«Боже милосердный, – молилась Фрэнси. – Не допусти, чтобы мама умерла. Я помню, как сказала Нили, что не верю в тебя. Но я верю! Верю! Я просто так сказала. Пожалуйста, не карай маму. Она не сделала ничего плохого. Не забирай ее только потому, что я сказала, что не верю в тебя. Если ты оставишь ее жить, я принесу тебе в жертву свое писательство. Я больше никогда не напишу ни одного рассказа, если ты оставишь маме жизнь. Дева Мария, попроси своего сына, Иисуса, чтобы он попросил Бога не забирать мою маму».
Но Фрэнси почудилось, что ее молитва пропала зря. Бог запомнил ее слова, что она не верит в него, и накажет ее, забрав маму, как забрал папу. Фрэнси охватил панический ужас, и ей показалось, что мама уже умерла. Она бросилась ее искать. В их доме Кэти не было. Фрэнси выскочила на улицу, добежала до соседнего дома, взлетела по лестнице с криком «мама!». Но там мамы тоже не оказалось. Фрэнси побежала в третий, и последний дом. На первом этаже мамы не было. На втором тоже. Оставался еще один этаж. Если мамы нет и там, значит, она умерла. Фрэнси закричала:
– Мама! Мама!
– Я здесь, – послышался спокойный голос Кэти с третьего этажа. – Зачем так шуметь.
Фрэнси испытала такое облегчение, что чуть не потеряла сознание. Она не хотела показывать маме, что плакала, и стала искать в кармане платок. Не найдя, вытерла глаза нижней юбкой и медленно поднялась по последнему пролету.
– Здравствуй, мама.
– Что-то случилось с Нили?
– Нет, мама. (Ее первая мысль всегда про Нили.)
– Тогда здравствуй, – сказала Кэти и улыбнулась.
Она подумала, что Фрэнси расстроилась из-за каких-то школьных неприятностей. Что ж, если захочет, то сама расскажет…
– Ты любишь меня, мама?
– Было бы странно, если бы я не любила своих детей, правда?
– Скажи, по-твоему, я такая же красивая, как Нили?
Фрэнси с нетерпением ждала маминого ответа, потому что знала – мама никогда не солжет. Ждать пришлось долго.
– У тебя очень красивые руки и длинные густые волосы.
– Но я такая же красивая, как Нили? – настаивала Фрэнси, страстно желая, чтобы мать солгала.
– Фрэнси, я понимаю, что тебя что-то беспокоит, но я очень устала. Потерпи, пожалуйста, пока родится ребенок. Я люблю вас с Нили и считаю, что вы оба очень даже славные. А теперь прошу, не мучай меня.
Фрэнси стало стыдно. Жалость сжала ей сердце при виде матери, которая вот-вот родит, а сама неуклюже распростерлась на четвереньках и моет пол. Фрэнси опустилась на колени рядом с матерью.
– Встань, мама, я домою этот коридор. У меня есть время, – и Фрэнси опустила руку в ведро с водой.
– Нет! – вскрикнула Кэти. Она выхватила руку дочери из воды и обтерла о свой фартук. – Не суй руки в эту воду. В ней сода и щелок. Посмотри, что сделалось с моими руками.
Кэти протянула свои изящные, но разъеденные до корост руки.
– Я не хочу, чтобы твои руки стали как у меня. Я хочу, чтобы они оставались такими же красивыми, как сейчас. К тому же тут осталось домыть совсем немного.
– Можно я хотя бы посижу на ступеньке и посмотрю?
– Если не можешь придумать ничего получше.
Фрэнси сидела и смотрела на мать. Как хорошо сидеть тут, рядом с мамой, знать, что мама жива. Даже скрип швабры о пол ласкал слух, внушал спокойствие. «Скрип-скрип-скрип», – говорила швабра. «Шлеп-шлеп-шлеп», – отвечала тряпка, когда ее отжимали. «Хлюп-хлюп-хлюп», – переговаривались швабра и тряпка, когда мама окунала их в ведро с водой. «Буль-буль», – подавало голос ведро, когда мама его передвигала.
– Разве у тебя нет подружек, чтобы поговорить, Фрэнси?
– Нет. Я ненавижу женщин.
– Это ненормально. Тебе было бы полезно пообщаться с девочками твоего возраста.
– А у тебя есть подруги, мама?
– Нет, я ненавижу женщин, – ответила Кэти.
– Вот видишь? Ты как я.
– Но у меня однажды была подруга, и я отбила у нее твоего папу. Так что, видишь, иногда от подруг бывает польза.
Кэти говорила шутливо, но ее швабра рассекла воздух, словно сказала: «Ты иди своей дорогой, я пойду своей». Кэти проглотила слезы и продолжала:
– Да, тебе нужны подруги. Ты разговариваешь только со мной и с Нили, да еще читаешь книжки и пишешь свои истории.
– Я бросила писать.
Кэти поняла, что смятение Фрэнси связано с ее сочинениями.
– Ты сегодня получила плохую оценку за сочинение?
– Нет, – соврала Фрэнси, удивляясь, как всегда, материнской проницательности.
Она встала со словами:
– Пожалуй, мне пора идти к Макгэррити.
– Подожди! – Кэти оставила швабру и тряпку в ведре. – Я закончила на сегодня. Помоги мне встать!
Она протянула руки к Фрэнси. Фрэнси сжала материнские руки, Кэти с силой подтянулась, неуклюже поднялась на ноги.
– Пойдем домой вместе, Фрэнси.
