Всего несколько дней прожил в своем доме в Ушакове Михаил Ильич, когда туда пришли фашисты. Они еще не успели узнать его как председателя колхоза и коммуниста. А дядя понял, что надо уходить. Но как и куда? Ноги еле переступали. Но, видимо, тяжелое стрессовое состояние беды несколько притупило физическую боль. Надо было во что бы то ни стало уходить. И он ушел. Однажды утром, чтобы не заподозрили немцы, он взял в руки обрать и сделал вид, объяснив им жестами, что хочет поймать бродившую в кустах лошадь. Скрывшись за кустами, он дальше двигался ползком. А немцы, видимо, не так уж и следили за стариком. А путь был неблизкий для больного человека. До Никольского надо было пройти 12 верст. Лишь на третьи сутки он нашел свою жену и сына в этом большом селе. Мария Михайловна рассказывала, что, когда он разделся в доме, где они жили у знакомой хозяйки, она увидела его в кровь сбитые коленки.
Но вскоре и в Никольское пришел отряд фашистских карателей. Было это, наверное, уже в конце сентября, может быть в октябре. Мои беженцы по-прежнему жили у знакомой хозяйки. Были ли у них какие-либо расчеты за проживание, не знаю. Чем и как питались, тоже не знаю. Запасов с собой, конечно, никаких не было. Как говорится, свет не без добрых людей. Помогали тогда добрые люди друг другу как могли. Михаил Ильич тоже участвовал в делах хозяйки дома как мог. Обстоятельства заставляли превозмогать боль. У хозяйки была корова, и надо было позаботиться о корме для нее. Колхозники решили разделить оставшуюся солому и сено. Хозяйка попросила его съездить за ее долей. Оставались в деревне и кое-какие лошади. Одну из них удалось поймать и запрячь. Ильич сумел справиться с этим и выехал со двора. А в это время немецкие солдаты ходили по дворам и собирали оставшихся еще мужчин на работу. Михаил Ильич тут же оказался мобилизованным со всеми другими соседями. Сначала они собирали трупы убитых немецких солдат и свозили к местам захоронения, а потом подводы были собраны в обоз для перевозки каких-то грузов. В отъезде Михаил Ильич был до ноября. Наконец однажды ему удалось незаметно отстать от обоза и вернуться в Никольское. Теперь ему приходилось прятаться от немцев до того, как сюда снова пришли советские солдаты. Произошло это в декабре, Мценск тогда освобожден не был. Но мценские учреждения власти уже функционировали. Они находились тогда в селе Теплое, на границе с Тульской областью. Вскоре туда с нарочным был вызван Михаил Ильич для выяснения обстоятельств его участия в немецких работах. В тот день он ушел из дома и обратно не вернулся.
Пошла в Теплое и его жена Мария Михайловна. Муж ее содержался уже под охраной. Ей дали с ним свидание. Оно было безмолвным. Муж был подавлен тяжким обвинением в предательстве и неотвратимостью сурового наказания. Он не мог доказать свою невиновность. Так или иначе, он в течение месяца был в немецком обозе и вину в этом отрицать не мог, хотя она произошла по жесткому принуждению. Он не нашел в себе силы к сопротивлению, У него ее просто не было. Но это не только не снимало вины, но еще больше усугубляло его положение как коммуниста. На свидании он ничего не сказал своей жене, а только обреченно махнул ей рукой. Конвоиры увели его с короткого свидания, и бывший революционный матрос с «Пантелеймона», сподвижник Петра Петровича Шмидта, участник Октябрьской социалистической революции на Балтике, организатор Советской власти на Мценской земле, основатель колхоза «Красный путь» и его последний довоенный председатель, коммунист Михаил Ильич Ушаков исчез из жизни. Его судил военный трибунал. Никто не знал, каким было наказание. Жену Марию Михайловну сослали в ссылку в далекую Сибирь, в Красноярский край, в далекое село где-то под Канском. А младшего сына Валентина отправили в Челябинск. Там он учился в ФЗУ на металлургическом заводе, получил профессию литейщика и до ухода в 1945 году в Советскую Армию получил квалификацию старшего горнового мастера. На войну сын уже не попал. Она к этому времени кончилась. Но служил он в боевом истребительном морском авиационном полку под Калининградом. Стал он там техником – специалистом по обслуживанию знаменитых английских Аэрокобр, которые еще оставались на вооружении в нашей авиации. Службу Валентин отслужил исправно и по прошествии положенного срока демобилизовался. Приехал к нам в Перловку красивым и бравым моряком. Очень он был похож тогда на своего революционного отца-матроса. Моя Мама узнала в нем своего брата. А сын об отце говорил мало и неохотно. В предательство его не верил, факта осуждения судом своего отца не скрывал, но сам его не осуждал, потому что верил в его честность и высокую совесть. В Челябинске на заводе он вступил в комсомол, а в армии хотел вступить в партию, но заявления подать не осмелился.
