Фрэнси проводила вечера в одиночестве. Ноланы собирались вместе только за ужином, когда даже Лори сажали к столу на высоком стульчике. После ужина Нили уходил или гулять со своей компанией, или играть в кафе. Мама прочитывала газету и в восемь вечера укладывалась спать вместе с Лори. Кэти по-прежнему вставала в пять утра, чтобы сделать большую часть уборки, пока Фрэнси и Нили дома с Лори.
Фрэнси редко ходила в кино, потому что от мелькания кадров начиналась резь в глазах. Спектакли тоже не радовали. Почти все соседние театрики позакрывались. К тому же Фрэнси посмотрела на Бродвее Бэрримора в «Справедливости» и после этого потеряла вкус к местным театрам. Прошлой осенью она видела фильм, который ей очень понравился: «Военные невесты» с Назимовой. Она надеялась сходить на него еще раз, но прочитала в газетах, что из-за скорого вступления в войну фильм запрещен. Фрэнси любила вспоминать, как ходила в незнакомую часть Бруклина, в варьете Кейта, чтобы увидеть великую Сару Бернар в одноактной пьесе. Гениальной актрисе было уже за семьдесят, но на сцене она казалась вдвое моложе. Фрэнси не понимала французского языка, но она уловила, что сюжет вертелся вокруг ампутированной ноги актрисы. Бернар играла французского солдата, который потерял ногу на фронте. Фрэнси разобрала слово «бош», которое повторялось. Фрэнси не могла забыть огненно-рыжие волосы и золотой голос Бернар. Она хранила программку в специальной папке.
Но это были всего лишь три памятных вечера за долгие месяцы.
Весна в том году наступила рано, и теплые, душистые вечера бередили душу. Фрэнси бродила по улицам, по парку. И куда бы она ни пошла, всюду ей на глаза попадались парочки, юноши с девушками гуляли под ручку, сидели обнявшись на скамейках в парке, молча прижимались друг к другу в подъездах. У всех на свете, кроме Фрэнси, были возлюбленные. Похоже, она одна во всем Бруклине одинока.
Март 1917 года. Соседи могли говорить и думать только о неизбежной войне. В доме жила вдова, у нее был единственный сын. Мать боялась, что его заберут в армию и убьют. Она купила ему корнет и заставляла брать уроки музыки – надеялась, что его пошлют в военный оркестр, играть он будет лишь на парадах и смотрах и так избежит фронта. Своими непрерывными душераздирающими экзерсисами он почти до смерти замучил жильцов дома. Один доведенный до отчаяния сосед сказал вдове, что военные оркестры ведут полки в атаку и музыканты погибают первыми. Напуганная мать немедленно отнесла корнет в ломбард, а закладную порвала. Ужасные занятия прекратились.
Каждый вечер за ужином Кэти спрашивала у Фрэнси:
– Война еще не началась?
– Нет еще. Но со дня на день начнется.
– Лучше бы уж поскорей.
– Ты хочешь войны?
– Нет. Но если войны не миновать, то чем скорее, тем лучше. Чем раньше начнется, тем раньше закончится.
И тут Сисси отколола такой номер, что на время все позабыли о войне.
Сисси, которая покончила со своим бурным прошлым, вместо того чтобы угомониться, как положено в преддверии умиротворенного среднего возраста, устроила переполох в семье – она безумно влюбилась в Джона, с которым прожила больше пяти лет. И если бы только это – она овдовела, развелась, вышла замуж и забеременела, и все это в какие-нибудь десять дней.
Как обычно, ближе к концу рабочего дня на стол Фрэнси положили «Стандард Юнион», любимую газету уильямсбуржцев. Как обычно, Фрэнси взяла ее домой, чтобы Кэти почитала после ужина. На следующий день Фрэнси приносила газету обратно в бюро, обрабатывала и размечала. Поскольку Фрэнси никогда не читала газет после работы, у нее не было возможности узнать, что пишут в этом номере.
После ужина Кэти присела у окна пролистать газету. Едва перевернув третью страницу, она воскликнула в знак предельного изумления:
– Бог ты мой!
Фрэнси и Нили подбежали и взглянули из-за ее плеча в газету. Кэти ткнула в заголовок:
ПОЖАРНЫЙ ПАЛ ГЕРОИЧЕСКОЙ СМЕРТЬЮ В ОГНЕ ПОЖАРА У РЫНКА
Пониже мелкими буквами было написано: «В следующем месяце собирался выйти на пенсию».
Прочитав заметку, Фрэнси выяснила, что героическим пожарным был первый муж Сисси. Там же была напечатана фотография Сисси, сделанная двадцать лет тому назад: Сисси с прической «помпадур», с огромными рукавами «баранья нога», шестнадцатилетняя Сисси… Подпись под фотографией гласила: «Вдова героя-огнеборца».
– Бог ты мой! – повторила Кэти. – Значит, он так и не женился после Сисси. Значит, он хранил фотокарточку Сисси все эти годы, а когда погиб, какие-то люди нашли среди его вещей – нашу Сисси!
– Я немедленно должна идти к Сисси, – Кэти сняла передник и направилась за шляпкой, поясняя на ходу: – Джон у нее читает газеты. Она сказала ему, что разведена. Если он сейчас узнает правду, он ее убьет. Точнее, выгонит, – поправилась Кэти. – Куда ей деваться с ребенком и матерью на руках?
– Да он вроде бы порядочный человек, – ответила Фрэнси. – Не думаю, что он так поступит.
