Хотелось лечь, закрыть глаза. Отдыхать. Вагин знал: в его выступлении нет ни одной бездоказательной мысли. Все аргументировано. На этот раз никому не удастся отделаться от него, обвиняя его в карьеризме. При чем тут карьеризм, если он борется за двести миллионов государственных, рублей?
На столе лежала почтовая квитанция. Телеграмма уже в Москве. Завтра ее вручат начальнику главка. Послезавтра он, Вагин, сам явится в главк. Впервые. И тогда все решится.
Он лег, но еще долго думал. Надо было учесть все непредвиденные возражения. Ему хотелось выйти совершенно чистым из этой борьбы.
Наконец перед восходом солнца сон сморил его.
Он, как и всегда, аккуратно явился на работу. Звонок застал его за столом. Сотрудники молча приступили к работе. Зажгли настольные лампы. Затрещал первый арифмометр. За ним другой, третий... Начался обычный трудовой день.
Вагин достал из портфеля написанное выступление.
«Вопрос слишком важен, чтобы излагать его устно, — скажет он вначале. — Разрешите читать». И дальше пойдет текст.
Строка за строкой Вагин внимательно перечитал все листы. Кое-где поправил фразы. В одном месте убрал слишком резкое слово. Горячиться не надо. Сила — в спокойствии и аргументации. Прочитав, подумал и не
нашел, что еще добавить или изменить. Хорошо было начало, говорившее о высокой ответственности, которую должны нести инженеры-проектировщики, добротная середина насыщена фактами и мыслями, хороша концовка, подводящая итог всему сказанному. Выводов не будет, но железная логика всего выступления естественно подведет к ним, и тогда станет ясно, что Покрасову таких ошибок прощать нельзя. Взоры всех сойдутся на нем, Вагине, и тогда тоже станет совершенно ясно, кто может достойно возглавить инженерную работу в конторе.
— Распишитесь, Борис Николаевич, — сказала Катюша и положила перед Вагиным билет и ведомостичку.
«Стрела», вагон номер пять, тридцать шестое место.
На какое-то мгновение у него вдруг сжалось сердце, Вагин попробовал было разобраться, что же его томит, но тут подошел Бухарев. Поговорив о незначительных вещах, он спросил Вагина, стараясь казаться спокойным:
— Как, вы думаете, отнесется главк к береговому варианту?
Вагин почувствовал, как кровь отхлынула у него от сердца, но, тоже стараясь казаться спокойным, спросил:
— А что вас тревожит?
— Почему вы спросили, что меня тревожит?
«Действительно, почему я так спросил? — подумал Вагин. — Я начинаю проговариваться». Он отвел взгляд в сторону.
— Мне показалось, что вы волнуетесь... Я... уже говорил вам, что береговой — это пример мужественной мысли, неповторимого своеобразия...
Бухарев внимательно посмотрел на склоненную голову Вагина и молча отошел.
«Он чем-то встревожен, — подумал Вагин про Бухарева. — Неужели возник параллелизм? Ливанов, по всей вероятности, догадывается о другом, более экономичном варианте, нежели береговой... Это ощущение, наверное, меня и томило. Но чего ж тут опасаться? У меня готовые расчеты, у них только догадка. Нет, тут все в порядке... Тогда что же меня томит?»
Его отвлек от размышлений техник Соколов. Он закончил работу и просил новую.
«Береговой вариант еще существует, — удивленно подумал Вагин. — Покойник, оказывается, жив! Какая чепуха!» И тут же откуда-то из тайников мозга выскочила мысль: «Почему бы теперь не сказать Ливанову о пойменном варианте? Прийти и сказать перед отъездом. Это будет благородно...»
А, вот что его томит! Удар направлен против Ливанова. Не только против Покрасова, но и против Ливанова... Ну и что ж? Так и было задумано.
— Борис Николаевич, я жду, — напомнил о себе техник.
— Возьмите береговой вариант на контрольную проверку у Нины Павловны, — ответил Вагин и усмехнулся, подумав о том, каким бесцельным трудом он занимает людей.
«Выступить против Ливанова, — продолжал размышлять Вагин, — против Ливанова! Покрасова, конечно, снимут. Бухарева лишат экспедиции. Но Ливанову могут дать нагоняй и оставить. С Ливановым считаются в главке. И если Ливанов останется, тогда он съест его, Вагина...»
В комнате, придавленной низким потолком, было душно. Вагин открыл окно. Приложил ко лбу платок.
Другой разговор, если бы его, Вагина, перевели в Москву, в главк, или приказом министра зачислили на должность главного инженера конторы вместо Покрасова. Но ведь министр может и не вмешаться. На это существует главк. И там Морозов. Ливанов когда-то с ним вместе учился в институте...
Все эти мысли с такой силой хлынули на Вагина, что он почувствовал себя несчастным. Только теперь ему со всей очевидностью стало ясно, на какое рискованное дело он решился.
Блуждающим взглядом Вагин оглядел всех сотрудников. Как хорошо было бы хоть с кем-нибудь посоветоваться! Но нет такого человека. Здесь, в конторе, нет. Тут ему каждый скажет: «Зачем же вы держали в тайне пойменный вариант?» И начнется опять та старая история, какая была десять лет назад. Каждый подумает о нем с чувством неприязни. Он рискует потерять то, что с таким трудом достигнуто за эти годы. Если же молчать усердно еще несколько лет и покорно работать, то вполне возможно, что он станет начальником группы, а там — кто знает! — может, сменит и Покрасова... Нет, Ливанова нельзя трогать!
