Деревня Левыкино и ее обитатели — страница 36 из 77

В Москве Александр Иванович довольно скоро нашел себе занятие и жилье. Ему помог на первых порах Владимир Васильевич Фурсов – наш земляк, один из представителей нашего Мценского уездного мелкопоместного дворянства, успевшего к этому времени превратиться в московского обывателя, мелкого служащего. Мне уже в тридцатые годы довелось знать этого человека, знать его жену, сына и дочь. Из всех их четырех членов семьи некоторые дворянские манеры сохраняла лишь жена и мать Елизавета Васильевна, которая попросту дружила с моей мамой-крестьянкой. Но когда она начинала говорить, то в изысканно-манерной ее речи начинало звучать и превосходство воспитания, и непререкаемое достоинство, и логическая определенность суждений, и сопровождающие их жесты. Она выглядела при этом еще барынькой. Пожалуй, больше ничего от принадлежности к дворянскому сословию в этой семье не оставалось. На стенах в их квартире было много фотографий, но их содержания я не помню. Мой Отец рассказывал, что род помещиков Фурсовых задолго до революции разорился. Все имения были проданы или находились в залоге. Те из этого рода, которые еще оставались в своих оскудевших дворянских гнездах, сблизились с определенной частью крестьянского сословия. Некоторые служили в уездных учреждениях и в коммерческих службах бухгалтерами и управляющими. На бухгалтерской службе в известной московской фирме Ландрина состоял и Владимир Васильевич Фурсов. Он-то, по-видимому, и пристроил к делу моего дядю Александра Ивановича. Должность у него была – каретник. Сейчас ее можно сравнить с должностью экспедитора, развозящего товары по магазинам. Этим же занимался и Александр Иванович. Он развозил конфетную продукцию по мелкооптовым покупателям – хозяевам кондитерских лавок. Развозил в специальных фургонах-каретах. Отсюда и название должности – каретник.

Работа, видимо, давала возможность заработать. Заработок позволил дяде снять приличную трехкомнатную квартиру в том же доме в Гарднеровском переулке, в районе Немецкой улицы, в котором жила и семья Фурсовых. Добившись успешным трудом и коммерческой предприимчивостью достаточного материального обеспечения и самостоятельности, Александр Иванович отправился в деревню сватать себе невесту. Такова была традиция. Да и с деревней он не собирался порывать навсегда. Наоборот, все свои успехи в Москве он подчинял известной только ему цели вернуться в деревню, как только он достигнет возможности стать там настоящим хозяином.

Невесту себе Александр Иванович нашел в довольно далекой от наших мест деревне с удивительно красивым названием Синий Колодезь. Название деревень с сочетанием слова «колодезь» очень часто можно встретить на картах районов (уездов) центральных российских областей (губерний), а особенно по черте южной границы древней Московской Руси. Во Мценском уезде была деревня, которая просто называлась Колодезь. А где-то под Орлом есть железнодорожная станция Становой Колодезь. Но название Синий Колодезь меня в детстве просто завораживало. Я пытался тогда представить в своем воображении Синий Колодезь. И искал ему подобие с нашим деревенским колодцем. Но Синий Колодезь так на всю жизнь и остался для меня красивой загадкой. Я пытался ее разгадать и представлял его в своем воображении где-то на дороге, с высоким журавлем-подъемником. А над колодцем синее-синее небо, и вода в нем синяя-синяя. А рядом с ним воображалась необыкновенная деревня. Я так никогда и не был в ней и никогда ее не видел. А наша тетя Оля, жена Александра Ивановича, не была похожа на наших левыкинских женщин. Не скажу, что она отличалась от них необыкновенной красотой. Но она была не по-деревенски изящной, хрупкой, непохожей на крестьянку, маленького роста с благородными чертами лица и нерабочими прозрачными руками. Рядом со своей золовкой Анной Васильевной, крупной, физически сильной и некрасивой бабой, она выглядела подростком, не познавшим еще женских забот и грубого крестьянского труда. Но жизнь в конце концов, увы, не обделила ее ими, а нагрузила под самую завязку на склоне лет.

Ольга Семеновна, жена Александра Ивановича, происходила из богатой крестьянской семьи. Ее братья – Александр, Егор и Иван Семеновичи приезжали в гости в нашу деревню семьями на рессорных тарантасах и беговых дрожках, на хороших лошадях со справной упряжью. Наши деревенские соседи и мои родственники замечали в их поведении какую-то особую амбицию. Моя Мама, которая всегда была необыкновенно точна в своих характеристиках, говорила, вспоминая братьев тети Оли, что «мы им были неровней». Этим определением Мама отнюдь не признавала какой-то своей неполноценности, но подчеркивала, что люди эти были «не нашего поля ягодой». Заносчивы были тети Олины братцы. Недолюбливал их из-за этого дядя наш Федот Иванович, которому после смерти брата Александра Ивановича приходилось принимать его шурьяков в качестве гостей. Судьба, однако, поровняла их с нашим Дядей. И шурьяки, и их свояк в один год начала коллективизации были раскулачены.

