– Новгородцы.
– Новгородцами они стали уже потом. По летописи получается так: варяги взимали дань «с чуди, и со славян, и с мери, и со всех кривичей».
– Дань – мне понятно. Я говорю, о князе.
– Варяжских племен было много, и все разбойники. Одни прибегают: «Гони деньгу!», другие прибегают: «Давай дань!». Третьи набрасываются: «А ну, раскошеливайся!». И всем дай. И приходилось мирному народу нанимать себе защитника. Лучше и дешевле такого же бандита – варяга. И нет у людей перед ним священных обязанностей.
Мне такой поворот понравился. А Люстра еще более меня успокоил:
– В общем-то все было так, но еще проще. Племена, жившие тогда по берегам Волхова и реки Великой, являли собой довольно тесную общность и выбирать князя из своих племен не могли, чтобы одно племя над другим не возвысилось. Словом – варяжский выбор был самым что ни на есть оптимальным. Варяги владели «путем». Варяги владели Киевом. Варяги как бы имели право на старшинство.
Антипатриотические выпады Люстры я относил за счет его желания поддеть меня. Я, разумеется, хотел смолчать, но не смолчал:
– Киев основал Кий, князь полян – перевозчик.
– «Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев», – сказал Люстра и добавил уныло: – Не было у полян князей… Я вычислил, кто такие Кий, Щек, Хорив и сестрица их Лыбедь. Кий – молот. Древнейшее в мире оружие – от неолита. Молот потом преобразовался в скипетр – знак верховной власти. Кстати, молотом вооружен и варяжский бог-воин Тор. Значит, Кий не имя, а метафора – могучий грозный человек-князь. Значит, фольклор. Значит, Киев – княжий город, буквально перевод с варяжского Кенегард. Посмотрим на Щека. Щеколда. Щит. Щека. Отгораживать, запирать, защищать. На венедском поморье есть город Щепин – крепость. Щек тоже персонификация. Кто же такой Хорив? Вернее, что такое «хорив»? «Хор» древних греков – коллективный герой. Что мы можем назвать «коллективным героем», кроме дружины? Народный сход? Вот именно. Название горы – Хорив, упомянутой в Библии, по всей вероятности означает место народного схода у филистимлян.
Стало быть, так: князь Кий жил на горе, «где ныне подъем Боричев», на горе Щековице стояла крепость, размещалась дружина, а на Хоривице собирался народный сход. Тут, физкультурник, есть над чем подумать.
– Ладно, – сказал я, – подумаю.
Но Люстра и подумать не дал – такой просветитель.
– Был бы ты, физкультурник, не так ленив головой, ты бы понял: язык таинственнее, чем кровь. Возьмем слово «сербы». Сербы есть в полабских землях и на Балканах. Но это вовсе не определяет между ними какую-то прямую связь. Это метатезная форма слова «себры» или «собры». Кстати, себров мы и сейчас имеем в белорусском «сябры» – родичи, товарищи, и в русском, ушедшем, – «шабры». Вот когда анты пришли на Балканы, они все были себрами, и сербы, и хорваты, и болгары. «Се» означает «мы». Се бра. Мы братья. Собратья. Одна семья. Это и есть глубинная основа славянства. Единение. Гармония. Соборность…
«Почему это для нас так важно? Может быть, беда наша в том, что мы понимаем братство так полно, что не допускаем никакого инакочувствия. Может быть, именно поэтому. Христос, этот безжалостный демократ, от нас отказался?» – думаю я сегодня. Тогда же я спросил Люстру с высокомерием:
– Может быть, ты и о боженьке что-нибудь свистнешь?
– Веник ты, вот кто, – сказал Люстра.
– Сам веник, – ответил я, наслаждаясь грузом своих кулаков, не умея на Люстру сердиться и не умея принимать его без поправок. И добавил: – Лопух – врожденный…
Сейчас, читая иногда заявления о чуть ли не генетической любви русских людей к центральной власти, их инстинкте государственности, мне так хочется, чтобы во всех школах в начальных классах было повешено на стену замечание Прокопия Кесарийского о славянах. Прокопий писал про антов: «…Не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве. И поэтому и счастье и несчастье в жизни считают общим».
Наверное, потому и объехали нас «пророки» и путь во тьму народ принял как путь к свету. Уж очень славянским был тезис равного счастья для всех. Только у православных счастье это обуславливалось – во Христе. У славян-язычников – в Ра – в Радости. Новая же теория, как оказалось, предлагала народам Царство Божие без Бога.
В этом месте можно было бы рассказать о некоторых взглядах Люстры на язычество славян, что имеет непосредственное отношение к мифу, а мы к нему приближаемся все же, но хочется предоставить среднешкольнику возможность поразмышлять о прозвище Кия – Перевозчик. Наверное, все-таки это не занятие для князя. Для князя, мягко говоря, перевозить на челне крестьянок через Днепр – дело мало достойное, да и для всего русского народа было бы неловко, если бы было так – не нашли для князя занятия поярче. Но, может быть, «перевоз» – аллегория. И князь Кий прославился тем, что отправлял врагов на тот берег Стикса сам, без помощи старика Харона – ударом своего каменного кулака?