Целый час обеденного перерыва Вагин провел на Садовой. Он ходил, не замечая людей, и все думал, как лучше поступить: сказать или смолчать? Ах, если бы он знал, чем может кончиться его поездка, как тогда было бы легко решить этот сложный вопрос!
Так и не приняв твердого решения, он вернулся в контору. Там его ожидала Катюша, Оказывается, Ливанов уехал, но перед отъездом просил узнать: заехать ли ему за Вагиным, чтобы подвезти к вокзалу, или Борис Николаевич один приедет?
— Но ведь его же нет? — сказал Вагин.
— Я ему по телефону позвоню, — сказала Катюша.
— Ах да... по телефону. — Вагин не знал, что отвечать. — Скажите ему, что я сам приеду.
Это было уже отступление. Согласиться — значило ехать в Москву. Теперь, добираясь до вокзала один, он оставлял за собой право выбора.
Катюша осуждающе посмотрела на Вагина. Ее взгляд говорил: «И чего вы из себя корчите? Ливанов такой милый. Он даже готов за вами заехать, а вы ломаетесь».
Но Вагину было не до ее взгляда. Узнав, что Ливанов и Покрасов уехали домой, он счел возможным и самому уйти с работы. Собрав бумаги в портфель, он быстро прошел комнату.
— Вы уезжаете? — спросила Нина Павловна, переставая крутить ручку арифмометра.
— А что? В чем дело? — резко повернулся к ней Вагин.
— Желаю вам счастливого пути, — улыбнулась Нина Павловна. Она единственная в его группе относилась к нему ласково.
— Благодарю. — Вагин несколько раз дернул головой и вышел.
День стоял солнечный. Со стороны Невы дул легкий прохладный ветер. Вагин пересек Садовую и, полузакрыв глаза от усталости и терзаний, пошел к Невскому. У ресторана «Метрополь» он неожиданно остановился, чуть не столкнувшись с группой изыскателей.
Громко разговаривая, не боясь привлечь к себе внимание, они выходили из ресторана.
«В рабочее время», — насторожился Вагин, но тут же вспомнил, что они уезжают в новую экспедицию. Здесь было несколько начальников партий, старших инженеров и техников. Увидав Вагина, они тоже остановились.
— А что, сознайтесь, пришлось вам поломать голову над нашим береговым? — спросил начальник партии, седой и голубоглазый.
— Да. Пришлось, — сдержанно ответил Вагин, и вдруг ему страстно захотелось испортить праздничное настроение этому голубоглазому человеку, и он не удержался, сказал: — Но если бы не ваш береговой вариант, то вряд ли родился бы пойменный! — Несколько секунд он с удовольствием смотрел на растерянное лицо начальника партии, потом поклонился и зашагал дальше.
Пройдя немного, он уже раскаялся: кой черт дернул его за язык сказать о пойменном? Что за мальчишество?
Домой Вагин пришел совершенно расстроенный. Бросил портфель и начал беспокойно ходить из угла в угол.
— Что с тобой? — спросила жена.
Он посмотрел на нее, жалко улыбнулся и сел.
— Я, наверное, не поеду...
— Что-нибудь случилось?
— Пока ничего... Но могло. — И он рассказал ей о своих терзаниях и сомнениях.
— Ты прав... Ты прав... — шептала Ольга Николаевна. — Лучше немножко, но наверняка, чем много с риском.
Этот довод был тем последним, что заставило Вагина отказаться от поездки.
— А телеграмма! — воскликнул Вагин. — Ведь там будут ждать! И билет... Надо же билет... сдать.
Ольга Николаевна минутку подумала и решила:
— Сделаем так: я поеду в контору и скажу, что ты болен. Шел домой, почувствовал себя плохо, и все. А ты пошли телеграмму в главк, что выехать по болезни не можешь.
— Подожди, Оля... Может, еще...
— И думать нечего. Все совершенно ясно. Если бы сняли Ливанова или тебя взяли в главк, тогда бы я ни секунды не задумывалась. Но этого же может и не быть! — Она сбросила халат, надела костюм. — Я еду!
Он ничего не сказал, и она ушла.
Вагин сидел за столом, до боли сжимая виски. Лучшего выхода, чем тот, какой предложила жена, он все же не находил.
«Как будто бы ничего и не было, — думал он. — Есть береговой, и нет никакого пойменного. И нет и не будет сложных отношений с Ливановым. И все пойдет по-старому».
Телеграмму он понес сам. И пока шел до почты, и в самом деле почувствовал недомогание и некоторую слабость в ногах. И это даже порадовало его.
Сдавая телеграмму в окошечко, он глядел тусклыми глазами, как бы показывая даже посторонним, что он на самом деле болен и только поэтому не может выехать в Москву.
И обратно шел так же расслабленно, но, подходя к дому, стал чувствовать себя тверже. Это шло главным образом оттого, что в его жизни ничего не изменится.
«А двести миллионов?» — неожиданно подумал он, поднимаясь по лестнице. На мгновение ему зримо представилась эта громадная цифра с восемью нулями. Она могла бы остаться в государственной казне. Могла бы пойти на другие полезные дела. Но Вагин только поморщился и, вяло махнув рукой, стал подниматься на пятый этаж.