играть и с малыми своими братьями. А ко мне он всегда был ласков и внимателен и как-то по-своему всегда называл меня Коточкой. В детстве звали меня Котиком.
Среди своих братьев, родных и двоюродных, среди своих деревенских сверстников-товарищей Николай едва ли был не первым претендентом на роль вожака. В школу все ребята из нашей деревни ходили дружной ватагой. И редко по дороге не случалось приключений. Однажды по его примеру начали кататься на тонком льду Барского пруда и почти все провалились в воду. Пруд был не глубокий, но тем не менее по вине Куруя до школы друзья не дошли. В тот день всем попало дома, а на следующий день от Евгении Ивановны.