– А сейчас чем интересуетесь? Что вам показать? – живо спросил он, переходя к делу.
– Трикотажный костюмчик для семимесячного ребенка.
– Есть один как раз на такой возраст.
Он вынул из коробки костюм из синей шерсти. Но когда его приложили к Лори, оказалось, что кофточка доходит только до пупка, а штанишки до колен. Стали примерять другие размеры, и наконец костюмчик, рассчитанный на двухлетнего, оказался впору. Мистер Зеглер рассыпался в похвалах:
– Я двадцать лет торгую, пятнадцать на Гранд-стрит да пять на Грэм-авеню, и ни разу – ни разу инс лебен, ни разу в жизни – не встречался мне семимесячный ребенок такого размера!
И семейство Нолан засияло от гордости.
Торговаться не пришлось, потому что в магазине Зеглера цены были фиксированные. Нили отсчитал три доллара. Они сразу же нарядили Лори в обновку. В костюме и шапочке с отворотом она выглядела чудесно. Синий цвет оттенял розовые щеки. По ее довольному виду казалось, она и сама это понимает – и улыбается всем без разбору, показывая два прорезавшихся зуба.
– Ах, ду либхен, какая милашка, – пропел Зеглер, умиленно сложив ладони. – Пусть носит на здоровье.
На этот раз пожелание не было обесценено плевком вслед.
Мама в новой шляпке и Лори в новом костюме вернулись домой, а Нили с Фрэнси продолжили рождественский поход за подарками. Они накупили мелочей в подарок своим кузенам Флиттманам и девочке Сисси. Наступил черед заняться собой.
– Я скажу тебе, чего хочу, а ты купишь, – сообщил Нили.
– Хорошо. Что?
– Гетры.
– Гетры? – Фрэнси аж взвизгнула.
– Жемчужно-серые, – уверенно уточнил Нили.
– Ну, если тебе так угодно… – с сомнением кивнула Фрэнси.
– Размер средний.
– Откуда ты знаешь размер?
– Я вчера примерил.
Он выдал Фрэнси полтора доллара, и она купила гетры. Велела продавцу положить их в подарочную коробку. На улице она вручила коробку Нили, они обменялись неодобрительными взглядами.
– Это тебе от меня. Счастливого Рождества, – сказала Фрэнси.
– Спасибо, – официально ответил Нили. – А ты чего хочешь?
– Комплект белья из черного кружева. Выставлен в витрине магазина возле Юнион-авеню.
– Это женский магазин? – смущенно спросил Нили.
– Ну да. Размер в талии двадцать четыре, в груди тридцать два. Два доллара.
– Ты уж сама и купи. Я в такие магазины не хожу.
И Фрэнси купила вожделенный комплект – трусики и лифчик из полосок черного кружева, прошитых черными атласными лентами. Нили не оценил этот выбор и в ответ на ее благодарность мрачно буркнул «да пожалуйста».
Они проходили мимо елочного базара на углу.
– Помнишь, как мы попросили продавца бросить в нас самую большую елку? – спросил Нили.
– Еще бы! У меня с тех пор голова всегда болит в том месте, куда она угодила.
– А помнишь, как папа пел, когда тащил ее с нами по лестнице? – опять спросил Нили.
Не раз в тот день они вспоминали отца. И каждый раз Фрэнси чувствовала прилив нежности, а не приступ боли, как раньше. «Неужели я забываю его? – думала она. – Неужели наступит время, когда он сотрется в памяти? Неужели бабушка Мария Ромли права, когда твердит «время уносит все». Первый год было тяжело, то и дело мы говорили – вот первые выборы, когда он не голосовал, вот первый День благодарения, который отпраздновали без него. А теперь пойдет уже второй год после его смерти… и с каждым годом будет все труднее помнить и удерживать в душе его след».
– Глянь-ка! – Нили дернул ее за руку и показал на двухфутовую елочку в деревянной кадке.
– Она в земле растет! – воскликнула Фрэнси.
– А ты как думала? Все деревья растут в земле, пока их не срубят.
– Знаю. Но мы-то их видим уже срубленными и считаем, что иначе не бывает. Давай купим ее, Нили.
– Уж больно она маленькая.
– Зато с корнями, вырастет.
Когда они принесли елочку домой, Кэти посмотрела на дерево, и морщинка у нее на переносице стала глубже, как всегда в задумчивости.
– Да, – кивнула она. – После Рождества выставим ее на площадку пожарной лестницы, на солнышко. Будем поливать, раз в месяц подкармливать навозом. Посмотрим, как она вырастет.
– Нет уж, мама, – возразила Фрэнси. – Давай без навоза обойдемся.
Маленькими Фрэнси и Нили собирали навоз, и это была одна из самых ужасных повинностей детства. Бабушка Мария Ромли разводила красную герань на своем подоконнике, цветы прекрасно росли и пылали алым цветом, потому что раз в месяц либо Фрэнси, либо Нили выходили с коробкой из-под сигарет на улицу и наполняли ее двумя ровными рядами лошадиных яблок. Получив коробку, бабушка платила за нее два цента. Фрэнси стеснялась этого занятия. Однажды она пожаловалась бабушке, и та ответила:
– Да, в третьем поколении кровь уже не та, пожиже стала. Когда-то в Австрии мои славные братья нагружали целые телеги навозом, выносливые были ребята да справные.
«Будешь выносливым, с такой-то работой», – подумала Фрэнси.
Кэти ответила:
– Раз у нас есть дерево, наш долг – заботиться о нем и растить. Если стесняетесь, можете собирать навоз, когда стемнеет.
