— Ты чего дурака-то валяешь? — доносится из рубки голос капитана. Он смотрит на Витьку в открытую дверь. Удивительно, когда Витька бросал рыбину, капитан сидел к нему спиной и никак не мог видеть, а теперь смотрит и выговаривает.
— А чего? — на всякий случай прикидываясь простачком, спрашивает Витька и пялит на капитана круглые, зеленоватые от воды глаза. — Чай скипел, кубрик прибрал.
— А рыбу зачем бросаешь?
— Какую рыбу?
— Трави еще мне. — Капитан закрыл дверь и снова сидит к Витьке спиной.
Витька его знает давно, как себя помнит. Только тогда капитан еще не был капитаном, был парнем, таким же, как он, матросом, потом ушел в армию, а уж после армии стал капитаном. Курсы кончил. Теперь ему лет двадцать семь. Женатый. Двое пацанов каждый раз встречают его, когда он сходит на берег. Витьку он взял нехотя. Тетка упросила. Кроме тетки, у Витьки никого нет. И чего ей взбрело в голову, что он отбивается от дома? Плохо учится. А зачем учиться? И так можно прожить. Не все ученые. Вон сколько в колхозе неученых. Живут. А пока молод, надо брать свое — гулять, дружить с ребятами, рыбалить, в кино ходить. Как послушаешь взрослых, так на то же и выходит: «Самая золотая пора — молодость. Потом уж не нагуляешься, не вернешь». Жалеют свою молодость. А когда парень живет как ему хочется, наслаждается своей молодостью, то осуждают, лоботрясом зовут. Чудны́е. Из зависти, что ли? И тетка тоже: «Что с тобой делать — ума не приложу. Совсем от рук отбиваешься. И когда ты будешь самостоятельным?»
Ну вот, теперь он самостоятельный. Зато и от ее рук отбился. Матросом стал. Вчера вечером вышли. Вот уже ночь прошла, а он еще и глаз не сомкнул. И ничего, и спать не хочется. Даже интересно: что-то во второй раз вытянут тралом? В первый килограммов десять попало, а таскали трал часа три. Рыбачки тоже. А еще — «чего дурака валяешь?».
— А сам-то чего валяешь? — Это сказал Витька вслух и плюнул за борт. «А помощник спит, — подумал он. — Чего ж ему не спать? Тесть капитану. А какой он помощник, он и сам-то всего первый месяц на тральщике. До этого колхозником работал, был одно время председателем — сняли, подался на курсы и вот теперь — помощник».
— Зови всех наверх! — крикнул из рубки капитан. — Трал подымать будем.
— Дело! — звонко ответил Витька и побежал в кубрик, дернул за ногу тралмастера, спокойного, молчаливого дядьку лет под пятьдесят. Тот словно бы и не спал, тут же встал и спокойно стал подыматься на палубу.
— Дед, вставай! — толкнул он в бок помощника капитана. Толкнул подходяще, а то уж больно сладко храпит, будто и не на судне, а дома на печи развалился, черт косматый.
— Какой я тебе дед? — огрызнулся помощник.
— Давай, давай, капитан сердится, я тебя второй раз бужу. Трал подымать надо.
— Чего ж плохо будил-то, комар тебе в ухо, — уже встревоженно бормочет помощник и торопливо натягивает с лоснящимися раструбами резиновые сапоги. Со сна лицо у него все мятое, под глазами бугры, а глаз, считай, и не видно — во как храпанул!
— Давай, давай, в третий раз будить не буду, сам капитан придет. Команда серчает. — И хохочет, видя, что помощник, цепляясь за каждую ступеньку, неумело лезет наверх. Ничего себе помощничек.
На палубе солнце. Ладога стала еще огромней, теперь уже вокруг вода и солнце, солнце и вода, и ничего больше. Волны стали покатее, этакие широкие валы, идут один за одним, гладкие, как тюленьи спины. У борта стоят все, поднялся и механик из своего машинного отделения. Наступил самый торжественный момент — подъем траловой сети. Рыба, черт бы ее побрал, ходит там, где ей вздумается. Говорят, есть рыбьи тропы, но мало кто их знает. Нет и самолета, который бы указывал, где бродят косяки, поэтому вся надежда на капитана. Хороший капитан знает Ладогу, как свою ладонь. Но бывает часто, что и хороший капитан зря таскается по воде, а какой-нибудь незадачливый вдруг подцепит тонны две, а то и три за одну тоню. Тут тебе сразу и заработок и план.
Рокочет лебедка, наматывая трос. Все ближе к тральщику сеть. Когда рыбы много, то еще метров за двадцать от катера всплывает белым пятном мотня. И тут всплыла.
— Есть! — ликующе закричал Витька и окинул взглядом рыбаков. Улыбаются, щурятся, словно смотрят на солнце. Молодец капитан! Знает свое дело. Ах, как повезло всем, что у них такой капитан! От капитана все зависит, вся жизнь команды, ее счастье, ее судьба, даже настроение зависит от капитана. Толковый капитан — и жизнь толковая у людей, а попадется бестолочь, начнет дергать катеришко туда-сюда, не зная ни Ладоги, ни рыбы, — и команде хоть плачь. Пожаловаться бы на такого капитана, чтоб сняли его, другого поставили, да попробуй пожалуйся, — хорошо, если снимут, а если оставят, каково тогда работать? Съест тогда капитан жалобщика, на берег спишет, дружкам своим, капитанам, накажет, чтоб не брали жалобщика на свои суденышки. И не возьмут — кому нужен жалобщик? Так и молчит команда, кряхтит, меж собой другой раз перекинется забористым словцом и опять молчит...
