С детства я больше не слышал нигде такого перестука и только Маму свою помню да кое-кого из других наших деревенских женщин за этим занятием. Дома у нас долго хранился незатейливый женский инструмент для отбивания белья – валек. Он был сделан из цельного куска дерева в виде выгнутой лопаточки с рукояткой. Валек был тяжеленький, а вес его мастером был сосредоточен, как в кавалерийской шашке, в центре удара на выгнутой поверхности. Верхнюю, вогнутую часть, которой как бы зачерпывалась водичка, мастера украшали незатейлевым резным орнаментом и покрывали лаком. Не сберег я этот нехитрый мамин инструмент. Не знал я ему настоящей цены и использовал его иногда в своих ребячьих занятиях не по назначению, а потом он и вовсе куда-то затерялся. Возникший теперь перед моими глазами чудесный пруд пробудил во мне другие далекие картинки детства. Это было место многих наших незатейливых забав. Сюда мы приходили в начале лета и начинали свое путешествие по лугу. Он расстилался перед нами, под нашими ногами. С плотины мы видели всю его прекрасную панораму. В предсенокосную пору он был раскрашен буйным цветением трав. А когда приходил сенокос, отсюда было завораживающе интересно смотреть, как на спектакль, в раннее солнечное утро на косарей. Они, выстроившись уступом один за одним, мерно размахивая косами, медленно, но неостановимо двигались по лугу, оставляя за собой аккуратно легшие валки скошенной травы. В жаркие дни летом мы купались в пруду. Прыгали с разбега в его неглубокую воду вниз головой. Многие из нас научились здесь, в сухопутной деревне, плавать. А другие ребята, постарше нас, находили здесь на пруду уже другой интерес. Спрятавшись за кустами, они подглядывали за купающимися здесь девушками, грешный был это интерес, но и естественный. В конце концов девчата обнаруживали поскудников. Возникал девичий переполох. Но очень часто бывало и так, что они, объединившись и поборов стыд, ловили любопытных проказников и наказывали их стрекучей крапивой.
По левую руку от подъездной аллеи в усадьбе моего дяди тянулся прекрасный яблоневый сад. Когда-то он был огорожен частоколом из заостренных на верхних концах дубовых жердей. Такими жердями в далекие времена огораживали боевые полисады на земляных оборонительных укреплениях. Забор
13 – 1798 был высок, и через него нельзя было перелезть. Но внизу жерди можно было раскачать и раздвинуть. Через низ можно было пролезть в сад и попробовать запретных плодов. Многие усадьбы и сады в нашей деревни были огорожены такими частоколами. Но потом они постепенно и незаметно исчезли. В конце концов в них отпала нужда. Сады старели, не плодоносили, и охранять их не было нужды.
Но тогда, когда куплена была моим дядей эта маленькая дворянская усадьба, сад цвел каждую весну, и каждое лето в нем созревали необыкновенные плоды – яблоки и груши. Сейчас я рассказываю о саде, который видел, и помню я уже в мое время, во время, когда он был уже колхозным садом. Тогда по привычке жители деревни – колхозники все еще называли его Федот Ивановым садом, так же как и пруд его бывший, и дом его бывший, и двор его бывший. Он жив был еще, наш колхозный сад. Погиб он от жестоких морозов зимы 1939—1940 годов. Тогда и погибли в нем все необыкновенные сорта старого помещичьего сада.
В школьные годы я прочитал книгу о И. В. Мичурине. Называлась она «Обновитель садов». Интересная это была книжка, о приключениях Ивана Владимировича Мичурина, селекционера-самоучки, одержимого идеей обновления садов в нашей российской крестьянской деревне. В книжке изложен в увлекательной форме рассказ о талантливом и трудолюбивом человеке, облагородившем своим трудом сады многих центральных русских уездов и губерний. Он исходил эти уезды в поисках уникальных сортов яблонь и груш, с тем чтобы сохранить их, усилить, улучшить их качество путем селекции и скрещивания. Чаще всего его привлекали старые гибнущие от старости, доживающие свой век дворянские сады. И когда я в этой книжке прочитал описание этих садов, я сразу вспомнил наш «дяди Федотов сад». А Федот Ивановым его назвали потому, что после смерти брата дядя Федот стал его фактическим хозяином. Сад был большой. Ряды его яблонь и груш состояли из благородных сортов, которые теперь уже забыты в современном фруктовом ассортименте. Нет теперь в русских садах груш с названиями: бергамот, дуля, краснобочка, бессемянка, и вкус их по памяти уж невозможно описать. Созревший плод бергамота падал на землю, и тонкая его кожица лопалась, обнажая нежную, душистую и сахаристую мякоть. Она таяла во рту. Тонковетка была необыкновенно красива: на длинной тонкой плодоножке она имела классическую форму груши, один бок которой был нежно кремовым, а другой нежно розовым. А бессемянка была сплошного зеленого цвета. Когда ее снимали с дерева, она была тверда, как камень, и не была съедобной. Но, стоило ей какое то время полежать в рядках, переложенных соломой, она становилась прозрачно кремовой, душистой, и ее можно было не жевать. Она просто таяла во рту, как тает вкусное фруктовое мороженое. И сорта яблок были тоже в дяди Федотовом саду необыкновенные. Где теперь найдешь яблоко с названием скрут? Сейчас господствует штрифлинг, коричное, пепин шафран, ну и белый налив с антоновкой. А у дяди Федота было несколько разновидностей скрутов. Да с каждого дерева по возу, а то и по два-три. Мякоть этого яблока была душиста, мягка и вкусна, как банан. Это был очень нежный сорт и требовал к себе особо го обращения. Его надо было очень осторожно снимать с дерева и бережно укладывать на недолгое хранение. В саду еще было несколько разновидностей грушевок, коричных и ранетов. Особенно из них мне запомнились сорта гранатового и золотого ранета. Это были разные и по вкусу, и по времени созревания яблоки. И еще бы я добавил разные по своей судьбе перед жестокими набегами деревенской босоногой ребячей саранчи. Гранатовый ранет цветом и формой был похож на гранат. Это было крупное круглое яблоко, приплюснутое, похожее на большой плоский помидор. Плод был очень красив. Он долго созревал и до употребления должен был еще вылеживаться. До своего времени он был просто невкусен. Однако вид его был настолько соблазнителен, что невозможно было пройти мимо дерева и не сорвать одно-два яблока, чтобы убедиться в том, что оно еще не годится для употребления. Плоды этого дерева поэтому были защищены от набегов. Правда, нижние ветки все таки становились пустыми еще до уборки урожая. Соблазн все таки де лал свое дело. Искушение попробовать было непреодолимо. Уж больно красивы были эти плоды.
