мне другой, невиданной красы.
Я войти не в силах равнодушно
в лес осенний средней полосы.
Это здесь, в лесном покое нежась,
грусть свою стараясь приглушить,
сердце жадно впитывает свежесть,
чтоб до новой осени дожить…
МОЯ ЛЮБОВЬ
По ней одной всю жизнь тоскую,
средь женщин всех ее одну
не обниму, не поцелую,
не оттолкну, не обману.
Меня укор ее минует,
весь этот бред пустых обид…
Она к другим не приревнует,
в неправоте не обвинит.
Лишь ей плачу я откровеньем,
она, единственно слаба,
ко мне руки прикосновеньем
легко смахнет печаль со лба.
Когда, случалось, был я нежен,
со мной была в тот час она,
но если в чем-то был я грешен,
здесь не ее — моя вина.
Ко мне волшебный дух нисходит,
всю ночь в окне звезда горит,
когда она меня находит,
когда со мной заговорит…
Как будто вечности сиянье
сойдет в ночной голубизне,
как будто голос мирозданья
судьбу нашептывает мне.
Пусть я умчусь в любую область,
но приплывет издалека
прекрасный, чистый, женский образ,
моя любовь, моя тоска.
Я ей до святости послушен,
хоть стынет горечь на устах…
Когда она глядит мне в душу,
я вижу боль в ее глазах.
Я за нее на этом свете,
уже наученный добру,
всем существом своим в ответе,
она умрет — и я умру.
ФОНТАН
В разгаре солнечного лета,
объехав морем южный край,
былой дорогою Поэта
я посетил Бахчисарай.
Все принижается, старея,
Столица Крыма — груды скал…
Я на могиле Хан-Гирея
без интереса постоял.
Я видел тайные чертоги,
его дворец, его шатры…
И здесь я был судьей не строгим
жестоким нравам той поры.
Но то, что в душу мне запало,
о чем не мог помыслить хан —
под сводом древнего портала
я видел мраморный фонтан.
Живой фонтан Бахчисарая!
Что наречен фонтаном слез.
Где капли падают, стекая
по лепесткам печальных роз.
Что вспомнил Он? Какие грезы
здесь русский гений пережил?
Так и лежат две свежих розы
с тех пор, как Он их положил.
И будут вечно слезы падать
из этих мраморных глазниц,
и человеческая память
не обретет себе границ…
БОЛЬ
Вологодчина, край заветный,
древнерусская сторона!
Красотой и душой — небедный,
духа гордого целина.
Ярославщины облик светлый
не померкнет в груди моей.
Днем над Волгой темнеют ветлы,
ночью звезды сияют в ней.
Псков, Владимир, Воронеж, Суздаль,
Муром, Тула, Торжок, Тамбов…
Никакая на свете усталь
не погасит мою любовь —
эту твердость и эту силу,
что таятся в моей любви,
эту жгучую боль за Россию,
не стихающую в крови…
СЛОВО
Сгорает лишь то,
что подвержено тленью.
Забудется все,
что подвластно забвенью.
Но душу всего
беспредельно живого
в себе сберегает
бессмертное Слово.
Одно лишь оно
негасимо извечно.
И звездная жизнь
перед ним скоротечна.
Все канет во тьму,
но когда-нибудь снова
наш мир воскресит
жизнетворное Слово.
* * *
Т. Г.
За что тебе судьба такая —
болезни бесконечной муки?..
Опять, плечами поникая,
к лицу ты прижимаешь руки.
Ты рождена не для страданья.
И светел он, твой дар небесный.
Вся жизнь твоя как ожиданье
чудесной сказки неизвестной.
Там васильки такого роста,
что шмель жужжит над самым ухом…
Там нет отчаянья сиротства,
и степь сладка полынным духом…
Но жизнь несла одни утраты
и по глазам с размаху била.
И слез так много пролила ты
за то, что родину любила.