Но, слава богу, на тральщике М-24 капитан что надо. Не гляди, что молодой, а все рыбьи повадки знает, как своих пацанят. Толковый капитан! Не кричит, не горячится, а спокойно отдает команду, как надо тянуть сеть, а у самого в голосе булькает радость.
— Тонны две будет, а? — спрашивает всех сразу Витька. На меньшее он не согласен. Две тонны, а как же иначе!
Но никто ему не отвечает, только у всех порхает на обветренных губах сдержанная улыбка. А чайки уже тут как тут. Орут, скрипят, каркают, выхватывают из Мотни верхних рыбешек. И кто это придумал, что у чаек тонущий, печальный крик? Безобразно орут они, хуже ворон.
«Пальнуть бы их из ружья, чертей окаянных!» — со злостью думает Витька и не понимает, как могут так спокойно относиться рыбаки. А рыбакам хоть бы что.
— Рыбы-то сколько утащат! — кричит капитану Витька.
Но капитан тоже не обращает на чаек внимания. Он машет рукой, и лебедка вновь визжит, с трудом наматывая на вал стальной трос. Теперь уже почти вся сеть на палубе. Надо тянуть мотню. А она уже у самого борта. Вот это рыбы!
— Тонны три, не меньше, будет! — кричит в азарте Витька.
Но ему никто не отвечает. Лица у рыбаков почему-то стали хмурыми. И чем ближе тоня к людям, тем сумрачнее становятся они. Что за черт? Чего они не радуются? Рыбы — битком, вся мотня набита, как селедками. Только бы не оборвалась...
А мотня уже раскачивается над палубой. В ней кишит серебро.
— Сиги! Это сиг, сиг! — орет Витька. Никогда еще столько враз сигов ему не приходилось видеть. Лучшая рыба. В сельском магазине ее никогда не бывает. Ловят много, а вся уходит куда-то. И никогда не попробовал бы ее Витька, если бы сам не рыбалил. Несколько раз попадались ему на удочку сиги. Он-то знает эту рыбу. — Сиги! — орет он.
Но почему-то и на этот раз никто не радуется. Витька вертится у мотни. И отскакивает. К его ногам льется хлещет серебряный поток. Это тралмастер открыл мотню. Вся палуба в кипящем серебре. Радоваться бы, но все молчат, хмуро смотрят на рыбу.
— За борт! — кричит капитан и сам, схватив большую лопату, начинает торопливо сбрасывать сигов в воду. И все остальные кидают ее, выплескивают.
Чайки обезумели. Не успевают сжирать. И словно весенний измятый лед, все большим кругом охватывает снулая рыба суденышко.
— Быстрей! Быстрей! — орет капитан.
«Что же это такое?» — хочет спросить Витька, но спрашивать боится. Далеко-далеко виднеется катер. Вроде он идет к ним. Капитан все чаще и тревожнее посматривает на него. А чайки орут, их тысячи. И все равно не управляются с выброшенной мертвой рыбой. Она уже, как пена на солнце, сверкает своей белизной. Рыбаки тяжело дышат, все потные, и Витька потный, хотя и не понимает, что происходит, зачем выбрасывают первоклассных сигов. Правда, они не крупны, каждый, как на подбор, граммов двести, больше не будет. Но Витька и такому бывал всегда рад, когда он попадал на удочку. А тут целый косяк завалился. Но он ничего не спрашивает, он понимает: значит, так надо. Только зачем так надо, ему еще невдомек.
А катер все ближе.
— Быстрей! — И капитан матерно ругается. А чайки орут, вот теперь они уже стонут, даже плачут. Со всей Ладоги, черти, собрались. И рыбы уже не видно. И на палубе ее нет. Вся за бортом. А катер еще далеко, хотя и можно его разглядеть.
— Тральщик, — успокоенно выдыхает капитан. — Пошли скорей.
И механик срывается в свое машинное отделение. И вот уже капитан резко разворачивает штурвал, и катер М-24 уходит в сторону. Идет без сетки. Легко. И все дальше серебряное пятно чаек. Они сидят на воде. Отдыхают. Сытые.
— Дядя Митя, зачем бросили? — спрашивает Витька тралмастера.
— «Незаконник» попал, черт его сунул. Ладно, хоть на инспектора не нарвались.
Легкий, освежающий ветерок проносится по палубе. Смывает в Ладогу рыбий настой. Сушит крашеные доски.
То, что несколько минут назад произошло, глубоко потрясает Витьку. Выбросить столько рыбы... Зачем же так делать? И рыба погибла, и пользы никакой, кроме как чайкам, этим прожорливым, ненасытным птицам.
— А как же получилось, дядь Мить?
— А так, что не надо было брать частик, — хмуро отвечает тралмастер и, словно досаду, смахивает с коричневого, обветренного лба липкий пот.
Что такое «частик», Витька знает — это мелкоячеистая сеть.
— Новые на станцию поступили, может, на селедку готовили в океан, а попали к нам. Да ведь я же говорил Александру, чтоб не брал, а он ухватился — капроновые. Вот тебе и капроновые... — вздыхает тралмастер и идет к лебедке: пора снова запускать сеть.
— А если еще раз попадет «незаконник»? — говорит Витька, и голос у него становится жалостливым, как у мальца-несмышленыша. Вообще-то Витька — парень отчаянный, он даже с девчонками не теряется и не одну тискал по углам, но тут произошло такое, что ой-ой...
Но тралмастер не отвечает. Просмоленными, в черных трещинах толстопалыми руками он включает лебедку, и мотня отрывается от палубы.