Надо помнить, что все они в прямом смысле слова разговаривали на разных языках, слабо понимая друг друга, ведь провинциальные диалекты разнились очень сильно. Лидером гуансийцев был «главком» Ян Сюцин, оттеснивший от реальной власти основателя секты тайпинов «Царя Небесного» Хун Сюцюаня, фактического лидера гуандунцев. Но и внутри правящей группы гуансийцев образовались две враждующие фракции – «партия Яна» вокруг Ян Сюцина и «партия Вэя» вокруг «Северного государя» Вэй Чанхоя. Эти двое, бывший бродяга и бывший землевладелец, уже просто не переносили друг друга.
Характерно, что первые годы после занятия повстанцами Нанкина маньчжурские власти, основываясь на донесениях лазутчиков, были уверены, что никакого основателя секты, «Царя Небесного» Хун Сюцюаня, уже нет – он то ли убит, то ли умер в начале восстания, и всем правит «Восточный государь» Ян Сюцин. Хун Сюцюань действительно удалился от текущих дел, два года не выходя из огромного нанкинского дворца. Все реальные рычаги власти сосредоточил Ян Сюцин, оказавшийся не только талантливым, но и весьма деспотичным и высокомерным человеком. Он явно намеревался стать и формальным главой «Тай-Пин Тянь-Го», чем окончательно восстановил против себя всех государей-«ванов».
Когда в конце лета 1856 года успешные военные операции тайпинов отбросили цинские войска далеко от Нанкина, Ян Сюцин на торжествах по случаю победы вынудил Хун Сюцюаня отслужить в честь себя молебен. Тайпины регулярно исполняли переработанные христианские обряды. Но пропетые отцом-основателем «Многая лета!» в честь первого среди равных переполнили чашу терпения «ванов».
С молчаливого согласия «Небесного государя» лидер заговорщиков Вэй Чанхой 2 сентября 1856 года лично убил Ян Сюцина. Первоначально планировалось устранить только «Восточного государя» и двоих его братьев, но маховик репрессий и резни от накопившихся противоречий стал раскручиваться с ужасающей скоростью. В течение короткого времени было убито до 30 тысяч сторонников Ян Сюцина и членов их семей.
В конце сентября в Нанкин экстренно прибыл лучший тайпинский полководец «И-ван» Ши Дакай. Он обвинил Вэй Чанхоя в излишних «необоснованных репрессиях» и в ответ сам едва не стал их жертвой. Ему удалось бежать из столицы к своим войскам, а сторонники Вэй Чанхоя в отместку уничтожили всю его семью. Разъярённый Ши Дакай повёл тайпинские полевые войска, давно уже возмущённые столичными безобразиями, на Нанкин.
Приближение крупных воинских сил снова изменило баланс в правящей верхушке – оставшиеся государи и князья, «ваны» и «хоу» тайпинов, опять с молчаливого согласия «Царя Небесного» Хун Сюцюаня, убили Вэй Чанхоя и его приближённых, на что потребовалось два дня уличных боёв. Отрезанную голову виновника массовых репрессий прислали от имени «Царя Небесного» в подарок Ши Дакаю. Тот вернул войска на фронт и прибыл в столицу с небольшим отрядом. Здесь номинальная и реальная власть уже окончательно сосредоточилась в руках основателя секты Хун Сюцюаня, который, при всей своей внешней отрешённости от мирских забот, никогда не собирался становиться символической игрушкой.
Именно он – затворившийся в своём дворце, погружённый в религиозно-философские размышления «Тянь-ван», «Царь Небесный» – оказался главным кукловодом междоусобной резни. После гибели в самом начале восстания ряда основателей движения он, ловко использовав смертельное соперничество последних соправителей, остался единственным высшим вождём, полубогом тайпинов.
От крестьянской революции к феодальной теократии
Хун Сюцуань использовал военный талант Ши Дакая в борьбе с цинскими войсками. «Добровольческая армия» Цзэн Гофаня, которую буквально спасла тайпинская междоусобица, в это время перешла в контрнаступление и в декабре 1856 года отбила у тайпинов трёхградье Уханя. Ши Дакай лишь к лету следующего года остановил наступление Цзэн Гофаня и стабилизировал положение в долине Янцзы.
Но к тому времени «И-ван» был уже фактически чужим человеком в Нанкине. Не желая вступать в борьбу за рычаги власти с окружением «Царя Небесного» и в то же время не без оснований опасаясь за свою жизнь, он в июне 1857 года тайно покинул столицу тайпинов, уведя своё 100-тысячное войско в западные провинции Китая. Там он будет самостоятельно воевать с маньчжурской властью ещё 6 лет, собирая до 250 тысяч повстанцев, но в Нанкин уже никогда не вернётся…
Продолжавшаяся всю осень 1856 года нанкинская резня была покруче первого человекоубийства, ведь здесь не Адамов сын Каин убил брата Авеля, а, если верить тайпинской теологии, второй сын Бога-отца и брат Иисуса организовал убийство третьего сына Божьего и младшего брата Христа. Эти «библейские» события обескровили и деморализовали лучшие военные и административные кадры тайпинов. Но куда губительнее для революции оказался установившийся в результате резни и репрессий политический режим.