Семейная жизнь Александра Ивановича и Ольги Семеновны складывалась в самом начале благополучно. После свадьбы в деревне молодые вернулись в Москву. Жили в благоустроенной, хорошей, по тем временам, квартире. К тому времени Александр Иванович стал уже приказчиком в фирме Ландрина. А деревенская его невеста из Синего Колодезя быстро приноровилась к городской жизни. Супруги обзавелись знакомствами. Кроме семьи Фурсовых, тогда близкие отношения и дружба на долгие годы установилась у них с семьей Молфыгиных, живших в Зонточном переулке у Спасской заставы. Теперь скажу лишь о том, что подружившиеся семьи соответствовали друг другу и по своему происхождению из крестьян, и по обретенному в Москве социальному положению. Алексей Николаевич и Варвара Александровна Молфыгины были выходцами из-под города Калязина Тверской губернии. Глава семьи в Москве приобрел специальность продавца-гастронома и работал то ли у Шустова, то ли у самого Елисеева. А супруга его была очень модной портнихой. Может быть, у нее, приобщаясь к мещанской московской моде, Ольга Семеновна научилась курить и превратилась в городскую дамочку с папироской.

В Москве у Александра Ивановича родились два сына – Георгий и Владимир; первый – в 1908 году, а второй – годом, а может быть, двумя позже. Георгий был моим крестным. А второго знать не пришлось. Он нелепо погиб в деревне еще мальчиком от случайного выстрела. Я помню семейную фотографию моих родственников, сделанную в Москве. Однотипная с ней сохранилась от моих родителей и у нас. На той фотографии сняты тетя Оля – молодая и строгая, сидящая в кресле. Сзади нее Александр Иванович в безукоризненной тройке, в манишке и при галстуке, тоже строгий, с модными тогда усами. А слева на стульчиках один выше другого сидят два мальчика – внизу Володя, а вверху Георгий. Оба в матросках.

Точно такую композицию повторил фотограф и на снимке моих родителей. Обе они в одинаковых рамках вишневого дерева свидетельствовали, наверное, об одинаковом уровне достатка и социального положения, которое занимали братья в период своей московской жизни.

Мой Отец присоединился к старшему брату в Москве, наверное, в 1908 году. Может быть, годом раньше или позже.

Из Москвы Григорию была послана «директива» перебираться в Москву, как только сам Александр Иванович устроился достаточно прочно. По протекции брата Отец был определен на ту же фирму Ландрина и скоро тоже получил самостоятельную должность каретника. Братья дружно жили и работали. Руководящая роль принадлежала Александру Ивановичу. Мой Отец признавал его преимущества и всегда с уважением вспоминал и его отеческую строгость, и заботу, и братскую дружбу, и поддержку. Это участие способствовало тому, что и Отец довольно быстро обрел материальную самостоятельность и готов был обзаводиться семьей. Невесту сватать он также по обычаю поехал в деревню. Его выбор, судя по шутливым воспоминаниям Отца о деревне, не был случайным. Со своей будущей невестой он, оказывается, ходил вместе в нашу приходскую школу. Не знаю, как это могло быть. Ведь Отец старше ее был на пять лет. Но он рассказывал, что сидел в школе со своей суженой за одной партой и из кармана угощал ее ландриновским монпансье, которого старший брат, приезжая на побывку из Москвы, привозил по два пуда. Вот ведь как, оказывается, все в жизни во все времена бывает обусловлено. Не будь ландриновского монпансье, а еще раньше не устройся брат Александр на известной фирме, не состоялось бы знакомство моих будущих родителей. Я об этом говорю, конечно, в шутку, но не лишаю ее и смысла. Приглянулась, видимо, Татьяна Ушакова из недалекой деревеньки Ушаково, из ушаковского колена Хлопяных не вдруг, и сватовство и брак состоялись не по расчету. Франтоватый и вполне красивый, городского вида, мой будущий Отец выбрал себе в невесты красивую и умную девушку, работящую, сметливую в хозяйстве и верную жену.

Я только что описывал семейную фотографию Александра Ивановича, а теперь расскажу о семейной композиции на такой же фотографии моего Отца. На ней впереди в кресле в строгом английской костюме, с серебрянным редикюлем в одной руке, а другую положивши на стол так, что на ней видны обручальное кольцо и перстень с камнем, сидит красивая и гордая моя Мама. На черно-белой фотографии угадываются ее голубые глаза. Совсем невозможно было подумать, глядя на эту красивую и строгую леди, что всего несколько лет назад она было босоногой деревенской девушкой.

Сзади нее стоит на фотографии Отец, так же как и его старший брат, в тройке и белой пикейной манишке с белыми пикейными манжетами из-под пиджака, с галстуком. Поперек жилетки массивная золотая цепь и часы в карманчике. Лицо у Отца тоже было красивое, с модными, наверное, тогда усами, с прической на прямой пробор.

Слева от этой прекрасной пары на стульчиках лесенкой сидели их два прекрасных мальчика в одинаковых матросках, которые родились в Москве: старший, Николай, в 1912 году и младший, Александр, в 1914 году. До нас с сестрой тогда еще время не подошло.

Фотографию этого благополучного семейства я помню с детства. Но однажды я вспомни