В спальне Фейт стояло высокое зеркало, как полагается, завешенное крепом. «Когда в доме кто-то умер, на зеркала нападает голод, — давным-давно рассказывала ей няня. — Если мы их не завесим, они высосут душу несчастного покойника. И если живой человек посмотрит в зеркало, он увидит, как на него уставился мертвец, и тоже умрет. В доме, где кто-то умер, в зеркале тебя может подстерегать что угодно, чтобы украсть твою душу». Фейт протянула руку, схватила креп, отметив его грубую поверхность, и рывком сдернула его с зеркала. В слабом свете зеркало казалось золоченым дверным проемом. По ту сторону Фейт увидела молодую ведьму со сверкающими, словно звезды, глазами. Влажные волосы змеиными кольцами обвивали ее плечи. На щеках блестели капли дождя. Ее простое платье с высоким воротничком было голодно-черным, цвета зияющей шахты. Оно высасывало свет из комнаты.
Куда же подевалась умница Фейт? Девушка в зеркале была способна на все. И она была кем угодно, но не хорошей девочкой — это читалось с первого взгляда. «Никакая я не хорошая. — Что-то в мозгу Фейт вырвалось на волю, простирая черные крылья в небо. — Хороший человек не может чувствовать то же, что чувствую я. Я злая, коварная и полная ярости. Меня не спасти». Больше она не была беспомощной. Она чувствовала себя извивающейся в траве змеей.
Глава 15Ложь и дерево
— Тсс…
Змея вздрогнула, когда Фейт открыла клетку, свернулась в плотное кольцо, но сразу успокоилась, узнав запах Фейт. Они словно были родными. Полоз грациозно и лениво скользнул вверх по руке хозяйки. Чешуя напоминала холодный шелк и кожу, по-вечернему прохладную. Язычок пощекотал щеку Фейт. Пальцы девочки пробрались под тряпки и нащупали бумаги отца. Но вместо чувства вины и чего-то кощунственного она ощутила азарт. «Я все, что у тебя осталось, отец. Я твой единственный шанс на правосудие и возмездие. И мне нужны твои ответы».
Она замерла, услышав торопливые шаги снаружи и слабое эхо льющейся в металлическую емкость воды. Но это всего лишь готовили ванну для ее матери. Они ей не помешают. Фейт ускользала от внимания домочадцев, словно монета, завалившаяся за подкладку пальто. С тихонями так часто бывает. И никто не удивится, что она скрылась у себя в комнате. После трудного дня было вполне логично, что она захочет прилечь. Изнеможение было естественной реакцией для леди. Пусть думают что угодно, лишь бы оставили ее одну. Она придвинула дорожный сундук к двери, чтобы ее не застали врасплох. Промокшую верхнюю одежду сняла и повесила на крючок. Потом подбросила хвороста в камин и устроилась в кресле с бумагами так близко к огню, что жар обжигал щеки и ладони. Она видела, что от юбок начал подниматься пар, и почувствовала себя саламандрой или другим мифическим существом женского пола. Ее волосы по мере высыхания стали напоминать щупальца.
В красноватом свете камина она принялась изучать бумаги отца. Их было очень много. Письма от других ученых с многословными комплиментами, остроумными шутками на древнегреческом, мемуары и введения к статьям. Были там и приглашения прочитать лекцию, споры о возрасте каких-то зубов и наилучший рецепт состава для схватывания костей. Некоторые бумаги были похожи на счета, векселя и тому подобное. Обнаружились даже потрепанные и все в пятнах листы с королевскими гербами и изящными каллиграфическими фразами на английском и французском. Фейт догадалась, что это паспорта и визы из поездок преподобного.
Пока одежда сохла, Фейт пролистала аккуратные зарисовки ядовитых растений, схемы раскопок и тщательные записи наблюдений. Потом она наткнулась на небрежные рисунки, которые мельком увидела в кабинете отца во время его странного приступа. И она снова удивилась, как отличаются они от других его зарисовок лихорадочностью движений и неаккуратностью. Наконец ее пальцы легли на тетрадь в кожаном переплете, которую она обнаружила под подушкой отца. Она приберегла ее напоследок, потому что тетрадь была похожа на личный дневник. Но Фейт не могла больше позволить отцу хранить его секреты. Она открыла тетрадь и начала читать слова, написанные изящным почерком.
Впервые я услышал о так называемом дереве лжи во время путешествия в Южный Китай в 1860 году. Я выбрал неудачное время для поездки — пересекая Юннань, я уловил слухи о новом конфликте между британскими и китайскими войсками. Не зная, где я могу натолкнуться на враждебное отношение, я подыскал приют в деревушке у реки и ждал новостей.
По случайности я встретил там некоего мистера Гектора Уинтербурна, коллегу-натуралиста. Ветеран многих раскопок, он был одержим коллекционированием, особенно его увлекали разного рода уродства и странности. Радуясь возможности пообщаться с образованным земляком, я проговорил с ним большую часть вечера. Он пылко разглагольствовал о своей последней страсти — об одном растении, о котором он узнал из какой-то темной легенды три года назад. Говорили, что оно выглядит как лиана, но плодоносит фруктами, напоминающими лимон и обладающими удивительными свойствами. Это растение может существовать только в темноте или полумраке, а цветет и дает плоды, только если его кормить ложью.