У Люстры на этот счет был свой взгляд, он не употреблял слов «концепция» или, что еще смешнее, – «теория». Он говорил – взгляд.
– Теперь по поводу Кий – перевозчик. Положи на ум: поляне молотом как оружием не пользовались. Они вообще старались не воевать. А если случались у них стычки со степняками, то и оружие они имели адекватное. Князя Святослава Игоревича, великого воина, изображают с саблей, а не с прямым мечом. Дальше, представь себе волок на «Пути из варяг в греки». Кстати, ты понял – почему из варяг в греки?
– Понял.
– Нет, ты не понял. Это же был их путь – путь спасения, путь поиска новой родины, новых морей. И, конечно, в теплое Средиземное море их тянуло как магнитом. Там, на теплом море, была их прародина. Они там помнили все. Они о нем своим детям рассказывали. Это был не только торговый путь – это был путь предков. Для торговли они могли ходить по морю вокруг Европы. И ближе, и легче.
– Почему легче?
– В море ты плывешь себе и плывешь. А на волоке? Часть грузов, а то и весь груз, перегружали на волокуши. Ладьи ставили на катки и тянули до следующей реки. На другом волоке то же самое. А разбойники так и лезут, так и прут. Зевать некогда. Идут под звон мечей, как сказал бы поэт. Подходит караван к Днепровским порогам. Как ты себе это представляешь? Один грамотный сказал: «Да, конечно, на порогах должна была быть лоцманская служба». Представляешь – лоцманская! А может – боцманская? Невозможно пройти пороги на больших груженых ладьях. Да и не надо. И как на любом волоке, ладьи разгружались и под защитой вооруженного отряда медленно, на волах двигались по берегу. Кстати, и «вол» происходил от «волока». Содержать перевоз способен был только князь или крупный воевода. Я вот о чем подумал: когда был попутный ветер, на ладьях ставили паруса, чтобы волам и бурлакам было легче тянуть. Понимаешь, куда я клоню?
– Князь Олег, – сказал я, представив легендарного князя, поставившего ладьи на колеса и под парусами, развернутым строем, в столбах пыли катящего с дружиной своей к «вратам Цареграда».
– Значит, во времена Олега на перевозах пользовались уже не валками, а колесами… А малые лодки-челны несли на плечах. А вот другой перевоз – соляной. Соль везли из Таврии. Соль тоже сопровождали вооруженные отряды. На реках соль перегружали в лодки. В лодках же перевозили и волов. Каждая переправа представляла опасное военное предприятие. Соль – золото… Третий перевоз – рабы.
– Ты хочешь сказать, что полянский князь…
– Я же тебе объяснил, физкультурник, – у полян князей-воевод не было. Иначе зачем мы так судорожно пытаемся ославянить Аскольда и Дира? Были они варягами – варягами и останутся. Такие, заросшие бородами. Рогатые. Хари. И Кий был харя. А сестра его Лыбедь – опоэтизированная народом ладья.
– Тебе же они, как я понял, так нравятся, а ты их «харями», – сказал я.
– И ты харя, – ответил он.
Отсутствие мифа в русской истории, подобного «Троянскому коню», я, например, ощутил в детстве и воспринимал его так же стеснительно, как и свой небольшой рост в компании долговязых баскетбольных приятелей.
Хотя мест для возникновения мифа в нашей истории предостаточно.
Мы учили в школе, да и сейчас в книжках о фольклоре читаем, что Святогор-богатырь – персонификация сил природы, мол, не было на Руси ни гор, откуда бы Святогору взяться, ни таких космических катаклизмов, чтобы возникла надобность в столь могучем богатыре. Вот Илья-Муромец – русский, и отражает он заботы тогдашних русских людей.
Конечно, Илья-Муромец никаких сомнений в моей душе не порождает – красивый богатырь, и выражает он прежде всего странное наше русское свойство тридцать лет на печи сидеть – так что в этом смысле он более чем современен, с той только разницей, что нынче сидели мы на печи – поджаривались – все семьдесят лет, и даже не верится, что вроде бы разминаем ноги. Но Святогор представляется мне фигурой более сложной, пришедшей к нам не просто из некой фольклорной плазмы, но из той истории, когда богатыри держали на своих плечах небесный свод. Горой называлась всемирная вертикаль и все другое вокруг нее, потому что «Го Ра» – это Высокий Огонь – Путь Огня Небесного. Святогор – эхо тех древних представлений о мире, сохраненное славянами и торжественно похороненное Ильей-Муромцем в окованный железами гроб. Но мифы не успели возникнуть и стать основой русской культуры не только потому, что все чудесное, связанное с небесной горой, так быстро перешло в достояние новому Богу Христу, но и в силу особой стати славянского язычества, тяготеющей к правде, к той правде-матке, из-за которой мы и сейчас чаще, чем этого требует здравый смысл, не спим ночами и черним себя, и черним… А вскочив поутру, задираем нос и желаем идти своим особым путем.
Наверное, здесь следует остановиться и разобраться в первоосновах язычества – что же это такое?
Академик Рыбаков остерегает нас от высокомерного отношения к мировоззрениям древних, к многообразным мистическим обрядам и культам и призывает к познанию волшебного мира, без которого душа человеческая становится похожей на вполне познаваемую алюминиевую расческу.