– Сука! Ты сука! – истерически завизжала костлявая. И, повинуясь инстинкту, который одержал верх даже в Христов день, она схватила камень и швырнула его в Джоанну.
Это послужило знаком для других женщин, и они тоже стали кидаться камнями. Одна так увлеклась, что схватила кусок конского навоза. Некоторые камни задевали Джоанну, а один задел острым краем лобик ребенка. По личику в тот же миг потекла алая струйка, испачкав слюнявчик, а девочка заплакала и протянула ручки к матери.
Те женщины, которые только собирались швырнуть камни, медленно опустили их обратно на землю. Побоище завершилось. Женщинам вдруг стало стыдно. Они не хотели ранить ребенка. Они хотели всего лишь загнать Джоанну домой. Компания распалась, все поодиночке разошлись по домам. Дети, которые собрались вокруг послушать и посмотреть, что происходит, вернулись к своим играм.
Джоанна заплакала и достала дочь из коляски. Девочка тихонько хныкала, словно понимая, что не имеет права плакать в полный голос. Джоанна прижалась щекой к щеке ребенка, и ее слезы смешались с кровью. Добропорядочные женщины одержали победу. Джоанна ушла с дочерью домой, оставив коляску посреди тротуара.
Фрэнси видела всю сцену от начала до конца. Слышала каждое слово. Она помнила, как Джоанна улыбнулась ей, а Фрэнси отвернулась вместо того, чтобы улыбнуться в ответ. Почему она не улыбнулась в ответ? Почему не улыбнулась? Теперь она будет мучиться – мучиться до конца жизни, вспоминая, что не улыбнулась в ответ.
Мальчики затеяли игру в пятнашки вокруг пустой коляски, хватались за ее края и дергали туда-сюда, стараясь осалить друг друга. Фрэнси отогнала их, подвезла коляску к подъезду Джоанны и поставила на тормоз. Существовало неписаное правило: нельзя красть вещь, если она стоит возле подъезда владельца.
Журнал со своим сочинением Фрэнси по-прежнему держала в руке. Она остановилась возле коляски, чтобы еще раз взглянуть на свое имя. «Зимняя пора. Фрэнси Нолан». Ей захотелось что-то совершить, принести искупительную жертву за то, что она не улыбнулась Джоанне. Фрэнси подумала про свой рассказ в журнале, которым так гордилась. Ей не терпелось показать журнал папе, и тете Эви, и Сисси. Она вообще никогда не расставалась бы с ним и время от времени открывала, чтобы снова согреть душу этим блаженным чувством. Если она лишится журнала, другой экземпляр взять будет негде. Фрэнси приподняла в коляске детскую подушечку и положила под нее журнал, открытый на странице с ее рассказом.
На белоснежной подушке она заметила несколько капель крови. Перед глазами всплыли струйки крови на личике ребенка, протянутые к матери ручки. Судорога пробежала по телу, а когда боль отпустила, Фрэнси почувствовала слабость. Накатила новая волна, еще сильнее, потом отпустила. Фрэнси побежала к своему подъезду, залезла в подвал и сидела там в самом темном углу, на куче джутовых мешков, и приступы боли накатывали один за другим. В паузах между ними ее трясло. Она ждала, когда же приступы прекратятся. А если не прекратятся, она умрет – по-настоящему умрет, и все.
Спустя время приступы стали слабее, перерывы между ними удлинились. Фрэнси уже могла соображать. Да, Джоанна преподала ей урок, но совсем не тот, который имела в виду мама.
Фрэнси думала о Джоанне. Часто вечерами, возвращаясь из библиотеки и проходя мимо дома Джоанны, Фрэнси замечала ее с молодым человеком, они стояли близко друг к другу в узком вестибюле. Фрэнси видела, как юноша ласково перебирает прекрасные волосы Джоанны, а Джоанна гладит рукой его по щеке. Свет уличного фонаря падал на лицо Джоанны, такое нежное и мечтательное. Так все начиналось, а закончилось ребенком и позором. Почему? Почему? Ведь начало казалось таким прекрасным и правильным. Почему же?
Фрэнси знала, что одна из женщин, бросавших камни в Джоанну, родила ребенка всего через три месяца после свадьбы. Фрэнси стояла среди детей, которые выстроились вдоль тротуара и смотрели, как свадебное шествие направляется в церковь. Она прекрасно видела выпирающий живот, который не могла скрыть длинная фата девственницы. Она видела, как крепко отец держит за руку жениха. У жениха под глазами пролегли черные круги и вид был несчастный.
У Джоанны не было отца, вообще никаких родственников-мужчин. Некому было крепко взять ее ухажера за руку и отвести к алтарю. Вот в чем ошибка Джоанны, решила Фрэнси – не в том, что та дурно поступила, а в том, что не смогла довести своего парня до церкви.
Фрэнси, конечно, не знала всей подноготной этой истории. В принципе, юноша любил Джоанну и хотел на ней жениться после того, как, по местному выражению, «заделал ей ребенка». У него была семья – мать и три сестры. Он сказал им, что хочет жениться на Джоанне, и они его отговорили.
