– Надеюсь, она не будет так орать всю ночь – а то я глаз не сомкну.
Его похожая на девочку жена расстегнула платье и всхлипнула.
Флосси Гэддис и ее мать сидели на кухне. Флосси шила очередной наряд, на этот раз из белого атласа – он предназначался для вновь отложенной свадьбы с Фрэнком. Миссис Гэддис вязала из серой шерсти носок для Хэнни. Хэнни умер, конечно, но его мать всю жизнь вязала ему носки и не могла расстаться с этой привычкой. Услышав первый крик, миссис Гэддис спустила петлю.
Флосс сказала:
– Все удовольствия достаются мужчинам, а женщины страдают.
Ее мать ничего не сказала. Она вздрогнула, когда Кэти закричала второй раз.
– Как-то непривычно шить платье с двумя рукавами, – сказала Флосс.
– Да.
Некоторое время они работали в тишине, потом Флосс снова заговорила:
– Интересно, стоят ли они того? Дети, я имею в виду.
Миссис Гэддис подумала об умершем сыне и об изуродованной руке дочери. Она ничего не сказала. Ниже склонила голову над вязаньем. Вернулась к тому месту, где спустила петлю, и подняла ее.
Тощие сестры Тинмор лежали в своих холодных девичьих постелях. Они сжали друг другу руки.
– Слышишь, сестра? – спросила мисс Мэгги. – Вот почему я отказала Харви – тогда, давно, когда он сделал мне предложение. Я боялась именно этого. Очень боялась.
– Не знаю, – ответила мисс Лиззи. – Иногда мне кажется, что лучше уж страдать, мучиться, кричать от боли, пережить эти нечеловеческие муки, чем просто… прозябать.
Она подождала, пока не затих очередной крик, и добавила:
– По крайней мере, она знает, что жива.
Мисс Мэгги ничего не ответила.
Квартира напротив Ноланов пустовала. Еще одну квартиру занимал поляк, который работал охранником в порту, с женой и четырьмя детьми. Он наливал в стакан пиво из банки, когда услышал крик Кэти.
– Ох, эти женщины! – презрительно сказал он.
– Заткнись ты! – обрезала жена.
Все женщины в доме напрягались, заслышав крики Кэти, и страдали вместе с ней. Единственное, что объединяло всех женщин, – понимание того, как тяжко давать новую жизнь.
Фрэнси пришлось долго идти по Манхэттен-авеню, пока ей не встретилась еврейская молочная лавка, которая работала. Галеты продавались в другом месте, и наконец она нашла фруктовый ларек с апельсинами. На обратном пути Фрэнси посмотрела на большие часы, которые висели над аптекой Кнайпа, и обнаружила, что уже половина одиннадцатого. Фрэнси, в отличие от матери, не интересовалась временем.
Войдя на кухню, Фрэнси сразу почувствовала разницу. Наступила благостная тишина, пахло трудноуловимым запахом, новым и легким. Сисси стояла спиной к корзине.
– Представляешь, у тебя сестра, – сказала она.
– А мама как?
– В порядке.
– Так вот почему вы отправили меня в магазин.
– Мы подумали, что для твоих четырнадцати лет тебе достаточно впечатлений, – сказала Эви, выходя из спальни.
– Я только хочу знать, это мама попросила отослать меня? – горячо спросила Фрэнси.
– Да, Фрэнси, мама, – ласково ответила Сисси. – Она сказала – любимых нужно щадить.
– Тогда ладно, – успокоилась Фрэнси.
– Хочешь посмотреть на малышку?
Сисси сделала шаг в сторону. Фрэнси откинула уголок одеяла. Малышка была очаровательна, с белым личиком и пушистыми черными кудрями, которые падали на лоб сбоку, как у мамы. Она на миг приоткрыла глаза. Фрэнси заметила, что они ярко-голубые. Сисси объяснила, что у всех новорожденных голубые глаза, со временем они могут потемнеть, станут как кофейные зерна.
– Она похожа на маму, – решила Фрэнси.
– И мы так подумали, – ответила Сисси.
– Она здорова?
– Еще как! – ответила Эви.
– Ни горба, ничего такого?
– Нет, конечно. Откуда у тебя такие мысли?
Фрэнси не сказала, что боялась – не родится ли ребенок горбатым из-за того, что мама до самых родов мыла полы, скорчившись на четвереньках.
– Можно мне зайти взглянуть на маму? – робко спросила Фрэнси, чувствуя себя дома как в гостях.
– Можешь отнести ей перекусить.
Фрэнси взяла тарелку с двумя галетами, намазанными маслом.
– Привет, мама.
– Привет, Фрэнси.
Мама снова походила на маму, только очень уставшую. Она не смогла поднять головы, поэтому Фрэнси держала галеты, пока мама ела. Она поела, Фрэнси стояла с пустой тарелкой в руках. Мама ничего не говорила. Фрэнси казалось, что они с мамой снова отдалились друг от друга. Исчезла та близость, которая установилась между ними в последние дни.
– А ты заготовила имя для мальчика, мама.
– Да, но на самом деле я не против девочки.
– Она хорошенькая.
– У нее будут черные кудри. У Нили светлые кудри. Только бедняжка Фрэнси родилась с прямыми волосами.
