Она оказалась в туннеле, с огромной скоростью неслась куда-то в темноту, а по сторонам крутились и гудели огромные черные колеса, и тут весь мир сотрясся… Она боролась, сражалась с темнотой и ее барабанной дробью, бессильно налетала и сразу куда-то падала. Битва была ужасной. Она пыталась удержать свет, свой разум, контроль над собой и кричала внутри себя, когда все это стало облетать с нее, будто лепестки… А потом все исчезло, и паники больше не было. Только глубокий и безмолвный ужас в глубине души, перекатывающийся, словно неслышный гром, слишком незнакомый и сильный, чтобы она действительно смогла его почувствовать.
Была полночь, Фейт шла по лесу. Над ее головой вздымались белоснежные деревья, исчезая в иссиня-черном мраке. Ветра не было, но белые листья вздрагивали и перешептывались. Она подняла руку, чтобы отодвинуть низкую листву, и почувствовала, что та сделана из бумаги. Деревья были плоскими и бледными. Острые края папоротника коварно резали ее ладони. Она была не одна. Рядом с ней шел кто-то знакомый. Она слышала шорох листвы под тяжелыми сапогами. По приглушенному вздоху она узнала спутника.
— Дядюшка Майлз, — громко сказала он. — Дядюшка Майлз, зачем мы здесь?
— Все к лучшему, — был ответ. — К лучшему. — Его голос казался незнакомым. Слабый и монотонный, он напоминал голос лунатика.
— Я знаю это место! — Фейт мучительно пыталась понять, но испытала при этом не облегчение, а неловкость. — Нам нельзя здесь быть! Зачем ты привел нас сюда? — Уголком глаза она углядела лилового цвета пальто дядюшки. В неверном свете луны он был виден лишь урывками.
— Они обещали мне… — пробормотал дядюшка Майлз.
— Кто? Что они тебе обещали? — Фейт повернулась лицом к дяде и обнаружила, что не может его рассмотреть. Он был плоским, абсолютно плоским, и сбоку было видно, что он тонкий, как лист бумаги.
— Коллеги из Королевской академии смеются надо мной, — простонала плоская фигура. — Я слышу их. В клубах. «Старина Майлз, про него никогда не напишут в газетах, он никогда не прочитает лекцию, в его честь никогда не назовут образец. Следует за своим шурином, как пес». Мне нужно было привезти его сюда. Они попросили меня…
— Что ты имеешь в виду? — Охваченная дурными предчувствиями, Фейт взяла дядюшку за рукав и повернула лицом к себе.
Его глаза были неровными пятнами, нарисованными черной тушью, рот — улыбающимся мазком. Неверный лунный свет поблескивал на его неуклюжих пальцах-сосисках и грубых узорах, украшавших его жилет. С ног до головы это был оживший детский рисунок, который вдруг наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Им нужен был Эразмус, — проговорил изгибающийся чернильный рот. — Вечно им нужен только Эразмус…
— Им? Кого ты имеешь в виду? — Фейт крепче сжала руку дяди и, к своему ужасу, почувствовала, как та сминается под ее ладонью.
Она отпустила его и отступила на шаг, и тут ее дядя зашипел. Его длинные тонкие руки потянулись к ней, одна из них теперь была мятой и деформированной.
— Скажи мне! — Фейт ударила его с яростью, порожденной страхом. Удар пришелся по плечу. К ней наклонилась огромная бумажная голова, и она хлестнула по ней, проделав дыру от глаза до щеки.
— Вечно Эразмус, — прошипел он. — Вот я и привез его к ним.
Жуткий и бесформенный, дядюшка качался перед ней, и Фейт наносила удары снова и снова, разрывая его на части. Фрагменты дядюшки Майлза летали в воздухе, как снежинки. В конце концов остался только бумажный рот, порхавший, словно бабочка, продолжая издавать унылые звуки. Она поймала его, сильно зажала пальцами и растянула в тонкую линию, чуть не порвав.
— Что ты наделал? — спросила она.
— Они обещали, что я смогу принять участие в раскопках, — заныл рот. — Мое имя напечатают в газете. Наконец-то я получу признание! Но только если смогу убедить Эразмуса приехать. До этого он уже отказал им. Уговорить его было трудно… но потом разразился скандал. Я узрел свой шанс. Вейн — мой шанс.
— Ты нас использовал! — воскликнула Фейт. — Ты привез нас сюда в корыстных целях! Ты просто хотел попасть на раскопки! Почему они настаивали, чтобы отец приехал? Почему?
Но она слишком сильно тянула гримасничающий рот, и он порвался. В отчаянии поглядев по сторонам, Фейт в отдалении увидела еще один знакомый силуэт, наполнивший ее горячей пульсирующей болью, но она не могла вспомнить почему.
— Отец! — позвала она и побежала по бумажному лесу вдогонку за ускользающим силуэтом.
Но он двигался быстрее, чем она. Он как будто скользил, и у нее возникло странное чувство, будто его ноги вообще не двигаются.
— Отец, подожди! Что-то не так! Мы не должны здесь находиться!
Она подумала, что он замедлит бег. Она ждала, что он обернется. Но нет. Вместо этого в листве послышался какой-то шум, листья начали падать, а потом лес накрылся тенью от огромной ладони. Фейт закричала. Ее крик звенел и звенел, даже когда у нее перехватило дыхание и она замолкла. Большой и указательный пальцы ладони раздавили голову отца. На секунду она увидела, как он спотыкается, половина головы превратилась в кашу. Потом ладонь сомкнулась вокруг него и утащила куда-то вверх.
