Как привыкли мы к ударным звукам!
И теперь живую песнь весны
уловили утомленным слухом.
И машины грохотом ночным
заглушить не могут чудной трели.
И заводов тает черный дым,
и дитя стихает в колыбели…
ГОЛОС
Как от лопнувшей почки зеленой
могут вздрогнуть небесные своды,
так однажды в груди раскаленной
пробуждается голос природы.
И теперь вот, в натянутых нервах
ощущая подземные токи,
я поверил, что в каменных недрах
отзываются звездные вздохи.
На сибирских и лунных равнинах
стынет взгляд одного созерцанья…
И, быть может, в глазах муравьиных
отражается полмирозданья.
Мы морщинку за старость не примем,
все предчувствия просто отбросим,
забывая, что в малом, незримом
есть ответ на большие вопросы.
Звезды слезы на землю роняют…
Мы в сомнениях долго пребудем…
И, пожалуй, лишь атомы знают,
что до срока неведомо людям.
ПОМНИТЬ!
Растут у народа сыны —
надежда и сила отечества.
Судьба — от войны до войны —
жестокая у человечества.
Война на планете людей…
Казалось бы — можно отчаяться.
Но если мы помним о ней,
то, значит, она не кончается.
У сладостной жизни в плену
спасает нас память суровая.
Когда забывают войну —
тогда начинается новая.
ПРОШЛОЕ
Нет, не проходит жизнь бесповоротно,
вновь протечет сквозь нас ушедший час.
Не думайте, что прошлое бесплотно,
оно еще воротится не раз.
Былую боль, как старую простуду,
несем в себе и к ней давно глухи.
Но добрые дела нас не забудут
и не оставят прежние грехи.
А новое так редко ожидает,
и будущее — старый наш дневник.
На дне души тревожно оседает
минувшей жизни нашей каждый миг.
Не нужно быть, пожалуй, слишком дошлым,
чтоб все предвидеть на своем пути…
Грядущее не раз нам снилось в прошлом,
а прошлое мы встретим впереди.
* * *
Ю. Никонычеву
Тая обиды про запас,
бывает, связи рвем с друзьями,
но жизнь всегда сближает нас
с людьми, которых стоим сами.
Мы лжи боимся, как чумы.
Но для других честны всегда ли?
И вспомним, что когда-то мы
чужих надежд не оправдали.
Во зле никто не обвинит,
но ожидания напрасны,
что случай вдруг соединит
с людьми, которые прекрасны.
Мы перед совестью своей
за все ль останемся спокойны?
А жизнь приблизит к нам друзей,
которых будем мы достойны.
* * *
Человек, останься сам собою,
не гаси в душе огонь святой,
чтоб однажды крошечной звездою
мог и ты возникнуть над землей.
Живы мы — и звезды не померкнут,
в чьи-то лица вечностью дыша,
и во мгле останутся бессмертны
наша память, разум и душа.
СЛОВО О ТРУДЕ
Дороги долгие, крутые,
с какими я теперь в родстве,
петляли долго по России —
и вот сошлись они в Москве.
На них месил я грязь и глину,
на стройках я бетон месил,
мешки с мукой, взвалив на спину,
я с барж на пристани носил.
В любой, мне выпавшей работе
я был азартен, и всегда —
я пел. Но на высокой ноте
срывался голос иногда.
А по ночам, презрев подушку,
еще смешон в своей среде,
уже изматывал я душу
над новым словом о труде.
Как блоки стен, скреплял я строки.
Дома росли, стихи росли…
Куда б ни шли мои дороги,
они меня в Москву вели!
Отбросив лоск и позолоту,
подобна свету маяка,
Москва в поэзию, в работу
вошла, как новая строка.
СОЛДАТСКАЯ ТЕТРАДЬ
На посту
Я слышу, как падает снег,
уснувшей земли покров.
С прожектора сыплется свет,
похожий на рой комаров.
Зверем из-под куста
ночь на меня глядит.
Кто это бродит там?
Ветер или бандит?
Вдруг — приглушенный стон.
В холод бросает он.
Двери истошный скрип.
Палец к курку прилип.