– Мы не знаем, как он поступит. Мы вообще ничего не знаем о нем. Он чужой в нашей семье и всегда был чужим. Молю Бога, чтобы не опоздать.
Фрэнси настояла, что пойдет вместе с матерью, а Нили согласился посидеть с Лори при условии, что потом ему расскажут все до последнего словечка.
Когда пришли к Сисси, она встретила их с пунцовыми от волнения щеками. Бабушка Мария Ромли забрала ребенка и закрылась в гостиной, где сидела в темноте и молилась, чтобы все обошлось.
Джон рассказал свою версию происшедшего.
– Я там работаю, да? А тут приходят эти люди и говорят Сисси: «Ваш муж погиб», да? Сисси думает, что это я погиб.
Он резко поворачивается к Сисси и спрашивает:
– Плакала, да?
– Так, что слышно было аж в соседнем квартале, – уверяет Сисси.
Он удовлетворенно кивает и продолжает рассказ:
– Они спрашивают у Сисси, что делать с телом. Сисси интересуется насчет страховки, да? Тут выясняется, что страховка на пятьсот долларов выплачена десять лет назад, и в ней до сих пор указано имя Сисси. И что же делает Сисси! Она велит отвезти его в погребальный салон Спехта, да? Закатывает похороны на пятьсот долларов!
– Должна же я была сделать какие-то распоряжения, – оправдывается Сисси. – Кроме меня, у него никого не осталось.
– И это еще не все, – продолжает он. – Теперь они, значит, собираются выплачивать Сисси пенсию. Я этого не стерплю! – вдруг переходит он на рычание, потом немного успокаивается: – Когда я женился на ней, она сказала, что в разводе. А теперь выходит, что нет.
– Вообще-то католическая церковь не признает развода, – вставляет Сисси.
– Вообще-то ты и не венчалась в католической церкви.
– Вот именно. Потому я и не считала, что замужем. Зачем же тогда разводиться?
Он поднял обе руки вверх и простонал:
– Сдаюсь!
Такой же стон безнадежного отчаяния вырвался у него, когда Сисси настаивала, что родила ребенка.
– Я так верил ей, когда женился, да? А она что? – задал он риторический вопрос. – Послушать ее – кругом права, а ведь из-за нее мы живем в грехе.
– Не надо так говорить! – возмутилась Сисси. – Мы живем не в грехе. Это называется двоебрачие.
– Но теперь мы положим этому конец, да? По первому мужу ты вдова, со вторым разведешься, и потом мы снова поженимся, как люди, да?
– Да, Джон, – смиренно согласилась она.
– И не зови меня Джон! – прорычал он. – Я Стив! Стив! Стив!
Каждый раз, повторяя свое имя, он все сильнее ударял кулаком по столу, так что синяя стеклянная сахарница с ложечкой подпрыгивала, позвякивая, соскользнула со стола и разбилась. Он ткнул пальцем в лицо Фрэнси:
– Тебя тоже касается! Теперь я дядя Стив, да?
Фрэнси, потрясенная, смотрела на преобразившегося до неузнаваемости человека.
– Ну? Как нужно говорить?
– При… привет, дядя Стив.
– Так-то лучше.
Он смягчился, снял с гвоздя у двери свою шляпу и нахлобучил ее на макушку.
– Куда ты собрался, Джон… то есть, Стив? – встревожилась Кэти.
– Слушай! Когда я был мальчишкой, мой отец всегда покупал мороженое, если в дом приходили гости. Это мой дом, да? И у меня гости, да? Так вот, я сейчас пойду и принесу кварту клубничного мороженого, да?
И он вышел.
– Правда, он великолепен? – выдохнула Сисси. – Разве можно не влюбиться в такого мужчину!
– Кажется, наконец-то девушкам Ромли попался настоящий мужчина, – холодно прокомментировала Кэти.
Фрэнси зашла в темную гостиную. В свете уличных фонарей она разглядела бабушку, та сидела у окна и перебирала янтарные четки, девочка спала у нее на коленях.
– Можешь больше не молиться, бабушка, – сказала Фрэнси. – Все обошлось. Он пошел за мороженым, да?
– Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, – поблагодарила Мэри Ромли.
От имени Сисси Стив написал письмо ее второму мужу и отправил по последнему адресу, где тот жил, а на конверте указал: «Просьба переслать». В письме Сисси просила о разводе, чтобы снова выйти замуж. Через неделю пришло толстое письмо из Висконсина. Второй муж Сисси писал, что он жив-здоров, семь лет назад получил в штате Висконсин развод, сразу же еще раз женился, осел в Висконсине, где у него хорошая работа, и растит троих детей. Он сообщал, что он очень счастлив и весьма воинственно предупреждал, что намерен оставаться счастливым и впредь. В доказательство своих слов он вложил в конверт вырезку из старой газеты, в которой согласно закону опубликовал объявление о разводе, копию свидетельства о разводе, сделанную на фотостате, и снимки трех жизнерадостных детей.
Сисси очень обрадовалась, что вопрос о разводе решился сам собой, и на радостях захотела послать бывшему мужу посеребренное блюдо для закусок в качестве несколько запоздалого свадебного подарка. Она подумала, что к подарку хорошо бы приложить поздравительное письмо. Стив отказался его писать, поэтому Сисси обратилась к Фрэнси.
– Напиши, что я желаю ему счастья, – диктовала Сисси.