Болезни подчас не проходили долго, а иногда случались серьезные последствия. Врачебная помощь могла быть оказана только в городе. Но туда, особенно зимой, не так просто было отвезти больного ребенка. Иногда врача или фельдшера привозили в деревню. Однажды фельдшера привезли и ко мне. Он поставил мне банки. В то время дома был Отец, приехавший из Москвы на побывку. В знак благодарности он угостил фельдшера рюмкой, а потом второй и третьей. И тот уехал, забыв свои банки. Не скажу ему ничего в укор. Виноватым был Отец, и Мама сурово его за это отчитала.
Наши районные врачи пользовались у деревенских жителей доброй репутацией. Но среди них был один человек, о котором по всей округе шла особая слава. Многие – и взрослые, и дети были обязаны ему своей жизнью и здоровьем. Это был главный врач нашей районной мценской больницы доктор Атабегов. Но в народе его звали попроще, поудобнее и по-свойски – доктором Афтабековым. Наши мценские мужики и бабы были уверены, что доктор Афтабеков мог вылечить от любой болезни. Но главное было в том, что этот человек был доступен всем и летом, и осенью, и зимой, и днем, и ночью, и в непогоду. К нему шли и ехали все, кто мог, со всей округи со своей хворью. А к тем, кто не мог приехать, он ехал сам и в дождь, и в снег, и в ветер. Свой он у нас во Мценске был человек, и слава у него была заслуженная, народная. Старожилы до сих пор помнят его имя. Однажды в начале восьмидесятых, приехав в деревню, при встрече с немногими остававшимися еще в живых заговорили о здоровье. И тут я услышал опять имя Афтабекова, что надо бы обратиться к нему, «да вот беда, нет больше Афтабекова, помер он». Кого бы я, однако, ни спрашивал о том, какое имя и отчество было у нашего доктора, какой национальности он был, откуда родом, как и когда попал к нам во Мценск, никто этого не знал. Но все знали, что доктор Афтабеков все может и всем поможет.
Все, что удалось мне узнать об этом человеке, однако, далеко не адекватно, как сейчас принято говорить, его заслугам перед народом и легендарной преданности нашему мценскому краю. Накануне войны он был главным врачом районной больницы. Под его руководством в те годы было построено новое здание, оснащенное новым оборудованием. А когда началась война, когда фашисты подходили к нашим местам, больница была реорганизована в госпиталь, а доктор Афтабеков стал его начальником. Всю войну доктор был на фронте, фронтовым хирургом. Когда она окончилась, подполковник медицинской службы Атабегов вернулся во Мценск и сразу же принялся за восстановление разрушенной больницы. Под его руководством она была заново отстроена и оборудована. Он еще долгое время работал в ней главным врачом. И новое послевоенное поколение успело привыкнуть к уверенной и простой оценке его высокого профессионализма и человечности: «Доктор Афтабеков все может и всегда поможет!» Я слышал, что мценской больнице по инициативе его земляков было присвоено имя доктора Атабегова.
В ряду с доктором Атабеговым следует поставить уже упомянутого мной другого мценского врача, также известного во всей округе,– Андрея Алексеевича Кириллова. Он принадлежал к поколению земских врачей. А имя его оставалось известным во Мценске до начала тридцатых годов. В конце двадцатых он переехал в Москву. А мне пришлось у него лечиться и во Мценске, и в Москве. Он был педиатром. Авторитет его в глазах моих родителей был непререкаем, и они обращались к нему каждый раз, когда требовались советы по поводу моих различных заболеваний. По рекомендации Андрея Алексеевича я оказался пациентом известного в Москве доктора по болезням уха, горла и носа, Алексея Даниловича Архипова. Он, конечно, не имел никакого отношения ко Мценску, а имел широкую известность в Москве уже в начале века. Его имя я встретил однажды на рекламной странице газеты « Московские ведомости » в одном из номеров начала XX века. Там сообщалось, что доктор Архипов, «специалист по болезням уха, горла и носа, возвратился из Италии и возобновляет прием».