Я отверг возможность существования такого растения из-за его фантастичности и был удивлен, увидев, что собеседник не разделяет мой скептицизм. Когда я спросил, как можно кормить растение ложью, он ответил, что ее надо прошептать дереву, а затем широко распространить. Чем серьезнее ложь и чем больше людей в нее поверит, тем крупнее фрукт. Если же употребить этот фрукт в пищу, человеку будет даровано тайное знание о предмете, важном его сердцу.
Фейт, не веря своим глазам, уставилась на страницу. Что это, сказка? Как ее отец, человек вполне разумный, мог написать что-то подобное? В то же время ее мысли скользнули к закутанному в ткань растению, которое ее отец так отчаянно пытался спрятать.
Когда я назвал эту теорию абсурдной, Уинтербурн показал мне кусочек высушенной кожуры, напоминающей кожуру лайма, и рассказал, что два года назад за приличную сумму денег он купил и съел плод дерева лжи. Он не стал разглашать секрет, который ему открылся, но с хмурым видом заверил меня, что секрет имел существенную важность. Он поведал, что купил этот фрукту датчанина по фамилии Киккерт, обосновавшегося в Индии и торговавшего информацией. Уинтербурн верил, что Киккерт кормил дерево, поставляя своим клиентам ложные сведения, а потом продавал фрукты либо узнавал ценные секреты. Это была опасная игра, и Киккерт покинул город, до того как Уинтербурн смог узнать от него что-то еще.
Уинтербурн сказал, что проследил перемещения датчанина до Персии, но там потерял его. И снова напал на след по чистой случайности. Уинтербурн приехал в Китай для участия в раскопках, но, уже собираясь уезжать, услышал о неожиданной и подозрительной смерти какого-то датчанина, по описанию похожего на Киккерта. Сейчас Уинтербурн следовал вверх по реке в поисках следов легендарного растения.
Той ночью я лег спать, убежденный, что Киккерт — шарлатан, а мой новый знакомый — безумец. Тем не менее, пытаясь уснуть, я поймал себя на том, что это растение завладело моим воображением. Серьезность Уинтербурна произвела на меня большое впечатление. Мысль о том, чтобы узнавать нераскрытые тайны после одного укуса, весьма соблазнительна для всех, кто жаждет знаний.
Я встал на следующее утро с намерением продолжить разговор с Уинтербурном, но мне сообщили, что на рассвете он нанял лодку и уплыл вверх по реке. Узнав о победе британских войск, я решил отказаться от прежних планов. Вместо этого я вознамерился последовать за Уинтербурном и узнать побольше о его загадочном растении. Добравшись до города, куда меня направили, я навел справки и обнаружил…
Фейт подпрыгнула от громкого удара в дверь, сдвинувшего сундук на полдюйма.
— Фе-е-ейт! — Голос Говарда был нетерпеливым и хриплым. — Фе-е-ейт!
— Говард… я сплю! — Фейт окинула взглядом бумаги, лежавшие у нее на коленях. — Мне плохо! Я в кровати!
— Я наступил на могилу! — донесся жалобный крик. — И испачкал ногу. Можно войти?
Сердце Фейт сжалось от боли. Ему одиноко, она это знала. Его мир только что разрушился, как и ее мир, и он не понимал, что происходит, почему призраки его собственного разума кричали на него из темноты. Но при мысли о том, чтобы открыть дверь, Фейт испытала страх. Снаружи ее подстерегала пропасть, наполненная его страхами, его растерянностью и его печалью, и если она свалится туда, она будет падать-падать-падать, пока от Фейт, которая умеет разгадывать тайны и восстанавливать справедливость, ничего не останется. Она утратит этот незнакомый безумный огонь, который ей сейчас так нужен.
— Смотри под ноги! — громко сказала она, стараясь придать голосу уверенности. — Просто… будь хорошим мальчиком и… перепиши несколько цитат из Библии. — Это все, что пришло ей в голову — притвориться, будто сегодня обычное воскресенье. — Если ты будешь аккуратно писать и хорошо себя вести, завтра утром все наладится. Да, и пиши правой рукой, Говард!
Слабые шаги стали удаляться от ее двери. Секунду спустя Фейт услышала, как дверь детской тихо захлопнулась. От этого звука ее сердце тупо заныло. Казалось, она больше не может испытывать чувство вины, оставался лишь синяк на месте ушиба. Воцарилась тишина. Фейт снова открыла дневник и нашла место, на котором ее прервали.
…и обнаружил, что Уинтербурны остановились во второсортной гостинице. Когда я приехал туда, то увидел, что кругом царит суматоха. Гектора Уинтербурна видели верхом на лошади, принадлежавшей недавно убитому человеку, и его арестовали по подозрению в убийстве. Я уговорил местные власти позволить мне навестить Уинтербурна и обнаружил его в жалком состоянии. Как многие узники этих гибельных камер, он заболел малярией, свирепствующей в этих краях. Я пообещал сделать все возможное, чтобы вызволить его, и он поделился со мной последними сведениями о местонахождении дерева лжи, умоляя меня найти его, если он сам не сможет. Мне не удалось спасти Уинтербурна. Лихорадка погубила его, до того как я смог добиться его освобождения. Следуя его инструкциям, в бамбуковом лесу в нескольких милях от дома Киккерта я нашел небольшое строение. Внутри в нише я увидел сухое, похожее на лиану растение, утратившее большую часть листьев.