– Я долго ждал, и полагаю, что сейчас можно заговорить об этом, не боясь оскорбить память усопших. Катарина Нолан, я прошу вас стать моей женой. Если вы не против, свадьба осенью.
Кэти бросила быстрый взгляд на Фрэнси и нахмурилась. Что матери взбрело в голову? Фрэнси и не думала смеяться.
– Я в состоянии позаботиться о вас и ваших детях. Если сложить мою пенсию, зарплату, поступления от недвижимости в Вудхэвене и Ричмонд-хилле, мой доход составляет более десяти тысяч в год. Страховка у меня также имеется. Я хочу, чтобы и мальчик, и девочка учились в колледже. Обещаю вам быть верным мужем, каким я был всегда.
– Вы все хорошенько взвесили, мистер Макшейн?
– В этом нет нужды. Я все решил пять лет назад, когда впервые увидел вас на пароходе. Тогда еще я спросил у девочки – это твоя мама?
– Но ведь я уборщица, у меня нет образования, – сказала Кэти, просто констатируя факт, без самоуничижения.
– Образование! Скажите на милость, а кто меня учил читать и писать? Сам всему выучился.
– Но ведь такому человеку, как вы – ваша жизнь у всех на виду, – нужна женщина, которая умеет вести себя в обществе, может развлечь ваших влиятельных знакомых. Я не такая женщина.
– Делами я занимаюсь на работе. Дома я живу. Я вовсе не хочу сказать, что вы меня недостойны, вы достойны куда лучшего мужчины, чем я. Просто мне не требуется помощь жены в делах. С делами я управлюсь сам. Что еще добавить? Что я люблю вас… – он замялся перед тем, как обратиться к ней по имени. – Катарина. Может быть, вам нужно время, чтобы подумать?
– Нет. Мне не нужно время, чтобы подумать. Я выйду за вас, мистер Макшейн.
– Насчет вашей работы. Десять тысяч долларов в год огромные деньги. Но для таких людей, как мы, и тысяча в год большие деньги. Мы получали мало и умеем обходиться малым. Дети обязательно должны учиться в колледже. С вашей помощью или без нее мы справимся. Я сделаю все, чтобы вы могли гордиться своим мужем.
– Я выхожу за вас, потому что вы хороший человек и нравитесь мне.
Это была правда. Кэти давно решила, что выйдет за него замуж – если, конечно, он сделает предложение – просто потому, что жизнь неполна без любящего мужчины. Это не имело ничего общего с ее любовью к Джонни. Она всегда будет любить его. Чувство к Макшейну было спокойней. Она восхищалась им, уважала его и знала, что будет ему хорошей женой.
– Я благодарен вам, Катарина. Я не заслуживаю такого подарка – молодая красавица жена и трое прекрасных здоровых детей, – искренне сказал он.
Он повернулся к Фрэнси:
– Скажи, как старшая, ты одобряешь нас?
Фрэнси посмотрела на мать, которая ждала ее ответа. Фрэнси посмотрела на брата. Тот кивнул.
– Мы с братом будем рады, если вы займете место нашего…
Слезы выступили у нее на глазах при мысли об отце, и она не смогла выговорить это слово.
– Что ты, что ты, – успокоил ее Макшейн. – Я вовсе не хотел тебя расстроить…
Он повернулся к Кэти:
– Я не прошу, чтобы старшие дети называли меня «папа». Они любят и помнят своего отца – он был прекрасный человек, судя по тому, как он пел.
У Фрэнси перехватило горло.
– И я не прошу, чтобы они носили мою фамилию, Нолан – прекрасная фамилия. Но эта малютка, которую я держу на руках, – она никогда не видела своего отца. Я бы хотел, чтобы она называла меня папой и носила ту фамилию, которую будем носить мы с вами, Катарина.
Кэти посмотрела на Фрэнси и Нили. Как они отнесутся к тому, что их сестра будет носить фамилию Макшейн, а не Нолан? Фрэнси кивнула в знак согласия. Нили кивнул в знак согласия.
– Мы согласны, – ответила Кэти.
– Мы не можем называть вас «папа», – вдруг сказал Нили. – Но давайте мы будем звать вас «дядя», например.
– Благодарю тебя, – просто ответил Макшейн. Он заметно успокоился и улыбнулся им. – Могу я выкурить свою трубку сейчас?
– Конечно, – удивилась Кэти. – Курите, когда захотите, и не спрашивайте разрешения.
– Я не хотел пользоваться привилегиями, пока не получу на них права, – пояснил он.
Фрэнси забрала у него спящую Лори, чтобы он мог закурить.
– Нили, пойдем. Поможешь мне ее уложить.
– Это еще зачем? – Нили сиял от удовольствия и уходить не собирался.
– Нужно поправить простынки. Ты это сделаешь, пока я подержу Лори.
Неужели Нили ничего не соображает? Неужели ему невдомек, что Макшейн и мама хотят уже остаться вдвоем хоть ненадолго?
В темной гостиной Фрэнси шепотом спросила у брата:
– Что ты об этом думаешь?
– Подходящая партия для мамы. Не папа, конечно, но…
– Нет, конечно. Другого такого, как папа, больше нет. Но в остальном он вроде хороший человек.
– Лори здорово повезло, будет как сыр в масле кататься.
– Энни Лори Макшейн! В ее жизни не будет таких трудностей, как у нас!
– Нет, конечно. Но и таких радостей тоже не будет.
– Верно, Нили! Мы ведь были счастливы, правда?
– Еще бы!