…Играет мороз на сучках,
воздух озоном пропах.
Россыпью красных монет
с прожектора сыплется свет.
Звуков всегда полна
таинственная тишина.
Февральское утро
Окно затянуло морозной слюдой,
холодно после вчерашней метели,
и подниматься с последней звездой
разве захочешь из теплой постели.
Вьюга вчера налетела с востока
и, от души нагулявшись на воле,
новую песнь принесла издалека,
ту, что застыла на окнах и в поле…
Утро. Таинственным скованы сном
пышных берез молодые верхушки.
Лишь, привлекая домашним теплом,
тянутся узенькой лентой избушки,
тускло малиновым светом горят,
в сером тумане темны и убоги…
Еле заметны, тоскливо торчат
вешки да вешки вдоль санной дороги…
Лунный пейзаж
Фонарь в лесу заиндевевшем
похож на яркую луну,
он золотит — на ветвь повешен —
берез густую седину.
Наш вездеход на сопку лезет,
он надрывается, визжит,
дорога в розовом разрезе
назад извилисто бежит.
Из фары свет какой-то странный
чудесно стелется во мгле,
пейзажи лунной панорамы
лежат пред нами на земле…
Солдатские дороги
Ветер, туман, дождь моросящий,
свет деревень дальний, манящий.
Степи, леса, сопки, отроги…
Это и есть наши дороги.
По сугробам
По сугробам, по сугробам,
по колено увязая,
по когда-то бывшим тропам
друг за другом мы шагаем.
В сапогах оледеневших…
Лица, руки, ноги стынут.
За плечом окаменевшим
с побелевшим карабином.
А идти еще немало.
С каждым шагом — выше, выше…
Только слышно, как устало
за спиной товарищ дышит.
Ветер стонет не смолкая,
но смотреть нам нужно в оба,
глухо падая, вставая, —
по сугробам, по сугробам.
Все смешалось в серой мути,
бьет по лицам снег рогатый,
тяжело, и кто-то шутит:
мы солдаты, мы солдаты…
* * *
Широкий луг, болотистая местность,
деревня, тропка, речка, а за ней,
там, где бурьян заполонил окрестность,
все вижу я стреноженных коней.
Зачем — не знал я — ноги им связали?
Не мог я долго этого понять.
Хотелось мне в задымленные дали
на тех конях по родине скакать.
Был полон я ребячьего азарта
узнать, что там, за гранью ближних сел…
С пути сбивали, спутывали карты,
чтоб далеко от дома не ушел.
Но я сбежал, я с привязи сорвался
и по земле без устали ходил,
гулял, работал, странствовал, метался,
но лучших мест нигде не находил.
И не нашел. Теперь уже едва ли
какой простор в дорогу позовет…
А было б лучше, если б удержали,
когда меня влекло за поворот?
О, как надолго с детских лет запомнил
я тех коней и ту за речкой даль…
За тридцать мне. Я что-то в жизни понял.
И времени прошедшего не жаль.
* * *
Кто я? Что я?..
Тихо в хате и уютно,
только ходики кого-то
переспрашивают смутно:
кто ты, что ты? Кто ты, что ты?
За окном пейзаж осенний,
ветер листья носит воя.
У окна стоит Есенин,
повторяя: кто я? Что я?..
Вдаль он смотрит, околдован
сизой мглой полей унылых…
Мы-то знаем, кто он,
что он для просторов этих милых.
Стрелки ходиков недвижны.
Только время убывает,
всех живых оно чуть слышно:
кто ты? Что ты? — вопрошает.
ПАМЯТЬ
1
Сбежав от суеты и глупых дел,
вернулся я к истоку детских лет.
Твой ветхий дом совсем заледенел,
ведет к нему едва заметный след.
Родная, что зима тебе несет?
«Какая ж радость, батюшка, в зиме?
Когда с ней столько немощных забот
негаданно является ко мне.
К тому ж негожий, плохонький мой дом
уже не может зиму пережить,
и каждый год по осени за мхом
хожу я в лес, чтоб стены заложить.
И то ли будет, внучек, впереди!..
Знать, ты, милок, деревню-то забыл,