А на заводе, где работал Федот Иванович Левыкин, на славном нашем автогиганте имени И. В. Сталина, секретарем партийного комитета ВКП(б) в то время был Левыкин Виктор Васильевич, сын одного из наших деревенских братьев Петрушиных, прозванных еще и Клыками.
Наш Дядя Федот не искал встреч со своим высокопоставленным земляком, не добивался его покровительства и протекции. Для того чтобы стать грузчиком на автогиганте, этого не требовалось. Знаменательной, однако, в этом случае была другая сторона. В отличие от своего номенклатурного земляка, на социалистический автогигант Левыкин Федот Иванович пришел, гонимый другой судьбой. Она оказалась в это время общей для многих подобно ему раскулаченных российских мужиков. В колхозной деревне они были оъявлены «чуждым элементом», а в социалистической индустрии им открылась перспектива стать строителями новой социалистической жизни, стать передовиками и даже героями социалистического труда. На заводы, фабрики, на стройки в те годы пришли многие сотни тысяч молодежи из раскулаченных семей. Часто на этих стройках они селились семьями, давая начало династиям советского рабочего класса.
Героем Социалистического Труда наш Дядя Федот не стал, но Автомобильному заводу имени И. В. Сталина отдал всю вторую половину своей жизни.
Для Ольги Семеновны с сыном наступило особенно тяжелое время. Практически не имея средств к существованию, она устроилась на работу в электродепо Ярославской железной дороги на станции Москва-III мойщицей колесных вагонных тележек. Это был настолько тяжелый труд, что он в короткое время изменил облик несчастной женщины. Моя Мама очень искренне сочувствовала ей и также искренне переживала ее нужду. Ведь они вместе когда-то давно, еще в начале века начинали в Москве со своими предприимчивыми молодыми мужьями городскую жизнь.
А вот теперь она вдруг превратилась в беззубую старушку, одетую в промасленную телогрейку, с черными от машинной смазки руками. Мама вспоминала ее облик в далекой молодости и искренне сочувствовала ее горькой вдовьей судьбе. В это горькое время они стали большими подругами, чем в те далекие лучшие но, увы, прошедшие времена. Тетя Оля часто бывала у нас. А мы тоже старались навещать ее и оказать хоть какую-либо помощь.
Этой женщине предстояло пережить не один удар жестокой судьбы. Но, удивительно, она никогда не роптала. Своим трудом она кормила себя, обувала, одевала и учила своего младшего сына Валентина. Вагонные тележки она мыла до самого выхода на пенсию. Это была, по ее рассказам, очень тяжелая, не женская и даже не мужская работа. Особенно трудно было зимой счищать с моторной части тележек смерзшуюся смесь снега, нагара и масла. Однако другой работы ей никто не предлагал. Она делала ее каждый день. С раннего утра она из Анискино пешком шла на станцию Чкаловская и одной из первых электричек приезжала на Москву-третью. Домой возвращалась поздно вечером. Она тоже была ударницей социалистического труда.
К моменту выхода на пенсию младший сын Ольги Семеновны Валентин, окончив семилетку, а затем ФЗУ, приобрел специальность слесаря и поступил в мастерские всемирно известного тогда Щелковского аэродрома, откуда наши советские герои-летчики стартовали в свои исторические полеты. Слесарь стал неплохо зарабатывать. Жить им двоим стало заметно легче. Помогал и старший сын Георгий, работавший тогда заведующим овощным магазином и бывший в зените материального достатка. Этот зенит и погубил его жизнь.
Семья Федота Ивановича также активно включилась в ритм свободного социалистического труда. Сам глава семьи по-прежнему ударничал в такелажном цеху любимого Автозавода им. И. В. Сталина, а его супруга Анна Васильевна строила Московский метрополитен. Ее бригада работала на участке между будущими станциями «Кировская» и «Комсомольская». Правда, роман А. Фадеева «Ольга Белокурова» не про нее написан. Но когда мне пришлось его читать, о многих событиях на строительстве метро я уже знал из рассказа тети Нюры. Ей здесь тоже досталась солидная доля неженской работы. Она тоже стала ударницей соцтруда. Продолжали учебу сыновья Леонид и Борис. Первый в 1938 году окончил десятилетку и поступил в Московский институт инженеров транспорта, а второй еще ходил в школу.
Так в годы второй сталинской пятилетки бывшая раскулаченная крестьянская семья вносила свой посильный вклад в завершение «в основном» строительства социализма в нашей стране. Этот вклад был скромен, но не мал, если прибавить к нему обобществленное хозяйство Федота Ивановича, составившего значительную часть основного капитала колхоза «Красный путь».
Из Анискина семья Федота Ивановича в 1938 году переехала ближе к Москве. В Лосиноостровске, в поселке Красная Сосна, она поселилась в доме одного из наших земляков, Дмитрия Парфеновича Орефьева. Тетя Нюра теперь устроилась на работу в Центральном дезинфекционном институте, в Москве, на Миусской площади, конечно, уборщицей-дезинфектором. Дядя Федот по-прежнему исправно выполнял такелажные работы. Сыновья учились.