Демобилизация Валентина Ушакова совпала с возвращением из ссылки его матери Марии Михайловны, которая некоторое время жила у моих родителей. Мы все были удивлены ее возвращением, так как не верили в это. Она не подавала о себе никаких вестей. И вдруг приехала – маленькая, старенькая, но сохранившая еще жизненные силы и способность себя обеспечить. Невозможно было представить себе, как она смогла выжить одна, без средств в далекой, холодной и чужой Сибири. И опять подтвердилась русская человеческая мудрость: «свет не без добрых людей». Приютили одинокую женщину эти люди. Жила она у них и вместе с ними делила и нужду, и горе, и радость. Работала как могла. Помогло ей унаследованное уменье и искусство плести кружева. На этом промысле она даже скопила денег, которые помогли ей добраться до Москвы, когда кончился срок ссылки.
Пожив у моих родителей, Мария Михайловна уехала к своим сестрам в город Чекалин (Лихвин) Тульской области. Там они обосновались еще со времен военной эвакуации. К ней в Чекалин приехал и ее демобилизованный сын Валентин после непродолжительной побывки в нашем доме у моих родителей в Перловке. Специальность горнового мастера он решил поменять. Потянуло его в родной Мценск, куда он в конце концов и приехал. Там он поступил в школу шоферов, а по окончании ее был направлен на строительство кольцевой бетонной автодороги вокруг Москвы. Автоколонна, куда он был назначен, базировалась в Истре. Там он обосновался на квартире, туда же к нему приехала и мать Мария Михайловна. Добавлю еще и то, что там Валентин нашел себе пару и женился.
Теперь мать и сын регулярно стали бывать у моих родителей. В один из таких приездов Мария Михайловна рассказала мне все о том, что случилось с моим дядей Михаилом Ильичом. Рассказывала все как было. Все, что здесь я об этом написал, написано с ее слов. Тогда шел 1956 год. И все услышанное я изложил в заявлении в ЦК КПСС и Генеральному прокурору с просьбой разобраться в судьбе ее мужа. Заявления мы отвозили по указанным адресам вместе с Марией Михайловной, а адрес для ответа указали ее истринский, на имя сына Валентина Михайловича Ушакова. Ответа долго не было. Я уже стал разочаровываться в надежде на справедливость. Но вот однажды приехал Валентин, он был невесел. Ответ был получен им давно и, как он сказал, отрицательный, с отказом о пересмотре. Открыточку эту двоюродный брат с собой не захватил, махнув рукой на все другие затеи так же безнадежно, как это сделал когда-то его отец в селе Теплом. Но я попросил непременно эту открыточку все-таки показать мне в следующий приезд. Я еще надеялся. Наконец открытка была у меня в руках. Я прочитал в ней скупые слова о том, что за отсутствием состава преступления при пересмотре приговора об осуждении Михаила Ильича Ушакова по статье 58 (не помню номера пункта, инкриминирующего предательство) дело производством прекращено. Валентин не понял смысла этого равнодушного юридического ответа, а ведь это была полная реабилитация. Ответ не содержал никаких объяснений и тем более сожалений, сочувствия или извинений за трагическую ошибку. И сын не понял, что это было признание невиновности отца. И еще сообщалось, что Михаил Ильич Ушаков в 1944 году умер «от опухоли мозга». Вот и все. Вот и вся история о моем дяде Михаиле Ильиче Ушакове, несправедливо оскорбленном и жестоко осужденном судом неправедным, матросе со «Святого Пантелеймона», соратнике П. П. Шмидта, большевике-балтийце, бывшем председателе колхоза «Красный путь». Деревень тех, из которых состоял этот колхоз, уже на тех местах нет, и вспомнить о своем председателе уже некому. А он прожил жизнь не для себя!