Фрэнси взяла ведро. Кэти положила одну руку на перила лестницы, а другую – на плечи Фрэнси. Она тяжело опиралась на дочь, пока медленно спускалась по ступенькам. Фрэнси соразмеряла свой шаг с неуверенными шагами матери.
– Фрэнси, ребенок должен родиться со дня на день, и мне спокойней, когда ты рядом. Не оставляй меня надолго. А когда я работаю, приходи иногда проведать, все ли в порядке. Не могу передать, как я надеюсь на тебя. Я не могу рассчитывать на Нили – от мальчика в таких делах никакого толку. Ты мне очень нужна сейчас, и мне спокойней, когда ты рядом. Пожалуйста, побудь моей правой рукой какое-то время.
Огромная нежность к матери переполнила сердце Фрэнси.
– Я буду всегда рядом с тобой, мама, – сказала она.
– Моя славная девочка, – Кэти пожала ей плечо.
«Может быть, мама любит меня и не так сильно, как Нили, – думала Фрэнси, – зато я нужна ей больше, чем Нили. А быть нужной почти так же важно, как быть любимой. Может, даже важнее. Так я считаю».
Через два дня Фрэнси, придя домой на обед, не вернулась в школу. Она застала маму в постели. Кэти велела Нили возвращаться в школу, а когда Фрэнси предложила вызвать Сисси или Эви, сказала, что еще рано.
Фрэнси одна дежурила возле матери и осознавала степень своей ответственности. Она убрала квартиру, проверила, какие продукты есть в доме, и продумала ужин. Каждые пять минут она поправляла матери подушку и спрашивала, не принести ли воды.
В начале четвертого ворвался запыхавшийся Нили, зашвырнул учебники в угол и спросил, за кем бежать. Кэти улыбнулась его готовности помочь и ответила, что нет смысла раньше времени отрывать Эви или Сисси от их дел. Нили пошел к Макгэррити с наказом: попросить у Макгэррити разрешения отработать и за Фрэнси тоже, потому что она не может оставить мать. Макгэррити не только согласился, но и сам помог Нили, так что тот освободился уже в полпятого. Поужинали рано. Чем раньше Нили займется разноской газет, тем раньше закончит. Мама есть отказалась, сказала, что не голодна, попросила только чашку горячего чая.
Когда Фрэнси вскипятила чайник, мама отказалась и от чая. Фрэнси забеспокоилась, потому что мама весь день ничего не ела. После того как Нили ушел разносить газеты, Фрэнси принесла тарелку с овощным рагу и стала уговаривать маму поесть. Кэти оттолкнула ее руку и велела уйти, сказала, что позовет, когда проголодается. Фрэнси положила рагу обратно в кастрюлю, стараясь сдержать слезы горечи. Она ведь хотела как лучше. Мама позвала ее, она, похоже, больше не сердилась.
– Который час? – спросила Кэти.
– Без пяти шесть.
– А часы не отстают, как ты думаешь?
– Нет, мама.
– Может, они спешат?
Кэти так тревожилась, что Фрэнси выглянула в окно посмотреть на большие уличные часы, которые висели над магазином ювелира Воронова.
– Часы идут правильно, – подтвердила Фрэнси.
– На улице уже стемнело?
Кэти не могла этого понять, потому что даже в яркий солнечный день сквозь люк в спальню проникал слабый тусклый луч света.
– Нет, еще светло.
– А здесь темно, – раздраженно сказала Кэти.
– Я зажгу ночник.
На стене висела полочка с гипсовой фигуркой Девы Марии в синем платье, с молитвенно сложенными руками. У ее ног стоял стакан из грубого красного стекла, заполненный воском с фитилем. Рядом с ним – ваза с бумажными красными розами. Фрэнси поднесла зажженную спичку к фитилю. Свеча неярко горела, пламя отливало рубиновым цветом сквозь стекло.
– Который час? – чуть погодя снова спросила Кэти.
– Десять минут седьмого.
– Ты уверена, что часы не отстают и не спешат?
– Они идут правильно.
Кэти вроде бы успокоилась. Но через пять минут опять спросила, который час. Как будто у нее назначена важная встреча, на которую она боялась опоздать.
В половине седьмого Фрэнси снова сообщила, который час, и добавила, что Нили вернется через час.
– Как только он придет, сразу пошли его за тетей Эви. Пусть по сторонам не смотрит, поторапливается. Приготовь ему никель на трамвай. И скажи, чтобы ехал к Эви, она живет ближе, чем Сисси.
– Мама, а что, если ребенок совсем скоро родится, а я даже не знаю, что делать?
– Я не могу рассчитывать на такую удачу – чтобы ребенок родился совсем скоро. Который час?
– Без двадцати пяти семь.
– Точно?
– Точно, мама. Мама, хоть Нили и мальчик, может, будет лучше, если он останется с тобой, а я поеду за Эви?
– Почему?
– Потому что тебе хорошо, когда он рядом, – Фрэнси сказала это без злобы и зависти, просто признала факт. – А я… я даже не знаю нужных слов, чтобы тебя успокоить.
– Который час?
– Прошла минута. Без двадцати четырех семь.
Кэти долго молчала. Когда она снова заговорила, голос ее звучал совсем тихо, словно она обращалась к себе самой:
– Нет, мужчин в такие минуты не должно быть. Да, некоторые женщины заставляют их стоять рядом. Хотят, чтобы они слышали каждый стон, каждый крик, слышали, как рвется их плоть, видели каждую каплю крови. Что за извращенное удовольствие они получают, когда заставляют мужчину страдать вместе с ними? Как будто они мстят за то, что Господь сотворил их женщинами. Который час?