— А я вашу тетрадочку на колокольне нашел, — вдруг злорадно прошипел он. — С вами Пожарин еще потолкует.
Ужас!
Очевидно, Пожарин приказал ему помалкивать, но он не мог сдержаться. Как же — провел их в кино, а его выставили за дверь.
Драка
— Что теперь будет?.. — протянул Юрка по дороге домой.
— Ничего, — бодрился Санька. — У нас все записи засекречены. Я больше боюсь, что ЛТ ночью хлеб надумает печь.
— Да… — остановился Юрка у ворот своего монастыря. И заспешил: — Ну, пока.
Пожарин подкараулил Саньку в подъезде, когда он, не увидев никого возле дома, надеялся свободно проскочить к себе.
— Приветик, — цепко взял за локоть Пожарин.
— Сейчас заору! Своих позову!
— Я тебя тогда так успею чухнуть — свои не узнают! А поговорим, может, и обойдется.
Санька не стал орать. Пожарин повел его под ручку черным ходом во двор.
— В тетрадочке вашей на колокольне: НП — наблюдательный пункт? ЛТ — Лысая Тетка? — грозно выспрашивал он. — Три П — Три Поросенка? А одно П — это я, Пожарин? Вы что, следите за мной! Зачем? — процедил он. — Кто вам разрешил за мною следить! Что такое ДХ, а?
Вот тебе и «пшепрашем пана»! Лучше бы Витька зашифровал свои записи по-польски. Любой же знает, что НП — наблюдательный пункт, да и дальше можно, при желании, свободно догадаться!..
Пожарин вытолкнул Саньку во двор, где, болтая и посмеиваясь, стояли Рыба-лоцман и несколько пацанов.
— Руки сам марать не буду, потом потолкуем. А сейчас… — Пожарин показал на Рыбу-лоцмана, — стукнешься с ним один на один, до первой крови? Или слабо?
Пацаны возбужденно загалдели, становясь в круг. Такие драки не были редкостью и велись честно.
— Да я его подметкой разотру, — хорохорился Рыба-лоцман, он был покрупнее Саньки.
— Ну, тронь! — стиснул Санька кулаки.
— Ты тронь!
Обычная свара…
Когда Рыба-лоцман заехал ему по голове, Санька убедился, что кулак у него костистый, тяжелый.
И тоже замахал кулаками. Раз, раз, раз!.. Удары!.. Как больно! Лицо Рыбы-лоцмана мельтешило перед глазами. Уже и не так жутко было. Страшно только перед началом драки! И еще когда выдыхаешься и чувствуешь: драке нету конца…
Внезапно кулак у Саньки стал мокрым. А затем: «аа-а!..» — завопил Рыба-лоцман, зажимая рукой нос.
При свете лампочки над подъездом Санька вдруг отчетливо увидел, как между пальцами у противника сочится кровь. Стали хлопать окна, раздались крики:
— Черти! Хулиганье! Опять дерутся!
Пожарин тут же смылся.
Санька, покачиваясь и ощущая избитое тело, вошел в парадное. Лампочка там была давно разбита, и свет той, что висела снаружи, падал нечетким прямоугольником сквозь стекло двери на стену. Саньке отчего-то показалось, что это приклеен какой-то газетный лист, он даже машинально дотронулся пальцем.
Примчались его мать, бабушка, родители Рыбы. Крик, шум, подзатыльники!
— Выкормили бугая! — орали на Санькиных родичи Рыбы. — Вон у него руки по локоть в крови!..
Но все страсти улеглись — не первый, не последний раз, — драчунов развели по комнатам.
Находя следы побоев на своих сыновьях, вновь распахивали двери, вновь кричали в коридор, грозясь вызвать милицию и даже медицинскую экспертизу.
Санька был горд своей победой и упорно молчал на вопрос: «Что вы не поделили?», зная, что так мать и бабушка сами скорее умолкнут, подумав: «Ну, что там могут не поделить мальчишки?»
Наслышанный о его подвиге, заглянул Витька Коршун. Санька уединился с ним за шкафом, где стоял столик для занятий и куда выходила половина широкого окна, и рассказал ему обо всем. Его даже обидело, что Коршун небрежно похвалил за победу в драке: «Силен!» Больше Витьку озаботила тетрадка, попавшая в руки Пожарина, который так быстро расшифровал в ней почти все, кроме ДХ — деревянного хлеба — и наверняка БУСПИНа. Он боялся, что Пожарин вытрясет из тщедушного Юрки тайну.
— Хотя бы завтра утром рвануло, — размечтался он, — пока Юрка спит! Если рванет, он потом молчать будет, на за что не признается!
И словно накаркал…
Взрыв
Утром дежурить у «поместья» Лысой Тетки выпадало Коршуну, но Санька увязался за ним: дома неохота сидеть, а выйдешь — обязательно нарвешься на Пожарина. Они же недотолковали. Вероятно, тогда Пожарин надеялся, что Рыба-лоцман накостыляет Саньке и тот станет покладистей.
Пожарина они по пути не встретили; впрочем, Витьке с его саперной лопаткой он не страшен.
Дверь в сарай у ЛТ была заперта.
Они окунулись в реке и разлеглись на песочке, поглядывая искоса во двор.
Из дома вышла ЛТ. На них она не обратила особого внимания — привыкла, что тут какие-то пацаны загорают! Тем паче ее огород теперь пуст, хоть трактором паши, да и вишни она совсем оголила. Никаких причин для беспокойства.
Загремев засовами, она открыла сарай и вскоре вышла с чурками в переднике.
Ребята быстро оделись.