В конце тридцатых годов из пяти левыкинских братьев – Шавыр жизнь продолжали только двое. Это были дядя Федот и мой Отец. В 1939 году Отцу удалось построить для нашей семьи дом недалеко от Москвы в поселке «Дружба», недалеко от платформы Перловская Ярославской железной дороги. Места в этом доме оказалось достаточно, и он предложил брату поселиться со своей семьей в этом доме. Так, перед войной два родных брата – две семьи сошлись под одной крышей.
А тетя Оля оставалась еще в Анискино, Она жила там со своим сыном Валентином в доме известной в этом селе семьи Сафоновых. В 1940 году Валентин был призван в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии и уехал служить на далекую монгольскую границу, в город Кяхту. Там ждала его жестокая судьба. Но очередной удар судьба нанесла тете Оле здесь, в Москве. В 1941 году, за два-три месяца до начала войны, был осужден за растрату сроком на 10 лет ее старший сын Георгий.
Вскоре началась Великая Отечественная война. Тетя Оля осталась одна в чужом Анискине. И однажды моя Мама послала нас, то есть меня и моих двоюродных братьев Леонида и Бориса, в Анискино, чтобы мы привезли тетю Олю к нам, в наш дом, на станцию Перловская. Я помню, как мы нашли машину, на которую погрузили все имущество тети Оли, уместившееся в небольшом сундуке, и ее увезли из Анискино. Никому из горемычных наших родственников не суждено было уже когда-нибудь туда вернуться.
Однажды, уже в недавнее, в перестроечное время я все-таки попал в эту деревню. Прошел по ее главной улице. Дома, в которых жили мои родственники, были на своем месте. Может быть, их хозяева и помнили своих постояльцев. Но желания с ними поговорить почему-то не возникло. Я подошел к тому месту, где некогда стояла красивая церковь, построенная в начале века на деньги богатых анискинских крестьян. Деревня-то была торговая. Но вместо церкви я увидел обезображенное место. Сохранились лишь стены придела, который служил теперь людям для малой и большой нужды. Вокруг валялись остатки битого кирпича. Ничто не напоминало о том, что когда-то около церкви было кладбище. Наконец, я дошел до берега реки Клязьмы. Вышел на мост, с которого мы когда-то ныряли в чистую и теплую клязьминскую воду. В этом месте река была глубока. Здесь с местными анискинскими ребятами мы строили плот, чтобы совершить на нем путешествие в дальние анискинские окрестности. Анискинские ребята были большими романтиками. Это желание было навеяно увиденным тогда фильмом «Дети капитана Гранта». Я стоял на мосту, вспоминал об этом, а глаза мои смотрели на грязный черный ручей, в который превратилась красивая река, в древние времена являвшаяся важной артерией, соединяющей жизнь земель Великого Владимиро-Суздальского княжества, а затем и Московского государства. А на противоположном берегу вместо памятного мне леса и широкой цветной болотной луговины перед собой я увидел мрачный пейзаж Щелковского химического комбината. На том берегу, где я стоял, в деревне Анискино люди разрушили – нет, не разрушили, а изуродовали – православный храм. А на том берегу другие люди трудом своим сотворили чудище, от которого окружающая жизнь и поныне продолжает погибать. Таков страшный парадокс современной жизни. Удивительно! Стоя здесь на мосту, я вспомнил вдруг содержание встретившихся мне архивных документов, относящиеся к событиям Первой русской революции. Среди них были отчеты Московского губернского жандармского управления о событиях в деревне Анискино в 1905– 1906 годах. Крестьяне этого села объединились тогда в местную организацию Всероссийского крестьянского союза, чтобы вести борьбу за землю и свободу. В документе говорилось о проведенной здесь в связи с этим жестокой экзекуции. Вспоминая об этом, я подумал: «А за что здесь тогда боролись люди?» Неужели за свободу разрушить храм и уничтожать природу? Так случилось, что деревня Анискино оказалась расположенной недалеко от знаменитого Чкаловского аэродрома, с которого советские герои стартовали в просторы Арктики, к берегам Камчатки и Сахалина, к берегам Америки, а из Звездного городка отправлялись в безбрежные просторы космоса. В окрестностях Анискино теперь много дачных участков. Говорят, что они принадлежат тем, кто участвовал в этих исторических стартах. И сама она уже давно перестала быть крестьянской и колхозной. А красивая Клязьма превратилась в сточный ручей Щелковского химического комбината.
Не успела тетя Оля отгоревать свою новую беду, ее ударила вторая. В 1942 году под суд военного трибунала угодил ее младший сын Валентин. Он был осужден на 10 лет за кражу бочки бензина. Подобные проступки в то суровое время жестоко наказывались согласно приказа Верховного Главнокомандующего за номером 0169. Этот приказ в обиходе назывался тогда известной фразой Верховного, содержащейся в нем: «Государство не бездонная бочка!» Я узнал об этом прискорбном случае, будучи на фронте, на Северном Кавказе. Мне жаль было брата. Мне искренне было жаль бедную тетю Олю. Но суровость приговора не вызвала у меня тогда сомнений в его справедливости. Я и сам готов был понести такое же наказание, если бы посмел «по злому умыслу или по какой-либо другой причине» совершить такой прост