Не будь дураком, сказали они. Она скверная девушка. И вся семья у нее такая. И потом, откуда тебе знать, что этот ребенок от тебя? Если она позволила до свадьбы лишнее тебе, могла позволить и другим. Женщины, они хитрые. Уж мы-то знаем. Сами небось женщины. Ты честный, добрый, доверчивый. Она говорит, что, кроме тебя, у нее никого не было. Она врет. Не дай себя одурачить, сынок, не будь дураком, братец. Если приспичило жениться – женись на честной девушке, которая не будет спать с тобой, пока священник не проделает все, что в таких случаях положено. Если женишься на этой девушке – ты мне больше не сын, ты нам больше не брат. Ты никогда не узнаешь, твой это ребенок или нет. Будешь мучиться сомнениями, пока сам на работе. Ломать голову, кто прыгнет в постель к твоей жене после того, как ты уйдешь утром. Да, сынок, да, братик, все женщины таковы. Уж мы-то знаем. Сами женщины. Знаем, как поступают женщины.
Молодой человек поддался на уговоры. Мать и сестры выдали ему денег, и он переехал в Джерси, снял там комнату и устроился на работу. Джоанне его адрес не сообщили. Больше он никогда не видел Джоанну. Джоанна не вышла замуж. Она родила ребенка.
Приступы почти прекратились, и тут Фрэнси обнаружила, к своему ужасу, что с ней творится что-то неладное. Она прижала ладонь к сердцу, чтобы нащупать место его разрыва. Она много раз слышала папины песни про сердце: в них сердце болит – разрывается – поет – изнемогает под бременем – выпрыгивает из груди от счастья – наливается свинцом от горя – падает в пятки – замирает. Фрэнси уверовала, что сердце на самом деле все это проделывает. И сейчас она перепугалась, что ее сердце от жалости к ребенку Джоанны разорвалось в груди, и теперь кровь вытекает из тела.
Она поднялась домой и посмотрелась в зеркало. Под глазами черные тени, голова болит. Фрэнси легла на старую кожаную кушетку на кухне и стала ждать маминого возвращения.
Она рассказала маме, что произошло в подвале. Только про Джоанну ничего не сказала. Кэти вздохнула и проговорила:
– Так рано? Тебе только тринадцать. Я ожидала этого не раньше чем через год. У меня началось в пятнадцать.
– Значит… значит… такое бывает?
– Такое бывает со всеми девочками, когда они становятся женщинами.
– Какая же я женщина?
– Это значит, что ты превращаешься в женщину.
– Когда это закончится?
– Через несколько дней. Но через месяц повторится снова.
– И так будет до самой смерти?
– Нет, но очень долго. Пока тебе не исполнится сорок лет, а, может, и пятьдесят. – Кэти помолчала и добавила: – Моей маме было пятьдесят, когда я родилась.
– А, это нужно для того, чтобы родить ребенка?
– Да. Веди себя хорошо. Помни, что теперь у тебя может родиться ребенок.
Перед глазами Фрэнси вновь мелькнула Джоанна с ребенком на руках.
– Не разрешай мальчикам целовать тебя, – сказала мама.
– От поцелуев рождаются дети?
– Нет. Но часто то, от чего рождаются дети, начинается с поцелуев, – ответила мама и добавила: – Помни про Джоанну.
Надо же, Кэти ничего не знала про сцену, которая разыгралась на улице. И про то, что Джоанна не выходит у Фрэнси из головы. Как же мама угадала? Фрэнси решила, что мама обладает даром чтения мыслей, и посмотрела на нее с новым уважением.
Помни про Джоанну. Помни про Джоанну. Фрэнси не могла забыть про Джоанну. С того самого дня, когда увидела, как женщины бросают камни в Джоанну, Фрэнси невзлюбила женщин. Их злобные выходки внушали ей страх, их инстинкты пугали. Она стала ненавидеть женщин за то, что они предают друг друга и жестоки друг к другу. Все женщины схватили камни, ни одна не посмела заступиться за Джоанну, опасаясь, что ее тоже заклеймят позором. Заступился только прохожий мужчина, и говорил он добрым голосом.
У всех женщин есть общее: они в муках рожают детей. Казалось бы, эта боль должна объединять их, вызывать сочувствие друг к другу и желание защищать друг друга от мира мужчин. Но нет. Из-за родовых мук их сердца как будто грубеют, души съеживаются. Они объединяются только с одной целью: чтобы затравить какую-нибудь женщину… не важно, забить камнями или сплетнями. Похоже, это единственный вид дружбы, на которую они способны.
Мужчины совсем другие. Они могут ненавидеть друг друга, но всегда придут на помощь, если случится беда или какая-нибудь женщина попытается заманить в ловушку.
Фрэнси открыла тетрадь, которая служила ей дневником. Она отступила строчку после того абзаца, в котором рассуждала о нетерпимости, и написала: «Пока я живу на свете, у меня не будет ни одной подруги. Я больше не доверяю женщинам, кроме мамы и иногда тети Эви и тети Сисси».
Два очень важных события произошли в том году, когда Фрэнси исполнилось тринадцать лет. В Европе началась война, а Барабанщик влюбился в тетю Эви.
Муж тети Эви и его конь Барабанщик отчаянно враждовали друг с другом в течение восьми лет. Муж тети Эви ненавидел Барабанщика, плохо с ним обращался, норовил ударить и ткнуть, проклинал и слишком туго натягивал поводья. Конь не оставался в долгу перед дядей Вилли Флиттманом. Барабанщик хорошо знал маршрут и сам останавливался у нужного дома. Как только Флиттман, отдав бутылки с молоком, садился обратно, конь трогался с места. В последнее время он завел новый обычай: стоило Флиттману сойти, чтобы отдать молоко, конь пускался рысцой. Иной раз Флиттману приходилось пробегать по полквартала, чтобы догнать Барабанщика.