Когда же китайцы стали указывать, что переговоры о границе следует вести без всякого давления, а Муравьёв пытается давить на них, используя то угрозу в виде «рыжих варваров» (англичан), то собственные войска и пароходы, русский генерал-губернатор и здесь нашёл удачный контрдовод. Николай Муравьёв просто напомнил И Шаню обстоятельства пограничных переговоров в Нерчинске 1689 года, когда к русскому послу Головину, приехавшему с малой свитой, пришли маньчжурские послы во главе 15-тысячной армии…
Впрочем, генерал Муравьёв чередовал давление с радушной любезностью. Через день он дал в честь князя И Шаня ответный торжественный обед на противоположном берегу Амура, там, где русские уже строили первые избы будущего города Благовещенска. Под непрерывную музыку, исполняемую оркестром трубачей Иркутского конного полка, русский губернатор и маньчжурский князь весь день пили водку с шампанским. Захмелевший князь И Шань, скинув «курму» (парадную куртку), пытался танцевать под музыку трубачей и даже предлагал Муравьёву раскурить трубку с опиумом, которую за князем всегда носил специальный слуга. От этого предложения губернатор Муравьёв вежливо отказался, а на следующий день статский советник Перовский зачитал похмельному князю И Шаню проект договора.
Китайский дипломат был уже почти согласен, но лишь просил, чтобы в документе о новой границе не употреблялся сам термин «граница». Упёрся он и на слове «слава» – в начале договора планировалось написать, что он заключён «ради большей пользы и славы обоих государств». «Наше Срединное государство и без того так славно, что большего желать уже нельзя», – возразил князь И Шань, видимо, сожалея о вчерашнем шампанском с водкой.
Генерал Муравьёв заметил, что они с князем должны отдохнуть после вчерашнего, а детали текста будущего договора могут обсудить без них помощники и переводчики. Обсуждение началось вечером на русском речном корабле. При этом в соседней каюте за тонкой стенкой расположился сам Муравьёв, внимательно слушая происходящее. По его приказу рядом время от времени громко перекрикивались матросы: когда Муравьёв хотел что-то подсказать своим помощникам за стенкой, он шептал нужные фразы матросу, и тот выкрикивал их, вплетая в громкий разговор как будто с соседней баржей. Китайские представители в ходе напряжённых переговоров и какофонии криков за стенами каюты просто не поняли, что якобы уехавший отдыхать Муравьёв фактически из соседней каюты диктует своим помощникам нужные формулировки.
Впрочем, и китайская сторона по-своему пыталась давить на оппонентов – здесь особенно отличился маньчжур Айжиндай, официальный переводчик князя И Шаня. В ходе особенно острого спора о формулировках он заплакал и порывался утопиться, грозя выпрыгнуть с борта русского корабля прямо в Амур.
«Левый берег реки Амура да будет владением Российского государства…»
Отчаявшись дипломатически переиграть русских, китайцы просто стали затягивать переговоры дотошным обсуждением мелких и второстепенных формулировок. В ответ 26 мая 1858 года, вновь находясь на правом берегу Амура в китайском Айгуне, генерал-губернатор Муравьёв разыграл целое представление. Во время долгого и нудного обсуждения очередной формулировки он вдруг вскочил и заорал переводчику Шишмарёву: «Переведи им – так переговариваться нельзя! Я им всё сказал, даю им сроку на согласие до завтра…»
В демонстративном гневе, не дожидаясь, когда переводчик скажет на маньчжурском языке его фразу, Муравьёв выбежал из зала переговоров, вскочил на коня и, нахлёстывая его плёткой, полетел через весь городок Айгунь к берегу Амура. Вслед за губернатором бросились и члены русской делегации. За ними, не выдержав, побежали и китайские дипломаты.
Маньчжурский переводчик Айжиндай нагнал свиту Муравьёва только возле берега реки, но на все его вопросы русские демонстративно не проронили ни слова. Дождавшись лодки, Николай Муравьёв швырнул на китайский берег плётку и молча уплыл. Следующим утром на русский берег Амура китайцы привезли согласие подписать договор…
Картина «Айгунский договор». Художник В. Е. Романов, 1947 год
Триумф генерал-губернатора не омрачила даже досадная потеря – он обнаружил, что в ходе вчерашней бешеной скачки к берегу Амура потерял драгоценный знак ордена Александра Невского. Этим высшим и очень редким орденом Муравьёв был награждён два года назад за успешную защиту от британского флота дальневосточных границ России. С тех пор он всегда носил на парадном мундире знак этого ордена – усыпанную бриллиантами восьмиконечную звезду. Теперь бриллиантовая звезда осталась где-то в пыли на улочках маньчжурского городка Айгунь – узнав о потере, китайские власти вели её поиски, но так и не нашли.
Последняя страница русского экземпляра Айгунского договора 1858 года с подписями на русском и маньчжурском языках
Торжественное подписание договора назначили на полдень 28 мая (16 мая по старому стилю) 1858 года. Единственным условием китайской стороны было, чтобы русские корабли не палили из пушек, устраивая торжественный салют.