А жизнь, вернее, болезнь свела меня с этим известным русским врачом в 1931 году. По рекомендации родители мои привели меня к нему, когда у меня внезапно воспалилось правое ухо. Мы жили тогда уже в Москве. А болезнь моя имела мценское происхождение. Родители не заметили, очевидно, осложнения после какого-нибудь очередного простудного заболевания. Точнее, они недооценили возможного последствия этого осложнения и не предприняли необходимого лечения. А в Москве положение мое оказалось критическим. Целый год Алексей Данилович различными средствами пытался остановить начавшийся воспалительный процесс. Но они не дали положительного результата. Наконец он сделал категорическое заключение о неизбежности операции. Иначе могло произойти самое худшее. Сейчас я знаю, что болезнь моя называется отитом, а тогда – костоедой слуховой кости. Требовалась сложная операция с трепанацией черепа. Доктору Архипову я оказался обязанным своею жизнью. Сложную операцию он провел в маленькой платной клинике в Кисловском переулке. Она располагалась в первом этаже одного из домов жилищного кооператива «Медсантруд». Руководил операцией главный врач этой клиники профессор Федор Федорович Заседателев. Много лет спустя я узнал, что он был крупным специалистом, основоположником московской школы отоларингологов. В числе его пациентов были в свое время великие русские певцы Собинов и Шаляпин. Но об этом я узнал спустя многие годы. А от семилетнего возраста он запомнился мне необычным своим внешним видом. Был он высок, с бородой, с крупными чертами лица. Очень он мне показался тогда похожим на Льва Николаевича Толстого, с портретом которого я успел познакомиться в детской книге для чтения. От Толстого его отличал белый халат, белая шапочка и огромный блестящий рефлектор. Его внушительное лицо запомнилось мне с того момента, когда он стоял надо мной у операционного стола и внимательно наблюдал за ходом подготовки к операции. Я увидел это же лицо, когда уже в палате был выведен из-под наркоза. Он опять внимательно смотрел на меня строгими глазами. На всю последующую жизнь у меня не оставалось других поводов, чтобы вспоминать этого человека. Но вот среди своих однокурсниц на историческом факультете МГУ я вдруг услышал фамилию студентки Заседателевой и скоро выяснил, что она является внучкой Федора Федоровича Заседателева и живет в том же доме, в том же Кисловском переулке, где мне когда-то под руководством ее деда делали операцию, спасали жизнь. Оказалось достаточно оснований, чтобы подружиться с Лидой, а потом Лидией Борисовной Заседателевой, ныне профессором кафедры этнографии нашего Исторического факультета. От нее я и узнал, что Федор Федорович Заседателев родом был из Орловской губернии и даже из нашего Мценского уезда и происходил, как и мои предки, из мужиков.
В 1982 году я впервые в жизни побывал в Орле. Наверное, более смешного быть не может: я бывал во многих странах и городах, но в Орле никогда. Но вот я наконец приехал в столицу родного края для участия в конференции музейных работников. В один из дней я шел по улице, то ли Курской, то ли Брянской, и вдруг вижу дом – особняком, а на доме памятная доска. На ней написано, что в этом доме «жил известный русский врач, ученый, профессор Ф. Ф. Заседателев, основатель московской школы отоларингологов».
Оказывается, на родине помнили и ценили заслуги своего земляка, чего не скажешь о нашей столице. На стенах дома в Кисловском переулке в Москве, сплошь задекорированных досками с именами живших здесь знаменитостей, для Федора Федоровича Заседателева не осталось свободного места.
Но теперь я не уверен, сохранилась ли памятная доска в Орле, точнее, сохранился ли сам дом знаменитого врача. Мне тогда, в восемьдесят втором говорили, будто бы участок, где он стоял, определен под новую застройку и что старые строения будут снесены. Обо всем этом я рассказал по возвращении в Москву Лидии Борисовне Заседателевой, однако пробудить заботу о дедовском доме у внучки мне не удалось. А нашлись ли другие заботливые люди, я не знаю, точно так же как не знаю, сохранился ли поныне дом Ф. Ф. Заседателева то ли на Курской, то ли на Брянской улице Орла.
В клинике Федора Федоровича Заседателева Алексей Данилович Архипов сделал мне сложную операцию в момент острого воспаления, грозившего мне самым страшным исходом. После операции в течение восьми лет он наблюдал за мной. Я бывал у него на частном приеме, в его домашнем врачебном кабинете на Покровке. Эти посещения прервала война. Больше с моим доктором мне встретиться не пришлось. Я ушел на войну. Потеря слуха на правое ухо не мешала мне выполнять обязанности солдата. Но после войны, на шестом или седьмом году службы, разуверившись в том, что моя солдатская служба закончится сама по себе, я вспомнил об этом физическом изъяне и решил обратиться к врачам-специалистам нашего медсанбата на предмет определения годности к дальнейшей службе. Меня осматривал очень строгий подполковник медицинской службы. Он долго с помощью знакомого мне с детства рефлектора вглядывался внутрь моего уха, а потом с восхищением заключил, что операция в 1932 году была сделана блестяще, и заключения о моей непригодности к службе не дал. Пришлось мне служить дальше, как медному котелку.
Чтобы исчерпать тему о роли врачей в моей жизни, я расскажу еще об одном замечательном человеке, докторе Гуревиче, имени и отчества которого я, к сожалению, не знаю. Мои болезни познакомили меня с ним, когда наша семья в полном составе и навсегда поселилась в Москве. Он не был нашим земляком и к моим мценским и деревенским воспоминаниям отношения не имеет. Но своим профессиональным врачебным опытом, чутким, гуманным, заботливым отношением к моим хворям и болезням, которые начались еще в деревне, он на протяжении всего моего московского детства помогал мне преодолевать их. Вообще, и доктор Архипов, и доктор Гуревич считали, что мои болезни освободят меня от неминуемой для всех здоровых людей службы в солдатах. Доктор Гуревич как-то во время моего очередного воспаления легких, прослушивая мое сердце покачал головой и тихо промолвил: «