— Нет! — Фейт бросилась вперед. — Верните его! — А потом до нее донеслись звуки, как будто что-то разрывали на части. — Я убью тебя! Убью!
Повисла пауза. Запрокинув голову, Фейт рассмотрела огромный темный силуэт среди крон деревьев, вырисовывающийся на фоне звездного неба. Листва шуршала над головой, ветки трещали. На ее поднятое вверх лицо падали сухие белые листья. Рука снова начала опускаться. И только теперь Фейт охватил дикий ужас. Она взглянула вниз и впервые как следует рассмотрела себя: изорванный по краям контур женского платья, исписанный черными каракулями. Она была бумагой. Ее легко можно порвать. Фейт упала на темную землю и заползла под белый папоротник, морщась и чувствуя, что ее тело сминается и рвется. Лежала совершенно неподвижно, пока огромная ладонь наугад ощупывала деревья. Искала источник крика. Искала ее.
Секунды тянулись бесконечно. Сердцебиение Фейт тоже замедлилось, но стало громче, заставляя вибрировать землю. Белые деревья дрожали и исчезали, наступала тень. Потом где-то сверху потухла луна, и воцарился мрак.
Глава 21Спонтанное возгорание
Грохот и шипение. Грохот и шипение. Фейт не понимала, где она, и только чувствовала, что ей холодно и больно. Все тело ныло. Она приоткрыла веки и заморгала при виде расплывающегося перед глазами камня. Через несколько секунд бледные пятна превратились в сталагмиты, а темные полосы оказались входами в соседние пещеры. Фейт сидела, прислонившись к колонне, привязанная за талию веревкой. Ее била дрожь. Каждое движение отдавалось болью. Рот пересох, и она чувствовала привкус извести и желчи. Когда она моргала, было ощущение, словно в глаза песок насыпали. Но она выжила. Видение осталось тенью в ее мозгу, мысли путались. Она пыталась отделить фантазии от реальности.
Фейт вспомнила, как разорвала дядюшку Майлза на части… и с невыразимым облегчением осознала, что на самом деле ничего такого не случилось. Она не находится в бумажном лесу, и ее не ищет гигантская рука. Она не видела смерть отца. Потом она вспомнила, что он действительно мертв, и на нее обрушилась боль утраты. Она оперлась на руки, прижав кулаки к вискам и пытаясь вытянуть мысли из онемевшего мозга. Огромная рука, тянущаяся к белому лесу… в этом образе было что-то знакомое… и сверхъестественное, потому что безобидное видение должно было успокаивать и забавлять..
— Театр Говарда, — прошептала она пораженно. — Это был лес из кукольного театра Говарда.
Лампа догорела и погасла, но она еще могла различать пространство: сквозь вход пещеры, ведущий к морю, просачивался бледный свет. Нашарив рукой часы, она с ужасом поняла, что уже пять утра. Ей надо бежать! Если она не вернется как можно скорее, ее начнут искать, завалив тысячей вопросов, на которые она вряд ли сможет ответить. Потом она вспомнила о дереве. Она не может уйти, пока не накормит его еще одной ложью.
Дрожавшими и онемевшими руками она ухитрилась развязать узлы на веревке и освободиться. Встала на ноги, и ей показалось, что пещера завертелась вокруг нее в хороводе. Опираясь о стену, Фейт медленно подошла ко входу в большую пещеру и всмотрелась во мрак. Чернильные очертания дерева едва угадывались. Что ей придумать? Видение не выдало ей убийцу отца. Что она выяснила? До этого момента она была уверена, что убийца — кто-то, кого отец рассердил по приезде на Вейн: неудачливый собиратель моллюсков, друг или родственник мальчика, попавшего в капкан, или кто-то недовольный обращением с Жанной. Но если видение не обмануло, значит, кто-то планировал убить ее отца задолго до приезда семейства Сандерли на остров. Кто бы то ни был, они уговорили дядюшку Майлза заманить шурина на Вейн, в ловушку. Сыграли на амбициях дядюшки Майлза, и он проглотил наживку.
Если это правда, одно известно наверняка. Убийца связан с раскопками. Кто еще мог подкупить дядюшку Майлза, пригласив его туда? Возможно, происшествие с оборвавшейся корзиной вовсе не было случайным. В конце концов, кто мог предположить, что в нее сядут Фейт и Говард, а не их достопочтенный отец? На раскопках присутствовало три страстных естествоиспытателя: Ламбент, Клэй и доктор Джеклерс. Фейт задумалась о каждом из них. Ламбент был слишком несдержанным и импульсивным для столь хладнокровного убийства. Но вдруг она вспомнила его кабинет с коллекцией курьезов природы, аккуратно подписанные этикетки — явный признак педанта. В нем крылось больше, чем было заметно на первый взгляд. Его шумное поведение могло маскировать опасный клинок. Доктор Джеклерс был кристально честным человеком, но в нем таилась бездна горечи. Фейт заподозрила, что он из тех, кто копит злобу и не прощает обид. И если убийца — он, ему не найти более подходящей роли, чем роль коронера и медэксперта, расследующего смерть при подозрительных обстоятельствах. Клэй всегда казался мягким, вежливым и сдержанным. Нет, не всегда. Фейт вспомнила, с каким пылом и категоричностью он говорил о Библии, об ископаемых и о возрасте Земли. Как бы он поступил, узнай он о грандиозном обмане преподобного? Фанатизм — словно газ: опаснее всего, когда его не замечаешь. Одна искра — и будет взрыв.