Некоторое время вдова Михаила Ильича Мария Михайловна с сыном жили в Истре, а затем переехали в город Костино и поселились у Ивана Ильича. С помощью дяди Валентин устроился на работу шофером на автобазу военно-строительного подразделения и даже получил однокомнатную квартиру. Работал он исправно и заработок имел достаточный. Матери он сумел обеспечить спокойную жизнь на старости лет. Но снова нагрянула беда. Это произошло в 1972 году. Стояло засушливое лето, вокруг Москвы дымили лесные и болотные пожары. В городе от дыма порой становилось трудно дышать. Положение в Подмосковье сложилось катастрофическое, и власти были вынуждены прибегнуть к ужесточению ответственности за случаи халатного обращения с огнем и нарушение правил противопожарной безопасности.
Автобаза, на которой работал Валентин, находилась неподалеку от старого Болшевского торфопредприятия, которое в местном обиходе называют до сих пор Болотом. Промышленная разработка на Болоте уже давно не ведется. Небольшую часть его берут лишь на удобрение для парковых хозяйств. Болото постепенно превратилось в место заготовки сена. В эти горячие и горящие дни сторож автобазы попросил Валентина после работы съездить на Болото за заготовленным им сеном. Дело нехитрое. Поехали. Нагрузили. Тронулись обратно. И вдруг задние колеса машины провалились в тлеющий под поверхностью торф. Из-под колес искры взметнулись под основание нагруженного воза, и он вспыхнул как факел. Машина сгорела. Потушить огонь было нечем#Произошло это на следующий день после того, как прокуратура высказала свое неудовольствие судам, плохо выполняющим указ о повышении их ответственности по ужесточению приговоров. Мой двоюродный брат оказался под арестом, делу был дан ускоренный ход. Буквально через неделю его уже слушали в Костинском городском народном суде. Вина Валентина была бесспорна. Он без разрешения, в нерабочее время использовал автомобиль. Но я точно знаю, что никакой личной корысти в этом поступке не было. Он давно обещал сторожу, инвалиду войны, привезти это злосчастное сено. Случилась беда. Виновник готов был отвечать за сгоревшую машину, которую за прошествием амортизационного срока судебные эксперты оценили, кажется, в две тысячи рублей. Торфопредприятию ущерба нанесено не было, так как оно уже не имело промышленного значения. Но протокол о случившемся был составлен, и виновник теперь должен быть наказан по всей строгости закона. Безупречная работа и поведение в расчет не принимались. Проступок квалифицировался следствием соответствующими статьями уголовного кодекса. Под суд попал беспартийный сын старого невинно репрессированного большевика, революционного матроса Михаила Ушакова. Не зная, как помочь Валентину, я по совету его адвоката записался в суд свидетелем защиты, чтобы помочь ему в оценке личности подсудимого. В назначенный день я пришел в суд. Привезли из тюрьмы Валентина. Он пробыл там всего одну неделю. Но камера успела привести его к образу и подобию своему. Мимо меня провели старого, морально и психически подавленного человека. Он взглянул на меня глазами обреченного человека и безнадежно махнул рукой на мое приветствие. Я подумал тогда, что, наверное, так же махнул рукой своей жене и его отец в далеком 1943 году, когда его из жизни уводил конвоир.