– А мне нравятся прямые волосы, – вызывающе сказала Фрэнси. Она умирала от желания узнать, как мама назовет девочку, но мама держалась так отчужденно, что Фрэнси не хотела спрашивать напрямик.
– Я отправлю сведения о ребенке в отдел здравоохранения?
– Не надо. Священник отправит после того, как покрестит.
– Вот как…
Кэти уловила разочарование в голосе Фрэнси.
– Принеси чернила и Библию, я продиктую тебе ее имя.
Фрэнси взяла с камина Гедеонову Библию, которую Сисси украла почти пятнадцать лет тому назад. Достала из нее вкладку с четырьмя строчками. Первые три записи были сделаны нарядным аккуратным почерком Джонни.
Первое января 1901 года. Поженились Кэтрин Ромли и Джон Нолан.
Пятнадцатое декабря 1901 года. Родилась Фрэнсис Нолан.
Двадцать третье декабря 1902 года. Родился Корнелиус Нолан.
Четвертая запись была сделана рукой Кэти, ее твердым почерком с наклоном влево.
Двадцать пятое декабря 1915 года. Умер Джон Нолан, 34 года.
Сисси и Эви вошли в спальню вместе с Фрэнси. Им тоже хотелось узнать, как Кэти назовет ребенка. Сара? Ева? Рут? Элизабет?
– Записывай, – Кэти начала диктовать. – Двадцать восьмое мая 1916 года. Родилась…
Фрэнси обмакнула перо в чернильницу.
– Энни Лори Нолан.
– Энни! Такое обычное имя… – протянула Сисси.
– Почему, Кэти? Почему? – спросила Эви.
– Однажды Джонни спел такую песню, – пояснила Кэти.
Пока Фрэнси писала, в голове у нее звучала мелодия, ей слышался голос отца, который пел: «То была красавица Энни Лори…». Ах, папа… Папа…
– Он сказал, что это песня из другой, лучшей жизни, – продолжила Кэти. – Ему бы понравилось, что ребенка назвали в честь его песни.
– Лори – красивое имя, – сказала Фрэнси.
И девочку стали звать Лори.
Лори была славным ребенком. Почти все время она мирно спала в корзинке. Когда просыпалась, лежала тихо и пыталась сосредоточить взгляд карих глаз на своем крошечном кулачке.
Кэти кормила девочку грудью не только потому, что повиновалась материнскому инстинкту, но и потому, что не было денег на свежее молоко. Девочку нельзя было оставлять одну, и Кэти начинала работу в пять утра, убирала сначала два чужих дома. Работала до начала девятого, когда Фрэнси и Нили уходили в школу. Тогда Кэти приступала к уборке их собственного дома, оставив дверь квартиры приоткрытой, чтобы услышать, если Лори заплачет. Спать Кэти ложилась сразу же после ужина, и Фрэнси виделась с матерью так мало, что казалось, будто мамы вовсе нет.
Макгэррити не отказался от услуг Фрэнси и Нили после рождения ребенка, как поначалу планировал. Их помощь ему потребовалась уже на самом деле, потому что весной 1916 года его предприятие переживало неожиданный подъем. Бар был полон народа с утра до вечера. В стране происходили большие перемены, и люди испытывали потребность собраться вместе, чтобы обсудить их. Бар на углу был единственным заведением, где местные могли встретиться, – клуб бедноты.
До Фрэнси, которая убиралась в квартире над баром, через тонкие доски пола доносились возбужденные голоса. Часто она переставала работать, чтобы послушать. Да, мир менялся стремительно, и она понимала, что на этот раз – действительно мир, а не она. Она ощущала, как мир меняется, прислушиваясь к голосам внизу.
Это же факт. Они запретят спиртное, и через несколько лет страна просохнет.
А что, человек, который пашет как проклятый, разве не имеет права пропустить стаканчик?
А ты скажи это президенту, посмотрим, где очутишься.
Нет, у нас народная страна. Если мы не захотим сухого закона, так его не будет.
Конечно, у нас народная страна, только тебя так возьмут за глотку, что не пикнешь.
Ну, черт подери, тогда я сам буду гнать вино. Мой старик гнал в прежней стране. Берешь ведро винограда и…
Да брось! Они никогда не допустят бабье до голосования!
Я бы не стал на это делать ставку.
Если до этого дойдет, то одно из двух – либо моя жена будет голосовать, как я велю, либо я ей шею сверну.
Я не пущу свою старуху на избирательный участок, не хватало еще, чтобы она отиралась среди всяких бездельников и психов.
…Женщина-президент. Почему бы и нет?
Нет, они никогда не допустят женщин в правительство.
Одна уже сейчас там.
Ты в своем уме?
Так Вильсон же ни вздохнуть, ни в сортир сходить не смеет, пока не посоветуется с миссис Вильсон.
Вильсон сам старая баба.
Он не дал втянуть нас в войну.
Этот профессоришка из колледжа!
Чего нам надо – так это, чтобы в Белом доме сидел нормальный политик, а не школьный учитель.
…Автомобили.
Скоро лошадь днем с огнем не сыщешь. Этот парень из Детройта выпускает такие дешевые автомобили, что скоро любой рабочий сможет купить.
Рабочий за рулем собственного авто! Желаю тебе дожить до ста лет, чтоб увидеть такое!
Еропланы! Просто дичь какая-то. Долго они не продержатся.