Массы рядовых и младших командиров тайпинов обладали способностями и быстро восстановили военный потенциал движения. Два лучших полководца этого нового этапа восстания, молодые крестьяне Чэнь Юйчэн и Ли Сючэн, были не меньшими военными талантами, чем лучшие из первых полководцев-«ванов», но они никогда уже и не думали претендовать на высшую государственную власть. Лишь самый талантливый и любимый тайпинскими массами Ли Сючэн осмеливался иногда критиковать власть в Нанкине за наиболее вопиющие злоупотребления, терпя за это периодические опалы, но даже в мыслях не посягая на Божественный авторитет «Царя Небесного».
А критиковать его было за что. Хун Сюцюань, обладавший уникальным даром влияния на людей и столь же большим талантом в сфере политических интриг, оказался органически неспособным к разумному управлению государством. Он снова погрузился в религиозную тишину своего роскошного дворца, предоставив руководство текущими делами своим родственникам и фаворитам, прежде всего двоим родным и двум двоюродным братьям. Лишённые заметных талантов, они под подозрительным оком своего божественного родича не претендовали на верховную власть, но всей своей деятельностью и образом жизни способствовали стремительному превращению революционного государства в банальное царство бюрократов и феодалов.
Из всей этой родственной камарильи Хун Сюцюаня только один из его двоюродных братьев, Хун Жэньган, проявлял бескорыстный идеализм: в условиях средневековой гражданской войны он носился с европейскими идеями строительства железных дорог и прожектами организации в будущем представительной демократии и свободы слова…
Некоторое время режим в Нанкине спасало лишь то, что власть в Пекине находилась в ещё более жалком состоянии: Англия и Франция начали вторую «опиумную» войну против маньчжурского императора, а далеко на севере по водам Амура, где прежде безраздельно господствовала маньчжурская власть, поплыл первый русских пароход. Самое удивительное, что пароход во главе каравана русских судов спешил к амурскому устью, чтобы защитить эти формально ещё чужие, «китайские» земли… от англичан.
Глава 7Как Амур не стал границей между Россией и Англией. Крымская война на амурских берегах
«Намерен пройти на устье Амура во что бы то ни стало…»
Вот мы и вернулись в лето 1854 года, когда оставили первый амурский пароход генерал-губернатора Николая Муравьёва в том месте, где вскоре возникнет город Хабаровск. Речной караван под началом генерал-губернатора Муравьёва вёз солдат и военные припасы, чтобы усилить оборону дальневосточных границ России на Камчатке и берегах Охотского моря.
После начала Крымской войны, когда могущественные флоты Англии и Франции перекрыли все морские пути, Амур остался единственной удобной «дорогой» для доставки подкрепления и грузов на российский Дальний Восток. Но берега реки всё ещё формально считались территорией маньчжуро-китайской империи Цин…
Двигаясь по Амуру, отряд генерала Муравьёва не знал, придётся ли ему пробиваться с боем или удастся мирно договориться с китайскими властями. 10 июня 1854 года маньчжурские власти в городке Айгуне, тогда единственном крупном поселении на берегах Амура, вынуждены были согласиться на свободный проход русских кораблей. Особую роль в успешном исходе переговоров сыграл первый пароход «Аргунь» – изумлённые китайские чиновники назвали его «Огненной лодкой».
Никто из участников тех переговоров не оставил мемуаров. Но прапорщик Алексей Баранов, командир одной из плывших с караваном рот, позднее так рассказывал о них со слов очевидцев: «Генерал Муравьёв объяснил китайским властям, что он идёт защищать русские владения от англичан, с которыми в это время и китайцы были не в ладах, и что появление наше на устье Амура будет полезно и китайскому правительству, лишив англичан возможности напасть на Китай с этой стороны. Китайский губернатор ответил так: если он пропустит или не пропустит русских, может одинаково подвергнуться ответственности, смотря по тому, как взглянет на это его правительство. На это генерал Муравьёв заметил, что он намерен пройти на устье Амура во что бы то ни стало и для этого не остановился бы даже перед необходимостью сжечь город Айгун, но желал бы очень, по дружественным отношениям государств русского и китайского, чтобы плавание совершилось без всяких недоразумений…»
Корабли Муравьёва идут по Амуру мимо маньчжурского города Айгунь. Английский рисунок середины XIX века, опубликован в книге E.G.Ravenstein «The Russians on the Amur», Лондон, 1861 год
На следующий день, 11 июня 1854 года, русский пароход во главе почти сотни лодок и барж двинулся далее вниз по Амуру, к его устью. Был создан первый прецедент свободного плавания наших кораблей по главной реке Дальнего Востока.
Прапорщик Алексей Баранов так описывает настроения русских офицеров в тот день: «Не подлежит сомнению, что, если бы местные китайские власти усматривали какую-либо возможность забрать нас всех до последнего и отрубить нам головы, т. е. если бы нас было десять-двадцать человек, то этим они лучше всего угодили бы своему правительству. Так поступили они несколько лет ранее с производившим исследование приамурских стран офицером…»