А вот золотому ранету удавалось сохраниться до созревания только на самых верхних ветвях его кроны. Я и теперь удивляюсь, как все таки им удавалось там созревать? Набеги на несчастную красавицу начинались уже в начале лета, когда размер зеленых плодов был еще невелик. Но когда под бдительной охраной сторожа они созревали, атаки на них становились все более настойчивыми и организованными. Наверное, именно такое яблоко соблазнило в раю наших прародителей. Трудно было и нам не согрешить перед хозяевами сада. Яблоко золотого ранета было правильной овальной формы, достаточно крупных размеров. С одного бока оно было глянцевобелым, а с другого пунцово-красным. Кожа у него была тончайшая, а мякоть иссиня-белая с фиолетовыми прожилками. Вкус его теперь я ни с чем сравнить не могу. Помню в нем запах меда и какого-то другого прохладного аромата. Золотой ранет, или, как просто мы его называли, ранеточка, целый день соблазнял наше желание. И мы шли на отчаяные попытки. Чтобы уберечь дерево от ребячих, да и не только ребячих, набегов, хозяева шалаш для сторожа каждое лето строили прямо под ним. Но среди нас находились специалисты, которые способны были белым днем обобрать яблоню прямо из-под носа старика-сторожа. Чаще всего для этого применялся отвлекающий маневр. Например, одна группа налетчиков с дальнего конца сада делала вид нападения на одну из яблонь. Угрозы со стороны сторожа не помогали. Налетчики своей дерзостью доводили его до экстаза ярости. Он бросался на них с палкой, а они медленно отступали, уводили его от заветной яблони. В это время другая группа делала свое дело.
А был и другой способ, более «интеллигентный». Его ребята применяли чаще с моим участием, когда сторожем в саду был дед Захар из деревни Ушаково. Он хорошо знал мою Маму в детстве и очень уважал ее потом, когда она стала взрослым человеком. Ребята подсылали меня к нему как бы для приветливой встречи и беседы. Дед Захар узнавал меня, между нами начиналась беседа. Дед меня расспрашивал, а я не торопился с ответами. Ребята же в это время спокойно забирались на дерево и набивали пазухи запретным плодом. Вдобавок я еще получал и от деда угощение спелыми упавшими с дерева яблоками. С добычей мы уходили из сада через канаву в кусты и там поровну ее делили. Но не всех сторожей нам удавалось одинаково легко провести. В одно лето сад сторожил очень злой и нестарый мужик Епиха. Родом он был из кренинских Цыганков. В борьбе с нами он применял самые жестокие меры.
И не дай Бог, было попасться ему живьем. Крапивы он для наказания не жалел. Кидаясь на нас, он запускал в нас свою палку. Правда, нам удавалось схватить ее на лету и забросить подальше, в заросли крапивы. В таком случае начиналась наша веселая потеха над бессильным в своей злобе мужичком. Он рвал и метал, кричал, грозил, а мы хохотали на приличном удалении, конечно. Против Епихи был найден и другой эффективный способ. У него были три сына. Они каждый день приносили отцу еду, и по нашей команде они как можно дольше отвлекали отца трапезой. А мы в это время работали на яблоне. Золотой ранет в саду дяди Федота не был единственным сортом, соблазняющим наше озорное вожделение. Около хозяйского дома росла яблоня с простым русским названием репочка. Она была под постоянным наблюдением самих хозяев, и нам была почти недоступна. Но мне перепадало угоститься ее плодами как родственнику. Сорт этот был неповторим. Я не встречался с ним ни в одном саду не только в нашей деревне. Между рядами яблонь дядиного сада росла посаженная когда-то садовая клубника. Она одичала. Ягоды у нее стали небольшого размера. Их трудно было увидеть в высокой траве. Но мы, ползая на коленках, все-таки находили их и наслаждались их необыкновенно сла