— Ну, брат, начинается… — проговорил Витька. — Наша верхняя чурочка ей обязательно попалась!
— А как же мы ЛТ выманим? — опомнился Санька. — За чем же мы к ней полезем, если в саду и огороде нет ничего!
— Сделаю вид, что вон те грабли у крыльца собираюсь увести.
Ребята еще выждали… Из трубы пошел дым. Сквозь открытое окно кухни видна хозяйка: кажется, она просто мнет себе руками тесто, а не обволакивает им чурки… затем сажает хлебы на противне в духовку печки.
— Пора! — Витька вскакивает.
Летит к ограде, махом через забор, хвать грабли. «Стой!» Лысая Тетка — во двор, Витька — в калитку, Тетка — за ним, пробежка в сторону моста… Он нарочно не нажимает, чтобы прибавить ей прыти. Да еще начинает нарочно прихрамывать и спотыкаться — это пробуждает в ЛТ подспудные силы.
А он сам-то, Санька, чего? Хватает Витькину лопатку — и прочь отсюда, жахнет еще кирпичом из трубы, как из миномета!
Взрыв!!!
Санька оглянулся на бегу: в доме не было окон, трубы — тоже, на ее месте в крыше зияла здоровенная дыра. Неужели труба улетела как ракета? Не дай Бог она грохнет чуть погодя где-нибудь по базарной площади! Но тут Санька догадался: труба обрушилась внутрь дома.
Так и надо спекулянтке проклятой!
Дом вдруг густо задымился, ярко замелькало пламя, с пожарной каланчи из города донеслось беспокойное звяканье колокола. Раньше они как-то не подумали, что дом может сгореть. Ну, считали: рванет — и все. И вот на тебе!
Санька перевел дух только за железнодорожным мостом, вдали от города.
Узнают — посадят как пить дать! Как пить дать — значит, запросто, воды ведь не жалко. Их тоже не пожалеют.
Нет, не отбояришься: ЛТ хорошо Витьку запомнила. И найти будет нетрудно: у Пожарина тетрадочка-улика! Уж он-то постарается навести милицию на их вслед: почему они, мол, за ЛТ следили, вот записано?!
А если вдруг заодно и сарай с чурками сгорит, ничем не оправдаешься. Кто тебе поверит, что ЛТ деревянный хлеб пекла? Да и это еще не причина, чтобы дома взрывать! Отправят в колонию, родня будет всю жизнь Лысой Тетке за дом выплачивать. Ну а на то, что они ей все-таки жизнь спасли, в милиции ответят: «Не затевали бы, спасать не пришлось бы!»
Санька боялся идти домой до самого позднего вечера… Его вроде бы не искали…
Пожарин, наверно, не рискнул никуда сообщать о своих догадках, если они и возникли. Впутываться в темное дело с хлебом ему не светило. Короче, он не донес, а причина могла быть только одна: струсил.
Но случилось худшее…
Возле казармы Санька встретил Юрку. На нем, как сказала бы бабушка, лица не было. Он, захлебываясь и проглатывая слова, стал рассказывать. Он долго рассказывал, повторял все снова и снова, словно в нем какую-то запруду размыло. А в тяжелой Санькиной голове вспыхивало только одно слово: «Убили».
Если бы Витька не оставил там свою саперную лопатку, если бы не оставил…
Было так. Взрыв избавил Коршуна от погони, ЛТ понеслась обратно к дому. Он задами пробрался во двор казармы. И здесь, за сараями, случайно, а может и нет, его встретил Пожарин. Стал избивать. Витька схватил палку, Пожарин вынул финку… Тот самый нож, что подарил ему Санька, чтобы подмазаться.
Юрка сам ничего не видел, случайно увидел все Рыба-лоцман из окна четвертого этажа казармы. Рыбу уже допрашивали — он тут же побежал сообщать с перепугу об убийстве.
Подошла мама, прижала Саньку к груди.
— Это все ваши драки!.. — зарыдала она.
Похоронили Витьку Коршуна на кладбище возле каменоломни, куда под охраной неделю назад привезли работать немецких военнопленных. Они тоже сняли свои суконные фуражки, как и русские мужчины — кепки. Часовые не снимали пилоток, не положено. Они не знали, что Витька погиб в неравной схватке с врагом…
Отчим, сжав белые губы, крепко держал обмякшую Витькину мать.
Юркин отец привез на тачке мраморного ангела с бронзовой надписью на плите: «Спи спокойно». Ангела установили в изголовье могилы.
С того вечера Пожарин исчез бесследно.
Санька, уже став Александром Семеновичем, встретился с ним только в тысяча девятьсот семьдесят пятом.
Встреча
Прошло двадцать восемь лет.
Время летит в одну сторону и с каждым годом наращивает скорость, взяв хороший разгон… Александру Семеновичу уже тридцать девять, как когда-то предрекал сорокалетний майор. Самому «майору» — Санькиному отчиму, подполковнику в отставке, — шестьдесят восемь, маме — пятьдесят восемь, а бабушке — почти девяносто. Но она по-прежнему бодрая, разве только на ноги жалуется. Мама частенько побаливает, отчим еще крепок и бодр.
Александр Семенович с женой и двумя детьми изредка в летние отпуска прилетает в Южно-Сахалинск, куда забросила отчима с семьей воинская судьба. Там прекрасная рыбалка: по пути к Корсакову в озере, выходящем протокой в Охотское море, ловятся крупные дальневосточные красноперы и попадается таймень на свежую селедку.
В семьдесят пятом слетать на Сахалин не пришлось. В июле послали из подмосковного Ступина, где он жил и работал, в командировку на завод-смежник добывать запчасти — в тот самый город, где прошло детство.