«Бедняжка Лори», – мысленно пожалела сестру Фрэнси.
Книга пятая
Фрэнси вздрогнула, потому что кто-то коснулся ее плеча. Потом она опомнилась и улыбнулась. Конечно! Час дня, она свободна, пришла ее сменщица, чтобы занять место за аппаратом.
– Погоди, дай я напечатаю еще одну телеграмму, – попросила Фрэнси.
– Надо же, как некоторые любят свою работу, – улыбнулась сменщица.
Фрэнси печатала телеграмму медленно, с любовью. Ей было приятно, что это поздравление с днем рождения, а не извещение о смерти. Этой телеграммой она прощалась со своей работой. Опасаясь, что расплачется, она никому не сказала, что увольняется. Подобно матери, она избегала открытого проявления чувств.
Она не сразу прошла в раздевалку, а постояла немного в большой комнате отдыха, где машинистки обычно проводили свой пятнадцатиминутный перерыв. Они окружили девушку, которая играла на пианино, и пели: «Привет, Центральный вокзал».
Когда Фрэнси вошла, пианистка, вдохновившись новым осенним костюмом Фрэнси серого цвета и серыми замшевыми ботиками, заиграла другую песню. Одна из девушек обняла Фрэнси и втянула в общий кружок. Фрэнси пела вместе со всеми:
С виду строга и холодна,
В душе, я знаю, бесенок она…
– Фрэнси, как тебе пришло в голову нарядиться во все серое?
– Даже не знаю… В детстве видела одну актрису. Имени ее не помню, а спектакль назывался «Любовница министра».
– Прелестно!
И они хором допели песню до конца.
Потом они запели следующую песню, а Фрэнси отошла к стенду возле высокого окна и смотрела на Ист-Ривер, от которого ее отделяло двадцать этажей. В последний раз она смотрит на пролив из этого окна. Последний раз, о чем бы ни шла речь, всегда имеет привкус смерти. То, что я вижу сейчас, – думала Фрэнси, – больше не увижу никогда. В последний раз все видится особенно отчетливо, словно зажегся мощный прожектор. А грустно потому, что не удосужилась все вобрать в себя, пока было время.
Как говорила бабушка Ромли? «Смотри на мир так, словно видишь его в первый или в последний раз. И отпущенное тебе на земле время наполнится блаженством».
Бабушка Ромли!
В последний раз ее болезнь продолжалась несколько месяцев. Но пробил час, и Стив пришел к ним как раз перед закатом.
– Я буду скучать по ней, – сказал он. – Она была великая леди.
– Ты имеешь в виду – великая женщина, – поправила Кэти.
Почему, гадала Фрэнси, дядя Вилли выбрал именно этот момент, чтобы оставить семью? Не успев додумать свою мысль, она заметила судно, которое проплывало под мостом. Почувствовал себя более свободным, когда женщин Ромли стало на одну меньше? Или уход Марии Ромли натолкнул его на мысль о побеге? Или просто (как утверждала Эви) он по своему малодушию решил воспользоваться смятением и суматохой во время похорон Марии Ромли? Так или иначе, но Вилли исчез.
Вилли Флиттман!
Он репетировал в поте лица, пока не научился играть на всех инструментах одновременно. Потом он выступил на конкурсе музыкантов-любителей в доме кино и завоевал первый приз – десять долларов.
Домой с инструментами и выигрышем он не вернулся, и с тех пор никто его не видел.
Время от времени доходили какие-то слухи. Поговаривали, что он скитается по улицам Бруклина как бродячий музыкант и живет на те гроши, которые получает. Эви повторяла, что с холодами прибежит домой как миленький, но лично Фрэнси в этом сомневалась.
Эви устроилась на ту же фабрику, где работал Вилли. Она получала тридцать долларов в неделю и жила припеваючи, не считая ночей, когда, подобно всем женщинам Ромли, страдала из-за отсутствия мужчины рядом.
Фрэнси, стоя у окна и глядя на реку, думала о том, что дядя Вилли всегда казался немного призрачным. Впрочем, многое теперь казалось призрачным, словно приснилось во сне. Например, тот человек в подъезде – разве это не сон! Разве не сон то, что Макшейн ждал маму столько лет. Папа умер. И сейчас кажется, что он никогда не существовал. А рождение Лори – не сон ли: ребенок родился от отца, который уже пять месяцев как в могиле? И сам Бруклин – это сон. Все, что происходит здесь, не существует в реальности. Мираж. Или все реально, только она, Фрэнси, спит?
Что ж, она выяснит это, когда приедет в Мичиган. Если и там все обернется сном, значит, причина в том, что она, Фрэнси, грезит.
Анн Арбор!
Там находится Мичиганский университет. И уже через два дня поезд повезет ее в Анн Арбор. Летние курсы окончены. Она сдала экзамены по всем четырем выбранным ею предметам. Под руководством Бена она сдала и вступительные экзамены в колледж. И теперь она, в шестнадцать с половиной лет, будет зачислена в колледж, да еще имея баллы на первый семестр.
Она хотела пойти в Колумбийский университет в Нью-Йорке или в Адельфийский в Бруклине, но Бен сказал, что адаптация к новой среде – часть процесса получения высшего образования. Мать и Макшейн согласились с этим. Даже Нили сказал, что ей полезно будет уехать – тогда она избавится от бруклинского акцента. Но Фрэнси больше не хотела от него избавляться, как и от своего имени. Этот акцент означал ее связь с определенным местом на земле. Она из Бруклина, поэтому у нее будет бруклинское имя и бруклинский акцент. Ничего менять она не станет.