Пусть сказка дымною поземкой
занесена в дороге мглистой…
Твоей поэзии негромкой
все литься будет голос чистый…
* * *
Как это было? — понять не могу.
Шел я по темным следам на снегу.
Глубже и глубже я в снег утопал.
Кто проходил здесь? А может, пропал.
Вдруг оглянулся, как будто на зов, —
не было больше за мною следов.
Там, за спиною моею, была
черная вьюга и снежная мгла…
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
Что ж поешь ты печальные песни,
ветер северный,
белому небу?
Иль несешь ты недобрые вести
бесконечной зиме на потребу?
Ничего, что мой путь стал короче
и что сердце прерывисто бьется…
Ах, не надо, не надо пророчить,
что весна никогда не вернется!
Ведь недаром в застывшей аллее
прижилась перелетная птица…
Ни о чем, что ушло, не жалею.
Все проходит и все повторится.
В быстротечные вешние воды
очень скоро снега обратятся,
и мои промелькнувшие годы
неизбежно ко мне возвратятся…
БАЛТИЙСКОЕ НЕБО
Белый берег
Лиловый вереск,
изумрудный мох
и беспредельность
белизны песчаной…
И плоский берег,
выгнутый, как рог,
сливается с водой
в дали туманной.
Все гуще лес,
и все туман бледней,
а небеса и море
темно-сизы.
И прибалтийской осени
капризы —
природы щедрый дар
душе моей.
Одна коса
сменяется другой…
Как день пройдет в пути —
и не заметишь.
Идешь, идешь —
и ни души не встретишь.
Безлюдье, тишь,
блаженство и покой…
Ночь
Луна над морем
штормовым,
маяк мигает
в отдаленье,
кипенье волн
и звезд круженье
сквозь облаков
зеленый дым.
И, в лунном свете
серебрясь,
под небо
гребни волн взмывают,
пологий берег
размывают,
бурля, играя,
веселясь.
Все блещет,
все озарено…
Грохочут волны громогласно!
И на ветру стоять опасно,
и спать в такую ночь
грешно…
Шторм
Люблю, когда ревут
могучие валы
и чайки высоко
кружат с тоскливым криком,
когда высоких сосен
красные стволы
качаются вблизи
с гудением и скрипом.
Когда свинцовых туч
стремителен полет,
когда они вдали
сливаются с волнами,
когда поток воды
на землю небо льет
и будто бы грозит
трескучими громами.
Как весело в тот миг
стоять на крутизне,
сливаясь всей душой
с безудержной стихией,
и знать, что стаи туч,
взгляд леденящих мне,
над Балтикой летя,
прольются над Россией…
Облака
Это море
в душу мне войдет,
я запомню,
как оно поет,
как висят,
приплыв издалека,
облака над морем, облака.
Я смотрю,
взобравшийся на холм,
как бегут
барашки белых волн
и воды касаются слегка
облака над морем, облака.
Этот шумный, пенистый прибой
навсегда останется со мной,
и, быть может,
черная вода,
мы простимся тоже навсегда.
Вспомню я,
и нежен, и угрюм,
этот гулкий,
бесконечный шум,
вновь увижу я издалека
облака над морем, облака…
Рига
Площадь Домского собора,
стреловидность красных крыш…
Я вернусь, мой друг,
не скоро
к тем камням,
где ты стоишь.
Ветер северный,
сентябрьский
продувает нас насквозь.
В старый город этот
райский
дай нам бог
прийти не врозь.
Не для этого ль
возврата
нам кивнули с высоты
разноцветные «три брата»,
башен черные коты?..
И в дороге нашей мглистой,
верю я,
не раз блеснет
в Даугаве
серебристой
отраженный небосвод…
ВЕЧЕРНИЙ СВЕТПоэма
Ее лесов безбрежных колыханье…
Люблю осенний дождь
в вечернем полусвете,
когда бредешь один
аллеей золотой,
и кажется тебе —
уже никто на свете
здесь, на сырой тропе,
не встретится с тобой.