– Да сейчас и лошадей-то почти не осталось, одни автомобили. Где навоза найдешь? – заспорил Нили.
– По булыжной мостовой автомобили не ездят. Когда появится лошадь, нужно немного пройтись за ней, только и всего.
– Черт возьми, я уже жалею, что мы купили это дурацкое дерево, – возмутился Нили.
– Да о чем тут говорить, – вмешалась Фрэнси. – Сейчас не прежние времена. Сейчас у нас есть деньги. Заплатим какому-нибудь ребенку во дворе никель, и он наберет нам навозу.
– Вот именно! – согласился довольный Нили.
– Я-то думала, что вы хотите ухаживать за своим деревом своими руками, – ответила мама.
– Разница между бедными и богатыми в том, что бедные все делают своими руками, а богатые покупают руки, которые для них все делают. Мы больше не бедняки. Мы можем заплатить, чтобы за нас что-то сделали.
– В таком случае я хочу оставаться бедной. Я люблю делать все своими руками, – ответила Кэти.
Нили заскучал как всегда, когда мама с Фрэнси заводили свои философские разговоры. Чтобы переменить тему, он сказал:
– Держу пари, Лори ростом с эту елку.
Лори вынули из корзинки, сравнили с елкой.
– Тот же самый размер. Ни разу в жизни не встречался мне семимесячный ребенок такого размера, – сказала Фрэнси, подражая мистеру Зеглеру.
– Интересно, кто быстрее вырастет? – сказал Нили.
– Нили, у нас никогда не было ни щенка, ни котенка. Пусть елка будет нашим домашним любимцем.
– Дерево не может быть любимцем.
– Почему нет? Оно живое и дышит, так ведь? Дадим елке имя. Энни! Дерево Энни и девочка Лори. Вместе – как в папиной песне.
– Знаешь что?
– Что?
– Ты ненормальная, вот что.
– Я знаю, так это же замечательно! Сегодня я не чувствую себя как мисс Нолан, главная чтица Бюро газетных вырезок, которой семнадцать лет. Сегодня все как в былые времена, когда мы сдавали утиль. Сегодня я снова маленькая!
– Так и есть, – сказала Кэти. – Ты еще маленькая. Тебе только четырнадцать.
– Вот как? Ты переменишь мнение, когда увидишь, что Нили подарил мне на Рождество.
– Ты сама это выбрала, – уточнил Нили.
– Лучше покажи маме, что ты попросил купить тебе на Рождество, модник. Покажи, покажи, – настаивала Фрэнси.
Когда Нили показал свой подарок маме, ее голос взмыл вверх, как у Фрэнси:
– Гетры?!
– Чтоб ноги не мерзли, – оправдывался Нили.
Фрэнси показала свой комплект, и мама произнесла свое удивленное:
– Бог ты мой!
– Как ты думаешь, такое носят соблазнительные женщины? – с надеждой спросила Фрэнси.
– Если носят, то скоро они все вымрут от пневмонии. А теперь давайте решим, что у нас будет на ужин.
– Как, ты даже не будешь возражать? – Фрэнси была разочарована тем, что мама не устроила скандал по поводу белья.
– Нет. Все женщины проходят через увлечение черным кружевным бельем. У тебя оно началось раньше, чем обычно бывает, и, значит, раньше пройдет. Предлагаю разогреть суп, а на второе будет мясо из супа с картошкой.
«Мама считает, что ей известно все на свете», – подумала обиженная Фрэнси.
В день Рождества все Ноланы пошли в церковь на утреннюю службу. Кэти заказала священнику молитву за упокой души Джонни.
Мама выглядела очень хорошенькой в новой шляпке, малышка в новом костюмчике тоже. Нили в гетрах настоял на том, что, как мужчина, должен нести ребенка. Когда проходили по Стэгг-стрит, мальчишки, которые слонялись у кондитерской лавки, стали показывать пальцами на Нили и улюлюкать. Нили покраснел как рак. Фрэнси понимала, что они дразнят его из-за гетров, но, чтобы пощадить его самолюбие, притворилась, будто считает – причина в ребенке, и предложила забрать у него Лори. Нили отказался. Он не хуже Фрэнси понимал, что дело в гетрах, и в душе осуждал плебейские вкусы обитателей Уильямсбурга. Он решил по возвращении домой спрятать гетры в комод и не надевать, пока они не переедут в более культурный район.
Фрэнси мерзла в кружевных панталонах. Когда ледяной ветер распахивал полы пальто и продувал тонкое платье насквозь, ей казалось, что на ней вовсе нет белья. «Все бы отдала, чтобы на мне сейчас были мои фланелевые рейтузы, – думала она. – Мама права. Так и до пневмонии недалеко. Но я не доставлю ей радости, не пожалуюсь. Придется отложить эти панталоны до лета».
В церкви они заняли всю первую скамью – сами сели, а Лори положили рядом. Издалека ее не было видно, и припозднившиеся прихожане направлялись к их скамье. Увидев ребенка, занимавшего целых два места, они бросали на маму свирепые взгляды, но та сидела, выпрямив спину, и смотрела на них еще свирепее.
Фрэнси считала, что эта церковь самая красивая в Бруклине. Построенная из старого серого камня, с двумя шпилями, которые выделялись на фоне неба, она возвышалась выше самых высоких зданий в округе. Сводчатый потолок, узкие окна с разноцветными витражами и резные алтари превращали ее в маленький собор. Центральный алтарь вызывал у Фрэнси гордость, потому что его вырезал дедушка Ромли больше пятидесяти лет назад – тогда молодой эмигрант из Австрии отрабатывал церковную десятину.