Секретари, писцы и переводчики провозились несколько лишних часов, составляя итоговые тексты договора на маньчжурском и русском языках, поэтому церемония подписания состоялась только к шести вечера. Генерал Муравьёв и князь И Шань торжественно обменялись официальными экземплярами договора, первая статья которого гласила: «Ради большей вечной взаимной дружбы двух государств левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья р. Амура, да будет владением Российского государства…» При этом земли между впадающей в Амур-рекой Уссури и морем – будущее Приморье – объявлялись общим владением Китая и России «впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами».
Подполковник Константин Будогосский забрал со стола перо, которым Муравьёв подписал исторический трактат, – его он будет хранить как драгоценную реликвию до самой смерти. Сам Николай Муравьёв в тот день ещё не знал, что вскоре получит почётную приставку к своей фамилии, навсегда войдя в отечественную историю как Муравьёв-Амурский. Но он прекрасно понимал всё эпохальное значение этих минут – наскоро обняв князя И Шаня, генерал-губернатор поспешил на левый, уже официально русский, берег Амура. Там он подписал приказ находящимся в его подчинении войскам: «Товарищи, поздравляю вас! Не тщетно трудились мы: Амур сделался достоянием России!»
Глава 10Деревянные пушки Китая. Третья «опиумная» война, или Как европейцы разграбили Пекин
«Знамённый» монгол против британского адмирала
Тем временем на подступах к Пекину разворачивались события, которые в конечном итоге полностью отдадут России территории между морем и рекой Уссури, пока ещё остававшиеся в общем русско-китайском владении согласно недавно подписанному в Айгуне договору. Но в те дни никто ещё не предполагал, что именно непомерные аппетиты англичан и французов в отношении Китая подарят нашей стране будущее Приморье…
Спустя год после завершения второй «опиумной» войны, 16 июня 1859 года, английский и французский посланники с военной эскадрой вновь появились на рейде Дагу. Китайцы предлагали европейским дипломатам высадиться на берег в городке Бэйтане, в нескольких милях к северу от Дагу, и двигаться в Пекин по суше в сопровождении небольшой свиты. Но европейские послы, предвидя новые дипломатические сложности, намеревались явиться в столицу Китая как победители, в сопровождении немалого военного эскорта.
Европейцы требовали снова пропустить их вверх по реке Байхэ к Тяньцзиню. У английского посла в свите было восемь кораблей (фрегатов, корветов и транспортов), две большие и девять малых канонерских лодок; французского посланника сопровождали фрегат и вестовой пароход. Это было несколько меньше, чем год назад, но явно слишком много для дипломатической миссии.
Китайцы расположили в неукреплённом Бэйтане лишь несколько десятков солдат и чиновников для встречи послов. Но за прошедший год они восстановили и усилили укрепления Дагу – руководил этим ответственным делом победитель Северного похода тайпинов «восьмизнамённый» генерал монгольский князь Цэнгэринчи (Сэнгэ Ринчен).
Реку Байхэ в зоне фортов преграждали три ряда сильных заграждений: железные рогатки, вбитые в дно сваи, связанные цепями боны из огромных брёвен. Китайские представители отвечали европейским посланцам, что заграждения устроены против тайпинов и ни под каким видом разобраны быть не могут.
В итоге 23 июня 1859 года англо-французы приняли решение силой проложить путь, на котором настаивали их дипломаты. Задуманный план очередного штурма фортов Дагу фактически повторял операцию годичной давности. Общее командование эскадрой осуществлял британский адмирал Хоуп. Для десанта сформировали отряд в 600 морских пехотинцев и 600 взятых с кораблей матросов – это было даже на 12 человек больше, чем участвовало в прошлогоднем штурме.
Вид на один из китайских фортов Дагу в устье реки Байхэ.
Фотография 1860 года
Утром 24 июня две английские большие канонерские лодки, французский пароход и девять малых канонерок сосредоточились в устье Байхэ вне сферы огня китайских фортов. За ними на шлюпках и китайских джонках располагался десант. В ночь на 25 июня английские гребные суда попытались сделать проходы в первом ряду речных заграждений, но после восхода луны были обращены в бегство неожиданно меткими выстрелами китайских пушек.
Рано утром 25-го числа канонерки начали маневры, чтобы занять позиции для стрельбы по фортам, но из-за сложности течения и фарватера провозились до обеда. Произошло даже несколько столкновений судов и посадок на мель. Китайские форты обоих берегов молчали, на их валах не были видно ни одного человека.
Наблюдатели с кораблей заметили, что по сравнению с прошлым годом начертания укреплений и сектора их возможного огня изменились к лучшему, а обращённые в сторону устья амбразуры, которых насчитали не менее 60, прикрывались тростниковыми заслонками, скрывавшими их артиллерийское вооружение. За минувший год «знамённый» монгол Цэнгэринчи либо его помощники явно хорошо учли и особенности маневрирования европейских кораблей в фарватере Байхэ, и губительность для пушкарей огня европейских винтовок.